На кухне Джим первым делом согрел чайник. Свежая заварка с вечера, по счастью, оставалась. Разговор начал, только поставив перед Арсенем кружку чая. Себе тоже налил и сел напротив.

– Ну, теперь-то ты мне расскажешь? – он внимательно взглянул на взъерошенного Арсеня. Тот с готовностью кивнул.

– Психанул я, Джим, извини. Ты тут вообще ни при чём был, просто… сорвало, навалилось всё разом. Много всего. – Арсень обхватил ладонями исходящую паром кружку. – Но это ерунда, ничего бы не было, я к авралам привык. Да вот сегодня вечером с Тэн и Дженни спиритический сеанс проводили. И я… я не знаю, как это объяснить… но я видел, Джим. Видел… что-то, туман, руку призрачную. А потом меня… вот. – Подпольщик оттянул воротник толстовки, демонстрируя шею. – Пытались маленько задушить потусторонние силы.

Джим пригляделся.

От Кукловодовского синяка остались только желтоватые следы, и то – не знаешь, не увидишь. А поверх него шёл свежий, прерывистый, в котором – если напрячь глаза – просматривались отпечатки…

Пальцы?

Не верю…

Джим втянул в себя воздух и отшатнулся.

– Вот, – повторил Арсень, отпуская воротник. Заметил реакцию Джима и кивнул. – Ты тоже видишь. Не знаю, что это, Джим, было. Но это было до чертей жутко. И сначала-то вроде ничего, не страшно особо, Тэн меня и Дженни чаем после сеанса отпоила, в пледы укутала, всё такое… А когда потом уже, часа через два мы с Джеком в тайник влезли, и его ранило – у меня внутри как перещелкнуло что-то. Да ещё и опять туман этот на чердаке… Ну, дотащил я твоего братца, упирался он, конечно… и смотрю, как ты повязку накладываешь, а у самого одна мысль – при тебе не сорваться, истерику не закатить. Вот и вылетел...

Не зная, как реагировать, Джим помотал головой и втянул в себя чай. Обжёг нёбо и закашлялся – наливал кипяток, а остыть ещё не успело.

Арсень хмуро смотрел в кружку.

– Я… материалист, – начал последователь, немного собравшись с мыслями. – И месяца три-четыре назад мог бы уверенно сказать, что в потусторонние явления не верю. Сейчас уже не уверен, хоть и склоняюсь к тому, что их нет. Но тот туман… все объяснения, которые приходили мне в голову, притянуты за уши. И то, что с тобой приключилось… У тебя вряд ли были галлюцинации. И версию с самовнушением я исключаю. Не знаю.

– Сам не знаю. – Арсень встал, выплеснул остатки чая в раковину и зашумел водой. Подойдя, Джим сунул ему свою кружку. Сидеть и пить чай одному, ночью, не очень-то хотелось. Подпольщик с ухмылкой – уже не напряжённой – принял.

– У вас нелюбовь к мытью посуды семейная? – поинтересовался насмешливо.

– Нас так воспитывали, – Джим пожал плечами в ответ. – Родители наказывали нас мытьём посуды.

– А, ну ясно.

Ополоснув кружки и поставив их обтекать, Арсень повернулся к Джиму. Притянул его к себе.

– А у меня шибатая идея. Давай день завтра вместе проведём, а?

Джим почувствовал, как от этого жеста Арсеня по ногам побежала предательская дрожь. Ещё и взгляд его – насмешливый, хитроватый, тёплый…

– Неожиданное предложение.

– Да ты не откажешь.

– Не откажу. Но сам понимаешь, если кто-то сломает ногу…

– Ну, буду помогать тебе накладывать шину. – Арсень отпустил его так же неожиданно, как и притянул. Оно и к лучшему – Джим чувствовал, что постой они так подольше, он, наплевав на все конспирации, поцеловал бы подпольщика... а может, и не только. И прямо тут. На столе.

– А ты умеешь?

– Не-а.

Арсень, закинув на плечо проходильную сумку, пожелал ему спокойной ночи и исчез за дверью.

Джим прикинул время.

Спать ему оставалось около трёх часов.

– Я тут… – Арсень сидит напротив и рисует. Странный, как всегда. Вот сказал и опять заткнулся.

– Чего начал-то? – Джек зевнул. Спать вроде и неохота, и надо, потому что уже пять утра. Арсень вон ратует за то, чтобы взорвать дверь первого января, после праздника. Может, оно и к лучшему. По крайней мере, в коридоре никто не будет толочься.

Подушка под спиной неудобная. Только устроишься – надо опять ёрзать, иначе ребро кроватной спинки упирается в собственную спину.

