– Однако ты разговорился, – Джим одарил его короткой улыбкой и снова занялся записями. – Я только… перепишу кое-что.

– Разумеется, работай.

Арсений сначала смотрел в потолок, потом на Джима. Вытащил альбом. Сделал пару быстрых зарисовок – штрих не ложился, и всё тут, наброски были нервные, будто мокрые – мягкий грифель жирно давил следы, смазывал, и Арсений бросил это занятие. Поднялся, принялся ходить по комнате неслышно, словно кот, вслушивался в треск огня в камине, в дождь по стёклам, пытался сделать так, чтобы сначала слышать только одно, потом – только другое, наконец, достав сам себя, забрался на перила и повис на них вниз головой. Перевёрнутая библиотека с перевёрнутым Джимом и перевёрнутой антологией Фрейда – хотя вот уж точно кому без разницы, – рывок вперёд, к коленям, всё это ускользает, уходит из поля зрения, обрывается потолком и полками с вереницами корешков книг – цветных, но всё равно выцветших, – после чего повиснуть обратно – восстановить картинку, и так сорок пять раз. Потом просто зависнуть и смотреть на мир вверх ногами.

– Неужели настолько скучно? – Минут через пятнадцать с начала его мучений Джим смилостивился и отложил блокнот. Сложил листы дневников в сумку, а ту скинул под стол. Подошёл к нему, висящему, и задумчиво потрогал пальцем кончик его носа.

– У тебя нет жвачки? – светски поинтересовался Арсений. – Если бы мне пришлось висеть вниз головой не просто, а выдувая при этом пузыри из жвачки и лопая их, это существенно разнообразило бы мой досуг.

Джим отрицательно покачал головой и опять нажал на нос.

– А это забавно… Особенно, когда ты вниз головой. Слезть не желаешь?

Вместо ответа Арсений, слегка прогнувшись в спине, стремительным движением взлохматил его волосы и, прежде чем последователь успел среагировать, подтянулся к коленям. Перехватился за край перил, секунда – и он уже сидел на самих перилах, вне досягаемости.

– Мне спрыгнуть, или ты поднимешься? – поинтересовался оттуда.

– А что, наверху так хорошо?

– Просто предоставляю тебе свободу выбора.

– Лучше вниз, наверху мне делать нечего, – Джим, всё время разговора сохранявший непроницаемое выражение лица, слегка улыбнулся. – Я таких кренделей, как ты, выписывать не умею.

– Как скажешь, – Арсений, ухмыльнувшись, лёгким движением выпрямился на перилах во весь рост и быстро, мягко пробежался по всей длине перил до лестницы, позволив после подошвам скользить по наклонной отполированной перилине вниз, и в конце, не дожидаясь выступающего рельефного навершия столбика, практически бесшумно спрыгнул на пол.

Джим наблюдал за ним, немного приподняв брови и скрестив руки на груди. Кажется, даже невозмутимого дока проняло.

Арсений, глядя ему прямо в глаза, в два неслышных шага оказался рядом, нос к носу, продолжая так же, слегка безумно улыбаться. Голова кружилась, как при лёгком опьянении.

– Если хочешь, я могу повторить, – предложил тихо, но не переходя на шёпот, – только заберусь на самый верхний стеллаж, под потолком. Оттуда слезать куда интереснее.

В ответ ни слова, только рука дока сжала его толстовку на груди и потянула к себе. Джим, слегка откинув голову, сосредоточил взгляд на его губах.

Затем закрыл глаза и коротко поцеловал. Коротко, но жарко, почти голодно, впиваясь пальцами в ткань толстовки. Арсений и сам цеплялся за него с не меньшей отчаянностью – сейчас бы только не сорваться, не начать раздевать его прямо в библиотеке.

– Куда?.. – выдохнул последователь хрипло, оторвавшись от его губ. Арсений на мгновение зарылся лицом в его волосы. Потом резко поднял голову, огляделся.

– Туда. – Он потянул Джима за руку в небольшую каморку под лестницей.

На радость Дженни Арсений не только съел свою обеденную порцию, но и выпросил себе оставшейся овсянки с завтрака.

– Где ты так оголодать успел? – Дженни, поставив перед ним тарелку с кашей, ласково погладила его по взлохмаченным волосам. Арсений случайно перехватил хитро-смешливый взгляд Джима и поспешно уткнулся в тарелку. Смех отчаянно щекотал горло.

