– Джеймс Файрвуд!

– Подожди, представь, что это логическая задачка. Это же интересно – я задаю исходные параметры, и ты ориентируешься на них и логически выводишь ответ.

– После я тебя накажу, – тихо пообещали динамики. – Хорошо. Я согласен поиграть. Значит, женщина, работа, частые разъезды… актриса?

Да! Он идёт как по колее!

– Хорошо. Актриса. Это значит – красивая, очень живая, и каждый её приезд для мальчиков – как праздник. Вот так она была в разъездах, а отец жил дома. Он читал мальчикам книги и тоже очень их любил.

– Чего ты добиваешься?

– Просто история, ничего более. Послушай меня, пожалуйста. Мальчик рос в тепле и уюте…

– Как тепличное растение, – тихо, почти неслышно.

– … читал интересные книги, дружил с хорошей девочкой, игравшей в марионеточный театр. Она очень нравилась ему, и Джон-Маугли тоже научился управлять марионетками. Ходил в школу, терпеть не мог тесные галстуки… как думаешь, почему подростки так не любят школьную форму и тесные галстуки?

– Уравниловка, теснота, правила… подростки терпеть не могут, когда ограничивают их свободу, Джеймс. Но ты вряд ли поймёшь.

– Возможно. Мальчик жил в просторном доме и немного боялся крыс в подвале. Хотя крысы потом и начали ассоциироваться у него с уютом. Он очень любил засыпать под топоток их маленьких лапок. И он очень хотел научиться управлять марионетками как можно лучше.

– Конечно, он хотел. Управлять всеми марионетками разом – что может быть лучше?

Твой тон высокомерен. Слишком высокомерен для такой непритязательной истории.

– Очень уютный быт, не правда ли?

– Слишком.

– И судьба решила так же. Не могло всё продолжаться так хорошо всегда. Как думаешь, что могло случиться?

– Снова логическая задачка? Ты заигрался.

Джим, ходивший взад-вперед у камина, остановился и виновато развёл руками прямо в объектив камеры.

– Вовсе нет. Но ведь неинтересно только слушать, быть сотворцом истории куда интереснее. А я не хочу, чтоб ты заскучал на середине.

– Что могло случиться с такой семьёй… смерть? Чья-нибудь смерть?..

Кукловод не мог остановиться. Он рад был отключить динамики, отключить мониторы, сжаться на полу, зажать уши руками – вдруг, вдруг вкрадчивый голос доктора доберётся сюда и без систем связи? – но не мог. Тёмная тень словно преследовала его ответы, накладывалась на них, давила, правила слова, уводила их в сторону.

Но это не может быть правдой, у него нет сил! Тень – он, он, а не я!

Рука потянулась к штекеру – обесточить мониторы, выключить связь…

И снова, рванувшись, вцепилась в подлокотник кресла.

– Да, смерть. Хотя сначала – нет. Девочка, которую он так любил, попала в аварию и не приходила в себя. Когда она очнётся, то уже никто не вспомнит о нём, и никто ей не расскажет.

– Неужели твоя идиллическая семья переехала? – динамики заскрипели, но Джим не смог трактовать интонацию. Это немного напрягало.

Что в этом скрипе?

Беспокойство?

Сарказм?

Джим выдержал паузу, сделав во время неё ещё пару переходов туда-сюда перед камином.

– Не совсем. Он обидел брата. Он очень любил своего брата, но всё равно обидел его.

– Эта история напоминает твою…

– Ты прав, немного похоже. Но, в отличие от меня, Джон уже никогда не сможет извиниться перед Сэмом, не сможет загладить вину. И поэтому потом, в далёком будущем, Джон будет помнить об этом. Он будет стараться примирить братьев всегда, он будет делать всё, чтобы братья поняли, как важны друг для друга. Разве это не страшно, Кукловод? Помнить ошибку, не иметь возможности её исправить, и страдать от этого…

Уйди

Ты же решил уйти

Джон не слушал. Он ворочался сильнее и сильнее, и Кукловода захлёстывали волны его ужаса. Отчаяния, страха, боли, недоумения…

Он не знал, откуда Джиму известно его прошлое.

Глупый Джон не следил за своими сентиментальными записульками. Он их не перечитывал. Он раскидывал их по комнате, он отправил дневник под кровать. Он сминал листы и швырял их в стену.

