Взгляд уткнулся в покрывало.
– И надеяться, что с кем-то однажды… окажется по пути.
Договорив, Джек снова посмотрел на Арсеня.
Эта простая истина осозналась им в двенадцать, когда любимый брат, который всегда был рядом, поступил в медицинский и уехал. Когда Джек, вернувшись с вокзала с родителями, ходил по внезапно опустевшему дому и трогал клавиши пианино. Без Джима в доме инструмент был никому не нужен.
Арсень кивнул. Он сегодня был молчаливый, не тарахтел без умолку, остротами не швырялся. Хоть награду выдавай за примерное поведение. Теперь вот сидит, опирается на кроватную спинку. Смотрит в пространство. Как будто у тебя над головой что-то нарисовано.
– Точно, – тихо. И вдруг, ухмыльнувшись от уха до уха, – а и маньяк с ним со всем! Если так – то нам с тобой надо разойтись и не смотреть вслед, а дальше… а дальше – дальше.
Арсень отсалютовал почти пустой бутылкой. Быстро выхлебал остатки, бутылку швырнул в угол, на груду мятого тряпья, он туда тряпки из-под краски скидывал.
– Ты, это…
– А-а? – Перо до этого созерцал бутылку. Теперь вот медленно развернулся к нему.
Вдохнуть поглубже. Спокойствие, маньяк свидетель, далось ему непросто. А маньяк и впрямь свидетель – впечатанных в стенки кулаков и парочки перевёрнутых ящиков со всякой мелочёвкой.
– Джима береги, – выдохнул Джек даже с некоторым облегчением. – Его иногда заносит. В гениальные теории там…
Вот, удивился. Вытаращился.
– В каком смысле…
– Арсень, ну я ж не дурак. – Джек помотал головой. – Тьфу ты, релятивизм твой… Ну ладно, ладно, бываю дурак, но ведь и соображаю иногда. После рождества допилил. Не скажу, что одобряю, никогда такого не понимал… да и пойму вряд ли… Но это ведь не моя жизнь, верно? Короче… я с самого двадцать пятого… мне это чуть мозги не взорвало.
Арсень молчал. И продолжал таращиться.
– То есть… – Слова подбирались всё тяжелее. Да и не начать злиться было сложно. – Сначала, как понял, всё не мог поверить. Вот ты… вроде нормальный, ну, серьёзно… кто вообще скажет, что у тебя там что-то с ориентацией, тем более что девушки тебе тоже нравятся… Мозг ломается, честно… А Джим – вообще! Как только подумать-то можно было… В общем… – выставленная перед собой ладонь странным образом позволяет собраться с мыслями. – В первые два дня мне охота было тебе набить морду и потребовать объяснений. Потом вытрясти из Джима правду…
– Так вот чего ты как в воду опущенный ходил. Я-то думал…
– Да мало ли чего ты там думал. Короче, через два дня я понял, что это не моё дело, а ваше. На крайний случай, я в своего брата верю. Короче, вот. Но если ты, зараза такая…
– А кто сказал, что у нас устаканившиеся отношения, а?.. – белобрысый со вздохом сполз по подушке. – Трахаться с кем-то, видишь ли… ещё не залог любви.
– Ты что, нарываешься?..
– Уточняю и проясняю ситуацию. Сколько девушек у меня было – а нужна в итоге оказалась только одна. И здесь… понятия не имею, есть у меня с твоим братом что-то или нет. Прав ты, короче. Сплошной релятивизм.
– Но-но. – До Джека дошло вдруг, что этот придурок опять прикалывается. В своём репертуаре. От сердца отлегло, правда, желание хорошенько врезать меньше не стало.– Нечего тут. Брат с тобой вон даже улыбаться чаще начал. То ли я Джима не знаю?! От чего бы ещё он таким был в последнее время… не от маньяка же.
Арсень тихонько хмыкнул и пробормотал «тут вопрос спорный».
– Хотя, от тебя вообще все улыбаются. – Пришлось на него забить. – Дженни вон, Зак… Ещё бутыли нет?
– Из поставки тока, не шикарная.
– Пойдёт.
Арсень отколупал ещё одну бутылку, протянул. Это вино было кислое какое-то. Но какая, правда, разница.
– От меня улыбаются, потому что я на радость людям создан.
– Ну да… на радость он создан, ага… Так это я к чему, – ещё глоток из бутылки, – чтоб, если уж так, то… а, сам знаешь.
