– А мне прост помогали с-сёня… – Арсень сначала предпринял попытку забраться под одеяло в одежде, но после намекающего хмыканья встал на путь истинный. То есть, плюхнулся на спину и позволил доку себя раздевать. – Эта… прекрасная да-а-ма. Кстати, хршо так… сработались… то есть.

– Тебя не стошнит?

– А… не. Это беспрс… беспсрс… бес-пре-це-дент-но-е … забыл. Короче, – он махнул рукой, за что заработал оплеуху. Джим как раз снимал толстовку. – Блевать таким вином – грех.

Джим раздел бухтящего подпольщика, попутно выслушав невнятный рассказ о его с Лайзой конклаве, перевязал ладони свежими бинтами и затолкал Арсеня под одеяло.

Минута бухтения.

Затих.

Джим поднялся с кровати, намереваясь заняться Меннингером, но Арсень, не открывая глаз, ухватил его за рукав.

– А тебе тоже спать… не помешало бы, – заявил удивительно трезвым голосом. Джим несколько ошеломлённо подёргал свой рукав, но выдернуть из цепкой хватки не получалось. Зато губы подпольщика тут же растянулись в донельзя довольной ухмылке.

– Давай, док, – повторил, дёргая рукав. – А то кровью измажу.

– Повязки свежие.

– Я стараться буду.

– Арсень…

– Давай-давай, не всё ж тебе меня с отдыхом терроризировать.

Джим, вздохнув, покорился. Как ни крути, тут подпольщик был прав, спать – надо.

====== 11-12 декабря ======

Джиму хотелось петь. Впервые за почти неделю – такое хорошее настроение.

Вчера, перед сном, Алиса принесла ему «Перевернутую Дженни», сразу с энциклопедией по филателике. Сказала, что выписала помеченное галочкой и собирается искать.

Пожаловалась, что Лайзу часто видят с Арсенем.

Рано Файрвуд обрадовался, что черноволосая фанатичка признала его лидером и успокоилась. Вместе с укрепившейся позицией дока она начала требовать от него контролировать соблюдение заповеди «Не дружи с подпольщиком». Он честно сказал, что не одобряет фракционной борьбы и считает личную жизнь фракционников их делом.

Судя по взгляду, Алису это не обрадовало. Джим стойко выдержал трёхсекундную переглядку, осведомился о других – кроме марки – новостях и вежливо выпроводил женщину из комнаты.

Перед сном он проштудировал энциклопедию. Окромя «Дженни» вот ирония-то галочки стояли напротив марок «Тифлисская уника», «Капская треуголка», «Розовый Маврикий» и «Пропавшая дева». Пять марок – не сотня, но тем сложнее искать отдельные экземпляры.

После осмотра Джим отложил марку и энциклопедию в тумбочку.

Итого – коллекция бабочек, три монеты… Джек честно сказал, что остальными двумя он стрелял, семейная фотография, книги со сказками. А ведь ещё – три марионетки: Крестьянка, Дама, Оборванец (при взгляде на него Джим неизменно думал о братьях из дневника), дневники, газетные вырезки.

Прошлое дома раскрывалось перед ним подобно книге, рассказывало, знакомило с мальчиком по имени Джон Фолл.

Сам только Джон не отвечал. Болел, скорее всего, а на предыдущий разговор решился только под влиянием температуры.

Джим уселся за обеденный стол, приветливо улыбнулся Дженни, получил ответную улыбку.

– Хорошо выглядишь, – ему передали полную тарелку ароматного овощного рагу. – А Арсень и Лайза уже убежали. Тебе просили передать… вот…

Девушка легко подбежала к одному из шкафчиков, встала на носочки, и, потянувшись, приоткрыла дверцу.

Настроение Джима стало ещё лучше. Голова состава, паровоз. Предыдущие четыре вагона уже были у него, вот он, последний. Осталась малость – несколько стружек с вытертых пятен в раствор реактива.

Шерлок Холмс меня бы понял, – он принял паровоз из хрупких рук девушки, надеясь только, что его улыбка не столь безумна, чтобы её напугать, – реактив, который осаждается гемоглобином и ничем другим…

По пути в комнату встретил Алису шпионит она что ли продемонстрировал находку. Сказал, что этим поездом Кукловод играл в детстве со своим братом. Немного соврал, но не пересказывать же ей всю историю, с самого начала. Долго.