Он не знал, что Кукловод подобрал и отдал записки Перу.

Чего ты так испугался? Это же Джим Файрвуд, он псих, он докопался до твоего прошлого…

Оно ничего не значит!

Кукловод, осознавая, что его злость так же беспокоит Джона, попытался успокоиться – как мог, вцепился пальцами в край столешницы, глухо задышал сквозь стиснутые зубы.

Джон затих.

Секунда.

Вторая.

И Кукловода резко выталкивают в тот самый страшный тёмный угол. Он стремительно теряет материальность, боль от впившихся пальцев, последним исчезает это чувство, стиснутых зубов – страшно, даже такое неприятное ощущение терять страшно, и тьма…

На его место врывается Джон. Даже не он сам, измученный и уставший от постоянных кошмаров, а тот маленький испуганный мальчик, которого обвинили в убийстве семьи, который стоял на суде, не понимая, что происходит, который никогда не сможет извиниться ни перед родителями, ни перед братом, который сходил с ума от страха, вины и горя в душной одиночной камере…

Он не видит мониторов, он сжимается в кресле, он пытается стать невидимым.

Оголённый комок нервов, у него больше нет защиты.

Кукловод ушёл. Его не слышно.

Перед глазами – испуганные глаза Сэма, которого в первый раз ударил любимый старший брат. А в руках – тяжесть металлического корпуса отобранной игрушки.

– Да... – Джон в поисках спасения подтягивает к себе микрофон дрожащими пальцами. – Люди никогда не ценят… то, что у них есть… Они никогда не понимают… что когда-нибудь станет поздно…

– Проспали! Седьмой час! – Сообразив, что зам проснулся, Джек выпустил его плечо и отскочил к двери. – Арсень, если не сейчас, мы просто этого не сделаем! Давай быстрей!

Сон как рукой смело. Ощущая странную невесомость в недрах живота, Арсений соскочил с кресла и кинулся догонять Джека. Тот был уже на лестнице.

В особняке стояла мёртвая тишина, двери комнат были наглухо закрыты. Взгляд, мазнувший по уходящим во тьму прямоугольникам с жёлтыми пятнами стикеров на них. Отогнать лишние мысли.

Поворот.

Лесенка.

В комнате Джек сунул ему в руки коробку, сам схватил с кровати и закинул на плечо сумку.

– Тут всё, – выдохнул тяжело. – Вниз, быстро. Мне ещё глушилку устанавливать.

Арсений плохо помнил, как с коробкой на руках – прижимая её к себе, как младенца – промчался по лестнице. В прихожей Джек бросил ему короткое «твоё испытание», Арсений привычно дёрнул на себя дверную ручку, не ощущая боли от шипов, и кинулся собирать предметы.

Подкова зонт туфель

– Готово. У нас четыре минуты, зато она мощнее глушит сигнал…

Джек позади зашуршал в коробке, вытаскивая наружу страшный агрегат. Раскуроченные вагоны, приспособленные под корпус, тяжёлый тёмно-зелёный прямоугольник управляющей микросхемы, красно-синие вены проводов.

– Перо, помаячь там. Если кто-то зайдёт…

– Понял.

Портфель тотем статуэтка кошки

– Почти всё… Да не проходи ты испытание дальше! Полторы минуты…

На стол приземляется кинутая с лестницы шахмата. Отскакивает от поверхности, падает на пол.

Джек на корточках, к нему спиной, копается в раскуроченном теле игрушечного поезда.

– Запускаю, Перо.

Голос лидера слегка дрожит.

Пальцы вцепляются в перила.

Десять секунд.

Пятнадцать.

– Чёрт! – Джек изо всей силы ударил по двери кулаком и тут же принялся что-то лихорадочно ощупывать под бывшей цистерной. – Я же рассчитал схему… Не понимаю… Она в три раза сильнее жрёт заряд батареи!

– И что?! – почти выкрикнуть, нервы и так уже натянуты до предела.

– Таймер не запустится – вот что! Батарейка…

Ступеньки, тёмный линолеум. Руки отчаянно ощупывают карманы, находят – два дня назад обменял на паззл…

– Вот! – дрожащие пальцы сами собой всовывают в руку лидера найденную батарейку.

Джек, сжав зубы, выдёргивает из клубка два каких-то одному ему известных провода, дальше заслоняет всё спиной.