– Да ничерта я не знаю, я вон вообще призраком чуть не задушенный.
Зам лёг поперёк кровати, натянул на себя край пледа и уставился в потолок.
Джек подумал, щедро хлебнул из бутылки. Отставил на тумбочку к кружке. Улёгся рядом.
– Давай… Перо… как выберемся и всё утрясётся… Куда-нибудь съездим на пару недель… В поход, в глухомань, с рюкзаками чтоб… Джима с собой вытащим, надо ж и его учёные мозги проветривать… Дженни возьмём. Чего хмыкаешь?
– Эт я своим мыслям.
– А, ну смотри мне… – глаза закрывались сами собой. Джек не стал сопротивляться. – Если где пройти не сможет – на руках понесём… вечером у костра сидеть можно будет, звёзды… ты фотографировать опять будешь всё подряд как дебил, Джим полезет изучать какие-нибудь дико лекарственные травины, Дженни будет просто радостная… иногда, правда, на нас ругаться, чтоб вовремя носки сушили…
– Идея на миллион, – серьёзно подтвердил Перо. – А ты что будешь делать?
Сверху бухнулся тяжёлый плед. Тёплый. Джек уцепился в его края, подтягивая выше.
– Всё… помаленьку… – пробормотал сонно. – И иногда… сушить носки… чтоб не ругались…
За окнами неохотно наступило утро, или сделало такую попытку, в любом случае, тёмная муть сменилась на бледно-серую. Особняк как вымер – к десяти Дженни надоест тишина, и она примется припрягать всех, кто окажется в зоне досягаемости, готовиться к вечерним новогодним посиделкам в гостиной.
Арсений её отвлёк – притащил на завтрак в подарок дорисованную картину с хмелем. Дженни всё никак не могла найти слов, то обнимала его, то принималась рассматривать хмель, потом унеслась пристраивать картину в комнате – в итоге мытьё посуды после завтрака было отложено, и время приготовлений отодвинулось соответственно.
А Джима он на завтраке застал уходящим. Док встал раньше. Арсению даже стало немного грустно – было особенное удовольствие в том, чтобы сидеть напротив Файрвуда, изредка оглядывать его, понимать – низзя, и мысленно рисовать. Как раньше. Как иногда.
Но всё просто не могло быть идеально. Поэтому после завтрака Арсений раздал долги по обмену паззлами, поболтал с Лайзой о мерзкой погоде в декабре и влиянии серпантина на праздничное настроение, посидел немного с Джеком – тот решил не вылезать из комнаты и нёс вахту над закутанной в одеяло бомбой как наседка над цыплёнком. Чтобы чем-то занять себя – сходил, постирал замызганный плед – развешивать его было особенно странно, понимая, что завтра уже никому не нужно будет снимать; кому будет до пледа при открытой двери прихожей?..
Долго чесал Табурета в гостиной у камина. Кот щурил на него жёлтые глазищи, мурлыкал, бодал подставляемую руку и не подозревал о том, что завтра его жизнь тоже круто поменяется.
А куда денут кота? Нет, правда?
Мысль была неприятной. Чтобы её не додумывать, Арсений отправился искать Джима. Тот оккупировался в пустующей библиотеке – сидел на диване в окружении книг и разбросанных листов маньячных мемуаров. На коленях – блокнот, на подушке рядом – любимый Фрейд, ещё несколько книг на столе стопкой, одна раскрытая почему-то на полу. Джим читал книгу с подушки, заглядывая себе же через руку, поддерживающую блокнот, и одновременно умудрялся что-то записывать.
На его появление оторвался от увлекательной деятельности.
– Не против, если я ещё немного поработаю?
Арсений постарался соорудить привычную ухмылку. Отгрёб листы, плюхнулся на диван, откинувшись на спинку с заложенными за голову руками.
– Я на сегодня со всеми делами разобрался, так что подождать час-другой – не особая проблема. Могу вот почитать пока… – он потянулся и цапнул со стола первую попавшуюся книгу, – что тут у нас… «Словарь устаревших идиом Британских островов»… – с каждым словом энтузиазм в голосе угасал. Арсений под улыбкой Джима отбросил книгу обратно. – Ну, или не почитать, – продолжил размышлять, складывая ноги на стол и снова откидывась на диванные подушки, – полюбуюсь на тебя в работе. В камине горит огонь, за окнами дождь, то есть, как бы, течёт вода, и всё вместе – вполне себе располагает к созерцанию в течение неограниченного промежутка времени, если верить философам…