– Так не принято, но я прошу прощения. За всё, что тебе сделал хренового за это время.

Вот тебе раз. Этого, надо признаться, Джек никак не ожидал. Он сел, внимательно глядя на своего зама. Который помирил его с братом. Который, чёрт его возьми, всегда был рядом. Когда было хреново. Когда остальные предали. Когда казалось, что тоска просто задушит, и ни в какую свободу не верилось. Который отдавал кровь дверным ручкам маньяка почти с такой же маньячной одержимостью – ради их дела. И вот теперь этот придурок сидел и извинялся. Уж не за ванную же, точно. Да и вообще, это был пьяный бред. Забыли.

Всё это хотелось сказать, но вместо этого Джек выдал:

– Одурел, что ли, от счастья? – и внимательно посмотрел на Арсеня.

– Может и одурел, – согласился легко. Арсень всегда легко соглашался с такими формулировками. В этом усматривалась почти философская мудрость.

Действительно, кто вообще что может утверждать точно? Например, что мы отсюда выйдем.

– Но даже если одурел – всё равно прошу прощения. Это русская традиция такая.

Джеку иногда казалось, что Перу уже лет так сорок. Вот, например, сейчас.

– Да ладно, не последний день видимся.

– А ты сам-то в это веришь?

Арсень отложил свой альбом. Там его портрет карандашом. Джек и рад бы сказать, что один в один, да себя в зеркало уже с месяц не видел. А то и подольше.

– Не знаю. Арсень, я правда не знаю.

Кивает. Будто подтверждение своим мыслям получил. И улыбается. По-китайски. Морда хитрая, в такие моменты забываешь, что он не англичанин, потом вспоминаешь, что вообще русский, и китайцы тут при чём только на четверть.

Он полез куда-то вглубь тумбочки. Туда Джек не лазил, даже когда жил тут один и думал, что друг умер. Арсень извлёк из недр старую пыльную бутылку. Морда из хитрой стала слегка вопросительной.

Джек махнул рукой.

– Давай.

Арсень повозился некоторое время, но пробку своим ножом вытащил. Хороший ножик, самозатачивающийся, сталь качественная. Джек подставил кружку – стояла на тумбочке, из-под чая, – и Перо щедро плеснул до краёв.

Вспомнилось, как пил в первый раз в жизни – смотав из дома с другом на летних каникулах. Сидели под загородным мостом, в кустах. Бутылку креплёного стянули у его родителей. Сидели, стремительно пьянели с непривычки и думали, что смогут всё, что перед ними мир, который только и ждёт, чтоб его удивили. А утром их, замёрзших, уснувших в прижимку друг к другу на старых досках, нашли родители. Ох его тогда и выдрали… Джим ещё переживал страшно, всё просил не наказывать.

И сейчас хотелось – рвануть куда-нибудь на пару с Арсенем. Куда-то в большой мир за чёртовой кукловодческой дверью. И не надо пить для этого, просто – уйти без оглядки.

И не забыть оставить Джиму письмо. Чтоб на стенку не полез от беспокойства

Мысль вызвала грустноватую улыбку.

Джек плотно обхватил свежезабинтованной ладонью налитую до краёв кружку.

– Из поставки стащил?

– Ха, мелко. Не наш уровень, – Арсень хмыкнул. – У хвостатого спёр с чердака. Гордиться нечем, повезло. Ну что, предлагай тост, лидер.

Джек ухмыльнулся.

– Пока не начали – я сверил свою схему с последним клоком из тайника.

– И?

– Моя лучше. Так что – за Новый Год, Перо. В нём мы уже будем свободными людьми.

– За Новый Год.

Бутылка звякнула об его кружку.

Никогда не сдаваться. Всеми правдами и неправдами.

Вино было непривычно густое и терпкое. Он пил залпом. До дна немаленькой кружки.

В голову ударило сразу же, закружило.

Перо поднёс к носу сухарь и вдохнул с такой силой, словно пытался этот сухарь втянуть себе в нос. Ему протянул ещё один. Вовремя. Запах поджаренного хлеба немного перебил приторный привкус вина.

– Нет… – пришлось помотать головой, чтобы хоть как-то вернуть мир в рамки. – Нет, Арсень, мы не увидимся. Эта дверь откроется, и… – взмах руки едва не опрокидывает кружку на пол. Надо бы убрать, Дженни ещё одному набору осколков не обрадуется. Кружка отправляется на тумбочку. – В жизни бывает много людей, с которыми хотел бы… идти вместе. Но так не выходит, все куда-то деваются, исчезают… ты тоже уходишь… И единственное, что ты можешь – это не смотреть вслед, ни в коем случае…