Роясь в дальних ящиках, подпольщик наткнулся на странную деревянную маску в китайском стиле. У неё была только половина лица: высокая скула, половинки толстых губ, выпученный глаз. При этом маска явно не была сломанной – край её был тщательно обработан и так же залакирован, как и остальная поверхность. Дерево когда-то было ровно покрашено густой чёрной краской, но со временем часть её облупилась, открыв сероватые проплешины старого дерева. Одноглазый, казалось, рассыпался на глазах.

Маска. Одна из тех, о которых Тэн не стала говорить… Ну что же, не будем нарушать «круг созидания». Мне её вроде как ещё не полагается находить.

Арсений старательно закопал маску под груды хлама, запомнив её примерное расположение, и на несколько минут отлучился с чердака в туалет. Когда вернулся, Райан уже был на месте. Пальцы ритмично выщёлкивали по клавишам. На скрип чердачной двери он ожидаемо не обернулся. Арсений, стараясь действовать как можно тише, на всякий пожарный ещё раз подёргал люк – вдруг хвостатый позабыл его закрыть, когда вернулся.

– Ты что-то уронил и ищешь на полу, Перо? – поинтересовался Райан насмешливо. Оказалось, он уже успел развернуться в своём кресле, и теперь с лёгким презрением взирал на копошащегося подпольщика. Арсений выпрямился, уставившись на него в ответ.

– Ищу ножницы, – отрапортовал довольно. – Вечером стрижка. На твоём месте и с твоим хвостищем я бы прятался уже сейчас, Дженни пощады не знает.

Хвостатый недовольно выдохнул, на секунду задержал пристальный взгляд на руке Арсения, обмотанной лентой, после чего повернулся обратно к мониторам.

– Не советую предпринимать поспешные действия, Перо, – сказал будто сквозь зубы. – В этом доме не нужно ломиться в запертые двери… Особенно тебе.

– Так если в них не ломиться, как узнаешь, заперты они или нет? – парировал Арсений, собираясь уходить с чердака. – Дырка в полу точно завинчена на все гайки, о’кей, я больше её не трогаю.

Ноль реакции. Стук клавиш.

Да молчи ты сколько влезет

Главное вино притащи в следующий раз

– Ну, счастливо оставаться. – Арсений, ухмыляясь, закинул на плечо сумку с чердачной добычей. – Береги хвост.

Гостиная. Здесь тихо, но из прихожей доносится мерное гудение около полутора десятка голосов.

Стрижка. Джим не очень хотел толкаться среди всех, поэтому попросил Дженни позвать его, когда всё закончится. Сейчас у кухни и в её окрестностях толпятся те, кто внял мольбам хозяйки и решил подставиться под ножницы. В основном парни – девушки не любят доверять ей свою шевелюру, стрижёт Дженни и правда… неважно. Натали пришла, но она не из пекущихся о роскошных локонах. Пришла, скорее всего, потому что волосы начинают мешать паять, а самой лень. Привела с собой Ланселота. Последователь ещё так виновато посмотрел на Джима, уходящего из этого бедлама. Или смущённо. Ему-то стричься точно незачем, в прошлый раз Джен обкорнала его почти налысо, только-только оброс.

Составляет Нэт компанию?

Джим обвёл подушечками пальцев лаково блестяший корпус скрипки, прямо по ребру, проникаясь ощущением его холодной твёрдости. Хотел он в детстве ходить в скрипичный класс, но родители, стремясь побыстрее его пристроить хоть куда-то вне школы, купили за треть цены старое расстроенное пианино.

Смысл заниматься скрипкой, если дома – пианино?

Он настроил его только за два года до окончания музыкальной школы, Джек помогал.

– Дженни, вспомни братьев, – Джим гладит её по сжатым в кулачки рукам. – Что угодно, самое незначительное.

– Старший – собирает марки и играет на скрипке. Я с ним дружила, не с младшим, – девушка старательно жмурится, – младший… светловолосый такой. Очень добрый, собирает бабочек… и мечтает их не накалывать на иголки, а выращивать. Как растения в саду. Как… не могу, Джим. – Она поднимает на него несчастные глаза, и он, вздохнув, начинает рыться в сумке. Ей нужно хоть что-то от головной боли.

