Хвала потолку, я выдержал.
Да что здесь
Сид мертвецы туман моя кличка
Мне снилась Софи
Мне никогда не снились куски собственной жизни
Мёртвый Джек
Лучше б снился
Изрезанные руки
Это вообще моя жизнь
На душе скребут кошки. Охота курить.
В тёмных углах клубится туман, от него тянет холодом. Когда дверь гостиной с тихим скрипом прикрывается за Файрвудом, Арсений отталкивается от стенки и входит в полутёмный пустой кинотеатр.
Доползя до дивана, Арсений рухнул среди старых подушек. Полежал так, выпрямился, пристроил фонарик между подушек и нашёл взглядом камеру. Одну из двух. Вторая появилась после памятного погрома.
– Я прекрасно знаю, что ты меня слышишь. И ты знаешь, о чём я буду просить.
Молчание. Динамики не хрипят. По углам неясное шуршание, на границе светового пятна вздрагивающие тени.
Да я всё ещё мёртвый. Я сдох и это мне снится
Холодно как в жопе оледеневшего мамонта
Арсений поудобнее привалился к диванной спинке. Разговор предстоял долгий. Просто театральный монолог главгероя дурацкой драмы.
– Давай начистоту, маньяк. Ты не давал Джиму нужное, потому что надеялся на красивую постановку… Перо приходит в себя и идёт всех геройски спасать, как надо. Со всеми спецэффектами, драматично дохрена, с истеканием кровью и клятвенными лозунгами на тему «сдохну но всех вытащу»… Так ведь? Я прав?
Тишина.
Арсений глубоко вздохнул. Голова слегка кружилась. И холодно как в Сиде, у призрачного камина. Зверски холодно.
А перед глазами, если закрыть, одна картинка – полудохлый Джим, скорчившись, у дивана, на котором его умирающий брат. И холодные пальцы этого Леонарда, вытягивающие последние крохи жизни из доктора.
Хреновей бывает, чувак. Но не со всеми. Так что гордись уникальностью получаемого эмоционального опыта.
– Ну вот, я пришёл, – он дал себе небольшую передышку, и, неотрывно глядя на камеру, заговорил снова: спокойно, размеренно. Разве что невосстановившаяся дикция монолог слегка портила. – Вернулся. Ползаю по дому, хватаясь за стенки и встречных людей, питаюсь пять раз в день компотиками за авторством Дженни, потому что прочее из меня тут же вывернет. Ты дождался своё Перо. И где же сценарий твоей драмы? Поставить условий штук так с десяток, заслать проходить библиотеку тридцать раз в зеркальном режиме, смотреть, как я загибаюсь от потери крови, читать нотации на тему нашей марионеточной глупости и того, как тяжело даётся спасение чужой жизни… что у тебя там обычно ещё в расписании, а? Давай же, я тут. Твой ёханый символ свободы и независимости готов сдохнуть ради нескольких хирургических железяк. Ради жизней братьев. Или тебе такая формулировка не по душе? Ладно, давай другую: умереть, выкупая чужую свободу, так достаточно красиво звучит? Я на всё пойду. На что угодно.
Холод пробирает до костей. Арсений закрывает глаза. Кажется, если сейчас увидеть свои руки, они снова будут прозрачными.
Динамики щёлкают, включаясь, и Арсений замирает.
Он докричался.
– Ну что, Арсень, ты наговорился?
Голос маньяка почти ласковый, но от его вкрадчивых интонаций бросает в дрожь. Это страшно – когда он говорит так.
Или было бы страшно. Если б не грызущий холод.
– О, на меня обратили внимание, – он постарался говорить так же спокойно и размеренно. И глаза открывать не стал, смысла не было. – Что, надоело выслушивать жалобы марионетки? Тогда перейдём к делу, если не возражаешь.
– Перейдём. – Лёгкое шуршание поудобнее устраивается скотина, – итак, мне нечем тебя порадовать. Я уже слышал подобное сотни раз, когда Джим ползал здесь на коленях и разве что не рыдал... когда просила Дженни... потом подпольщики... Даже Тэн снизошла, уж чего не ожидал. С чего ты взял, что ты настолько особенный, чтобы именно твоя просьба подействовала?
Внутри, в холоде, обжигающим комком рождается новое чувство. Дикая злость. Но она настолько живая, что Арсений даже рад. Он выпрямляется, глядя в камеру в глаза б тебе в глаза сука
– Коробка. Тебя выдала сегодняшняя коробка, маньяк. На кой ляд тебе понадобилось подбрасывать её рядовой марионетке?