Да после такого утра он бы целую кастрюлю овсянки с радостью ухомячил, не то что тарелку. Сначала каморка, потом кое-как перебрались к Джиму в комнату – что было проблемно, в особняке каждый пустующий коридор, каждый межкомнатный тупичок и тёмный угол словно умоляли не терять времени даром. Иногда Арсений сдавался на эти мольбы и прижимал последователя к стенке, за коротким, отрывистым и жадным поцелуем. Тогда уже Джиму приходилось его отпихивать и тащить в сторону комнаты.

А там Арсений придвинул к двери тумбочку, заблокировав вход. Он не собирался отдавать это утро случайностям и непрошеным гостям.

Ты-то причесался

Он кинул на Джима ещё один быстрый взгляд.

И когда всё успеваешь

Когда успеваешь быть таким как нужно

А я не умею

А и чёрт с ним.

Пришёл Джек. Плюхнулся рядом, по привычке. Дженни, кажется, решила, что раз уж один из этой неугомонной парочки голоден как волк, то и второго надо кормить соответственно, потому водрузила перед крысом большущую тарелку макарон с подливом.

– Новогодняя щедрость? – Джек посмотрел на девушку только мельком.

Дженни в ответ улыбнулась и сказала, что это разогрев, а вечером будет кое-что особенное.

Арсений с ностальгией подумал о креветках.

– Помнишь, ты про паззл кинотеатра говорил? – Джек, едва дождавшись, пока она отойдёт, тут же наклонился к заму. – Ну так вот, его вполне можно собрать из твоих запасов. Я щас перетряс шкатулки…

Ага, не вынесла душа поэта

Арсений покосился на лидера. Напряжён, к еде не притронулся, а вилку сжал так, что вот-вот, гляди, согнёт в пальцах.

– Предлагаешь последний тайник?

– К вечеру. Когда большая часть соберётся в гостиной. – Крыс всё-таки отложил вилку, невидяще взглянул через стол на перешёптывающихся последователей. – Не могу уже на месте сидеть, честное слово.

– Тайник так тайник, – Арсений широко ухмыльнулся, через стол поймав встревоженный взгляд Джима, слегка качнул головой, показывая, что всё в порядке. – Я тоже не против.

После обеда Дженни рекрутировала всех, кого поймала, на организацию посиделок. Джим только слегка развёл руками – «продолжение банкета» в комнате отменялось. Поэтому Арсений, на входе поймавший вздумавшего удрать мрачного Джека, потащил его за собой в гостиную.

– Пойдём снежинки вырезать, – проговорил с нехорошей маньячной интонацией, с какой дети рассказывают страшилки. – Много, много снежинок… Мы завалим всё тут снежинками и будем ходить в сугробах из бумажных снежинок, и маньяк потеряет нас в этих бумажных снежинках…

Джек покосился на него, как на психа, попробовал вырваться и удрать. После первых двух провалившихся попыток, что странно, повеселел и начал подыгрывать Арсению, в итоге они устроили что-то вроде пятнашек в коридоре: Арсений перехватывал любимого лидера и не давал добраться до двери. Джим, наблюдавший за ними с лестницы, изрядно повеселился. На шум в прихожую выглянула Дженни и застала финальный акт драмы – помирающий от смеха Файрвуд-старший, еле как держащийся за перила лестницы, и Джек и Арсений, в запале своей шуточной потасовки как раз навернувшие торшер.

– Как дети, честное слово! – возмутилась девушка, но тут же сама начала смеяться. Джек выпустил зама, которого до этого пытался приложить спиной об дверцу шкафа, Арсений прекратил исподволь щекотать лидера, и оба попытались соорудить невинное выражение лиц. Джим мотнул головой и в последнем приступе беззвучного смеха осел на ступеньку.

В итоге всей возни подравшиеся обзавелись несколькими несерьёзными синяками, торшер отделался лёгким испугом, а Джим ещё минуты три приходил в себя и попросил у Дженни стакан воды.

До сумерек собравшиеся в гостиной делали фонарики и снежинки, перекидывались бумажными шариками, кто поромантичнее – развешивали по гостиной и в коридоре омелу. Арсения, как самого активного, девушки отправили за новой порцией плюща, каштанов и омелы, даже снабдив корзинкой для сбора. От нечего делать он дёрнул с собой и Джека – а то лидер уже весь извёлся.