А он торопился.

Соскрёб стружку с каждого вагона. Ссыпал каждый вид в отдельный пакетик. И, уже в лаборатории, в разделённый на пять частей раствор реактива – по щепотке.

Две секунды – долгие, отсчитываемые бешеными ударами пульса в ушах. Несмотря на то, что Джим был практически уверен в исходе эксперимента, он волновался в ожидании результата.

По цепочке, жидкость в каждой из ёмкостей тут же окрасилась в мутно-багровый цвет, а на дне появился коричневый осадок.

Джим, счастливо вздохнув, упал в кресло и откинулся на спинку.

Оно.

Тот самый поезд, который стал свидетелем трагедии Фоллов. Тот, о котором так мечтал маленький Джон, но так и не смог ни разу поиграть.

Кровь, скорее всего, Сэма.

Марионетка-оборванец, не он ли?

Джим встал и медленными, почти чувственными движениями провёл пальцами по холодному стеклу ближайшей колбы.

Молодец, Арсень.

Если б я мог отблагодарить…

Важно даже не то, что поезд был в гостиной в день трагедии. Важно то, что Джон сохранил его. Поезд был как марионетка-мать, как семейная фотография.

Джон желает помнить о своём прошлом.

– Кукловод, – Джим с улыбкой запрокинул голову, вглядываясь в мутный глаз камеры, – теперь я знаю больше.

Ни слова в ответ – да он и не надеялся.

Перед обедом забежала Лайза. Откинула с лица рыжие пряди, упёрлась руками в коленки. Сделала три шумных вдоха, задержала дыхание и только потом упала рядом с Джимом, читающим антологию Фрейда и Юнга.

– Меня уволили, – поведала девушка. – Арсень сказал, что Джек его в последний день поисков одного не оставит. Воды нет?

– Воды есть. – Джим отложил книгу и направился к лабораторному столу. – А бежала зачем?

Ну да, Арсень. Джим старался не думать о том, в каком состоянии сейчас находится подпольщик. Скорее всего, полное истощение – психическое, физическое. И руки в кашу.

– Так правду сказал, я когда из комнаты… ну, где он испытание проходил… выходила, кое-как с Джеком не столкнулась. А дальше – по инерции.

Получив долгожданный стакан, девушка жадно присосалась к нему.

Обоих с Джеком на овсянку посажу. Как оклемаются.

– Вода холодная, – Джим нахмурился, – кстати, если чайник где найдёшь, принеси мне. Я думаю в камине пристроить, в медицинских делах такую ледяную нельзя использовать.

– А я, может, обливаться начну.

Док давно сманивал последовательницу к подобным оздоровительным процедурам, но та упорно считала это насилием над организмом. Зато не стеснялась вспоминать в разговорах.

– Так вот сначала начни. – Джим забрал стакан и поставил его на стол. – Какие ещё новости?

Лайза проводила покидающий её стакан печальным взглядом, и, закрыв глаза, откинулась на спинку.

– Он – почти овощ кто б сомневался. Я, кстати, нет. Он мне двери закрывать почти не давал, раз пять в день – максимум. А как расходились – не к себе нёсся, а в подвал. Или к Джеку. Джим, да я же почти ябедничаю!

– Информируешь, – Джим лукаво прищурился. – И потом… я с этой информацией всё равно ничего сделать не смогу. Мы с Джеком договорились. До завтрашнего рассвета Арсень – в его власти.

– И только первые лучи солнца снимут проклятие… – охрипшим после бега голосом девушка очень удачно изобразила экстатическое хрипение какого-нибудь фэнтезийного оракула. – И дорого тебе обошёлся этот уговор?

– Ему обошёлся. – Джим закрыл книгу, предварительно заложив её небольшим кусочком картона. Обед скоро, а дочитать главу ему явно не светило. – Я настаивал на полуночи.

А Джек, услышав о полуночи, завывал так, что точно весь особняк на уши поднял. Его б звуковую волну да на доброе дело.

– А это уже Золушка.

Лайза, выдав такое удачное сравнение, от души расхохоталась. Джим, помедлив, тоже.

– Кук… кукловод – мачеха, – задыхаясь от смеха продолжила она, – а вы с Джеком…

– Сёстры. – Джим смеялся не так душевно. Лайза, скорее всего, так напряжение пяти дней выплёскивала, а ему-то что, – Он – толстая, а я – тощая.