– В последнее время они шли не за тобой, а за вами двумя, – продолжил он медленно, – тобой и Пером. Вслух этого никто не говорил, да и вряд ли думал. Просто чуяли подспудно.
– Допустим. И дальше-то что?
– А то, – Билл тяжело вздохнул. – Я до последнего думал, что до этого не дойдёт, но завтра-послезавтра опять будет бунт. И этот мы уже по-тихому не успокоим. Я думаю…
– А ты не можешь думать не вслух? – Джек обернулся к нему, понимая, что ещё минута – и не выдержит. Руки, до этого спокойно лежащие на коленях, сжались в кулаки. Горло сдавило, слова вырывались сиплые, сдавленные. – И все вы…
– Джек…
– Только и знаете, что поиски, маньяк, ловушки, фракции… Два дня прошло, а вы…
– Успокойся, нервами тут…
– Сегодня… – Крыс не слушал, – в комнате шарили, я их с лестницы спустил… Два дня… выворачивали вещи, искали золотые жетоны… И ладно бы вороны, свои… Свои, суки!!! – взревел неожиданно. Хватка на горле ослабла, и стало немного легче. – Вы… вы люди или твари?! Вы, всё!
Слова закончились. То есть, вроде были, и было желание орать и разнести тут всё, но не получалось. Даже затрясло, а язык будто бы онемел.
– Хватит, – Билл, нахмурившись, поднялся с ящика, положил руку на его плечо. – С грабителями мы разберёмся отдельно, без наказания не останутся. Но сам подумай, в чём-то их действия оправданы. Рано или поздно комнату надо будет обыскать, Перо хранил много вещей, которые пригодятся фракции. Это…
Джек сбросил его руку.
– Арсень всё раздавал, что находил, – выхрипел тяжело, через силу. – Ничего там нет. А вы все… подавитесь своей правотой.
Крыс рывком поднялся и пошёл прочь, не взглянув на старика.
В коридоре кое-где горели плафоны. Он шёл, невидяще глядя перед собой, запинаясь о раскиданный мусор, иногда задевал плечом стенку. От подвала до комнаты брата вроде немного, а коридор с красными глазами камер бесконечный. Вот – дверь кинотеатра, провал тупика между комнатами, ещё немного по стенке…
Джим не спал. Сидел на стуле, пододвинув его к табуретке так, чтобы свет от лампы падал прямо на колени. На тумбочке – как издеваются – четыре марионетки хороводом: три старых и одна новенькая, из последнего тайника, священник. Глаза уже почти не видели – света настольной лампы было слишком мало, а общее освещение включать не хотелось.
В голове противно жужжало. Утомление. Этого Джим и добивался, чтобы упасть поверх одеяла, не раздеваясь, провалиться в сон часа на четыре, и снова работать. Было б совсем хорошо, если сесть на кровать, и там работать, пока на месте не заснёшь, но было два «но». Первое – таким образом он неизвестно сколько проспит и в каком состоянии проснётся, а врач в особняке всё ещё нужен. Второе – стоило сесть или даже посмотреть на неё – вспоминалась последняя встреча с Арсенем. Они с Джеком заявились, Арсень плюхнулся на кровать (Джиму показалось, что больше по привычке), и они нестройным дуэтом принялись упрашивать о прикрытии от Дженни. За это Джек пообещал диктофон уже на следующий день, а Джим слушал его, а сам думал, что стребовать с Арсеня. При приватной встрече, разумеется.
А теперь – марионетка священника, порция дневников, и никакого Арсеня.
Джим потёр переносицу.
Если сейчас не лечь спать, он снова проснётся с больными глазами. А если лечь – не получится мгновенно отрубиться и не думать.
Пусть лучше глаза болят, это тоже отвлекает.
Листок за листком, новые мысли Кукловода. Какой простор для фантазии психолога…
Дверь медленно отворилась, впуская в себя звук шагов, а Джиму захотелось взвыть. Он почти услышал «привет, док», Арсень так всегда заходил, – а после: «я мёрзну и наглею».
Всё ещё не верилось, что этого не будет.
Воспалёнными глазами Джим проследил, как его брат подтаскивает ещё один стул и садится рядом.
Как же не хотелось разговаривать.
Джек как будто понял. Молчал. Смотрел на валяющиеся по кровати листы дневников. Долго, может, минут пять или даже дольше, Джим уже успел два раза перечитать последнюю страницу.