Коллекцию бабочек Сэма он у Дженни одалживал. Ничего примечательного – небольшая, в пять экземпляров. Сохранилась только очень хорошо, видимо, Джон, вернувшись, захотел так почтить память о брате.

Пальцы скользят по скрипичному грифу, медленно проглаживают струны. Марки Джона, монеты его отца… что ещё? Скрипка – вот, но Джим уже осматривал её. Она не содержит никаких намёков на прошлое. Сплошная бутафория.

Собрание сказок. Благодаря ему Дженни вспомнила имя отца мальчиков, Уильяма, и пару эпизодов из прошлого.

О чём ещё Джон поведал бумажному Джо?

Марионетки, сказка о Маугли.

Мать, актриса. Кэт.

Отец, связанный с книгопечатанием. Уильям.

Фотографии из газет. Дубовая роща, преступник, сжёгший предшественника особняка.

Игрушечный поезд.

Струны приятно холодят подушечки пальцев. Округлые костяные колки, выступающий над плоскостью грифа порожек.

Гудение за стеной становится тише. Скоро ли до него дойдёт?

Поезд.

В самом начале, когда Джим только попал в особняк, в гостиной, на полу у камина лежал игрушечный поезд, из тех, о которых мечтают все дети. Детально проработанные вагоны, открывающаяся дверка паровоза. Джим тогда сидел у камина, рассматривал его – как будто новый, пыльный только немного, а в некоторых местах – вытертые пятна, как у старого.

Это из-за него поссорились братья?

И почему вытертые пятна?

Джим открыл глаза и хмуро уставился на одну из струн, самую толстую. Он прекрасно помнил девственно-круглые, блестящие колёса состава, однотонное лаковое покрытие – не вытерто, не потемнело.

– Джона отправляют наверх, – пробормотал он, делая шаг к камину. – Родители дома, Сэм остаётся с поездом… конечно же тут, с родителями – обвёл рукой прикаминное пространство и развернулся лицом к прихожей. – Виктория и Билл на улице. Потом – выстрелы – быстрый взмах рукой от двери гостиной к противоположной стене, – мальчик прибегает и находит мать тут, – указательный палец сам собой ткнул в угол, туда, где за стеной и коридором находилась дверь прихожей, – а папу и брата тут – вторая рука указала на место напротив двери гостиной. – Точно.

Речь Джима становилась всё более сумбурной и торопливой, и последнее «точно» прозвучало почти как заключительный аккорд: резко и окончательно.

Последователь присел на корточки там, где, по его мнению, должны были находиться тела отца и Сэма. Коснулся мягкого ворса ковра, пробежал пальцами по бахроме по краю, и только собрался отдёрнуть, как в комнату заглянула Дженни. Непослушные волосы девушка собрала, как он и советовал, в косу.

– Джим, – мягко, но настойчиво, – жду тебя уже несколько минут. Идёшь?

– Мне только кончики, Джен, – он поднялся медленно, как во сне.

Дженни, улыбнувшись, кивнула.

В этот раз она старалась ещё сильнее, чем в прошлый. Старательно вымеряла длину каждой отсекаемой пряди, оттягивала её расчёской. Много извинялась, почти за каждую отрезанную треть дюйма.

Пятнадцать минут. Под конец Джим с трудом сидел спокойно – его грызла идея, необходимость добежать до Арсеня и поделиться ей. А он может быть не у себя, он может быть не один, он, в конце концов, мог быть в таком состоянии, что хоть самого на поезде до больницы…

Джим не высидел. Сказал, что собирается отращивать, дескать, так удобнее в хвост собирать, чтоб не мешались, сказал, что ему необязателен хороший результат. На финальное «А поправить…» клятвенно пообещал, что обязательно зайдёт к ней на днях, когда она будет не такая уставшая.

Наговорил с три короба, на автопилоте, мысленно уже у двери Арсеневской комнаты. Даже забыл попрощаться, но вряд ли Дженни заметила – справиться с десятком жаждущих стрижки – задача не из простых.

Зайдя к Арсеню, док даже на пару мгновений забыл, зачем пришёл. Куча исчирканных, с кровавыми отпечатками листов по всей комнате – очаровательно неровным ландшафтом, и посреди всего этого – Эверест, то есть, кровать с возлежащим на ней подпольщиком: одна рука на покрывале, ладонью вверх, вторая – свешивается.