– О, так ты так это понял? – Арсений почти видит, как губы маньяка расползаются в змеиной улыбке, – я поясню. Ты очень, очень провинился, марионетка. Джек всё равно не жилец, а вот ты… ты сейчас подлечишься, и тогда я за тебя возьмусь. Ты же не думаешь, что легко отделаешься после всего того балагана, что вы устроили?
– Значит, тебе плевать и на их жизни, и на мою жизнь? – тихо, скорей чтобы заставить его заткнуться. В голове нарисовалась дурацкая картинка – они разговаривают один на один, и после слова «не жилец» Арсений затыкает маньяка носком. Судя по виду, сильно ношеным. Картинка вызывает непроизвольный смешок. – Плевать, ты жаждешь просто наказать меня с большим шиком? Тогда зачем мне ждать?
Он медленно встаёт, проходит к дальнему углу. Идти быстро не получится при всём желании. Камера с тихим жужжанием поворачивается следом. Джек как-то упоминал, что нужды в этом нет, с установленной в углу камеры маньяк и так может просматривать всю комнату. А поворачивает их для пущего психологического террора, слабонервных запугивать.
– Все ловушки у тебя на автоматике, ведь так? Ты можешь активировать их в любой момент. Что у нас тут…
Только бы не упасть
Раньше времени
В левом углу темно.
Холод торжествующе беснуется под кожей.
– Есть гиря на потолке, кажется, возле двери слева меч, у шкафов колючая проволока… – Арсений перехватывается за полку шкафа. Пальцы скользят по корешкам книг, зацепляют горшок с фиалкой-геранью, едва не наворачивая его. За спиной гробовая тишина. – Это насколько я помню, – продолжает непринуждённо, хотя стоять прямо делается крайне неудобно. – Не принимай близко к сердцу, если в перечень закралась ошибка. А вон тот револьвер… – ещё шаг, держась за полку. – Как же так-то… рассчитано на неосторожных марионеток. Никакой автоматики, если я как бы невзначай коснусь лески…
Арсений, спиной ощущая пристальное внимание камеры, останавливается напротив чёрного дула. Игрушка спрятана в широкой щели между шкафов, над кучей старых пластинок и сваленных друг на друга книг. Он протягивает руку. Медленно.
– Ранься, если хочешь, – Кукловод издевательски растягивает слова, – снова лежи при смерти, пожалуйста. Ложись ещё одним грузом на плечи своего обожаемого дока. Тебя всё равно вылечат. Мне неинтересно убивать тебя или наказывать больного. Ты мне нужен здоровым и активным.
– Я не о ранении говорю, – мягко поправляет Арсений, по-прежнему не оборачиваясь. Глаза закрыты. Дрожащие пальцы замерли у лески. – Джек не жилец, ты сам сказал. Джим уйдёт следом за братом, его убьёт чувство вины. Мне нет смысла играть с тобой, маньяк. Тебе ведь не видно оттуда, да? Если я сейчас задену леску, выстрел будет в упор. Насмерть.
Тихо. Жужжание камеры.
– Арсень, – резкое, издевательское, но с новой нотой, – посмотри на ситуацию моими глазами. Попробуй ради разнообразия. Ты и Джек меня разозлили. Джим своими психологическими изысканиями разозлил сильнее, чем вы оба, вместе взятые. А теперь ты хочешь лишить меня шанса вас наказать. Тройное самоубийство? Отлично. Но сначала обсуди это с доктором.
Динамики отключаются.
По коридору – резкие шаги, Арсений оборачивается. Распахивается дверь, входит Файрвуд-старший. Мрачный, решительный – даже глаза ожили. Подходит ближе, окидывает глазами протянувшего руку к револьверу Арсения и недобро прищуривается.
– Кукловод сказал мне, что ты тут расписываешь ему перспективы своей смерти. Это правда?
Сердце колотится как бешеное, Арсений с трудом воспринимает слова. Он почти не чувствует холода.
Ты прислал сюда Джима и тянул время
Тебе не всё равно сволочь
Не всё равно!
– Мы просто культурно поговорили о таком варианте развития событий, – голос слегка дрожит. Сердце как обезумело, мощными рывками долбит в рёбра. – Только поговорили.