– Я тебе… – брат зашуршал рядом. Вытянул из сумки небольшой светлый предмет. Протянул. – Диктофон. Как обещал.
– Спасибо. – Джим принял не глядя и положил к себе в сумку. Его сейчас не особенно интересовали ни технические параметры, ни мощность, ни память. Как будто и не ему требовалось. – В обмен, помню.
Младший снова замолк, за что док ему был даже благодарен.
Сидел почти неподвижно, только скрёб ногтем по коленке, по краю дырки в джинсах, да изредка шмыгал носом.
Минуты через четыре зачем-то сказал:
– От батарейки работает. Хватит месяца на два.
Значит, не уйдёт.
Джим аккуратно сложил лежащие на коленях листки, переложил их на тумбочку и придавил близлежащей книгой. После тихо вздохнул – говорить всё ещё не хотелось, – и внимательно уставился на брата.
Тихий какой…
– Джек, ты пришёл ко мне ночью, когда даже самые дурные проходильщики спят, вряд ли надеясь застать меня бодрствующим, чтобы просто отдать мне диктофон?
– Нет… да… то есть… нет, не просто. – Судя по взгляду, короткая внутренняя война была выиграна, но радости это брату особой не принесло. – Джим, – он снова стал смотреть в пол. Ещё и пальцы сцепил на коленях. – Это же… я виноват. Я один.
Ну вот что с ним делать?
Джим себе не врал – да, виноват был Джек. Но даже сейчас, в самые тяжёлые приступы тоски, он не мог рассердиться на брата, обвинить его, или ещё что-то подобное. Брат для него всегда был существом неподсудным.
– Ты виноват. – Старший с трудом держал голос ровным. – Ты действительно виноват, хоть и не один. И что думаешь делать дальше?
– Буду вытаскивать нас отсюда, – последовал ожидаемый ответ. – Не хватало ещё, чтобы маньяк добрался до Дженни или Зака. Или до тебя. – Джек встретил его взгляд. – Мне ртуть нужна, Джим. Как можно быстрее. Сделаешь?
– Дело недолгое, реактивы есть, – Джим пожал плечами. – Но я не совсем об этом. Ты собираешься и дальше себя винить?
Младший передёрнул плечами.
– Да какая теперь разница,– буркнул тихо. – Давай весь психоанализ потом, когда выберемся.
– Когда выберемся, поздно будет. – Джим откинулся на спинку стула и прикрыл глаза. Щипало в них так, будто песка насыпали. – Да и какой психоанализ… ты, наверное, забыл, что уж кто-кто, а я могу тебя понять. Из-за меня умерло даже не десять – больше человек. Прямо под скальпелем, или позднее, какая разница.
– Вот именно – какая. Нормально всё. – Джек поднялся, привычным движением закинул на плечо сумку. Покосился на стопочку дневников, лежащих на тумбочке. – Ты только больше к маньяку не лезь.
– Полезу. Ровно так же, как ты полезешь… куда-то. Погоди, не уходи. Дай руки перевяжу.
– Не надо, – совсем тихо, уже у порога. – Я испытаний не проходил сегодня.
Младший ушёл, забыв закрыть за собой дверь.
Джим потёр глаза и потянулся за дневниками.
====== 14 декабря ======
12:25 PM*
Кожа… тёплая… под пальцами…
Даже без сознания – такой тёплый…
Кукловод ведёт кончиком носа вдоль шеи бесчувственного Пера. Он не может насытиться – жизнью, материальностью, ощущением тепла и запаха – всё это будто всасывается внутри него в своеобразную чёрную дыру. Промелькнуло – и исчезло, оставив после себя ощущение ещё более голодной пустоты.
А и можно ли этим насытиться?
Руки, дрожа, оглаживают разлохмаченные бинты на руках Арсеня. Осознание, что эти бинты впитали его кровь, боль от проколов, частичку пьянящей жизни, заставляет нутро лихорадочно сжиматься.
Арсень…
Ар-се-ний – живой.
Даже такой – живее всех остальных марионеток.
И уж точно живее самого Кукловода.
Прижаться ухом к груди: сердце бьётся с трудом, еле слышно. Пульсирует, сжимается, перекачивая драгоценную кровь. Кукловод помнит запах этой крови – металлический, будоражащий, сводящий с ума и побуждающий – попробовать, хоть слегка коснуться языком.
Арсень безраздельно властвует над своим телом. Это видно по тому, как он проходит испытания, тренируется.