Секунд через десять обнимательного сумасшествия Арсень разжал руки, плюхнулся рядом, смеясь и переводя дух.

Джим встал. Одёрнул жилет.

– Оборзели вы, оба, – Джек вытащил плед из-под ног Арсеня, не отряхивая, завернулся в него почти что по глаза, – лишь бы дурью маяться, ей-богу.

– Если я тебя выпущу, ты тоже будешь, – заметил Джим, на что тот только засопел громче.

– Буду. Но ты ж не выпускаешь. Сколько мне ещё так сидеть на месте?

– Несколько дней. – Файрвуд-старший пересел в кресло. Потянулся через ручку за сумкой: пора было давать лекарства брату. Сильно уж он разболелся, а ведь половина слёгших уже сейчас была почти в дееспособном состоянии.

– Ничего, зато откормишься, покруглеешь, – издевательски-весёлым тоном заговорил Арсень, непринуждённо закинувший ногу на ногу. Он умудрился развалиться среди подушек и занять большую часть дивана – Джек в своих пледах ретировался в угол. – Будешь такой…

– Ну?.. – подпольщик угрожающе прищурился.

– Так и говорю, круглый, – Арсень на секунду расплылся в миролюбивой улыбке и, не дав лидеру ответить, обратился к Джиму, одновременно принимаясь шарить в своей проходильной сумке: – Кстати, док, я принёс тебе список этот… ну, который ты просил. Перечень ловушек в детской.

– Перечень, говоришь? – Остаётся надеяться, что брат не заметил его характерный непонимающий прищур – всего секунду, но всё-таки. Естественно, никакого задания на ловушки он Арсеню не давал, но раз тому понадобилось передать ему что-то… – Спасибо, сейчас и посмотрю. Ещё хотел спросить, у тебя не будет времени найти мне несколько проводов в ванной? Несколько дней как нужны.

Арсень, как раз поднявшийся с дивана с найденным листом, принял необычайно серьёзное выражение лица.

– Разумеется, – всё с тем же выражением – только взгляд такой, тёпло-усмехающийся, – протянул плотно исписанный от руки лист. – Нынче провода больше на втором этаже. Я поищу.

– Так если провода надо… – подал голос Джек, высунувшись из-под пледа, – я могу своих…

– Лежи уже, болей, – фыркнул на него Арсень. – Что я, три провода не найду?

– Да блин, свали уже… Джим, зачем тебе провода? – не унимался младший.

– Провода достаточно гибкие, ими удобно перематывать пакетики трав, так они не выдыхаются, – Джиму стоило больших трудов сдержать улыбку. Да ещё и Арсень с этим своим ироничным прищуром…

– Ну, я пошёл, – подпольщик привычным жестом поправил ремень сумки на плече. – И да… – уже на пороге, – список очень подробный, надеюсь, ничего не упустил.

Он ушёл, осторожно прикрыв за собой дверь.

– Джим, ну хочешь, я щас сгоняю в подвал, а? – Джек всё никак не мог угомониться, – я вот очень быстро, честно. Это и ближе, и быстрее, и… вообще, откуда в ванной провода?

– Признайся, ты просто хочешь смыться? – Джим осторожно потрогал лоб младшего. Температура всё ещё была. Сидит, больной, нахохлившийся, ворчит как их тётя Мэг. И какие из него провода?

– Ну не могу я больше, Джим, имей совесть…

– Я буду иметь совесть, когда ты поимеешь терпение, – сунув брату градусник и таблетку, Джим плюхнулся на своё место и раскрыл сунутый ему листок.

«Со мной говорил первый. Позавчера ночью. Говорили долго, и…»

Уже после нескольких первых строчек стало понятно, что, первое – информация действительно интересная, второе – при брате это лучше не читать (записка отправилась в сумку, в его личный блокнот), и, третье – ясно, о чём они будут говорить после… поиска проводов.

– Да я и так само терпение, – Джек обречённо проводил взглядом руку Джима, забравшего его кружку, чтобы сходить за новой порцией, – терплю же, что ты моего зама эксплуатируешь. Вот, кстати, не наглей, это МОЙ зам, и если уж тебе так нужны помощники…

По опыту – если Джеку скучно, он готов ныть на любые темы сколько угодно долго. Поэтому, даже не стараясь дослушать до конца фразы, Джим направился к двери.

– Арсень помогает мне по своей воле. А ты, – он красноречиво указал взглядом, – глотай таблетку и не вздумай смыться. Найду.

Из-за затворяемой двери донеслась новая порция бухтения.

За окнами давно смерклось, но свет в гостиной включать не хотелось. Арсений, щёлкая фонариком, сидел у пустого погасшего камина экономия, мать её и смотрел на полупустой мешок с углём. За стенами особняка третий день хлестала вода, стены отсырели, наспех заткнутые щели сократили количество сквозняков, но вползший в дом промозглый, сырой дух уже поселился в выстывших коридорах. Теперь что затыкай, что нет – один хрен.

Сначала он зашёл сюда проведать лидера, но оказалось, что неугомонного больного переселили в собственную комнату под присмотр выздоровевшей Дженни. Туда он заглянул на пять минут, но пришлось задержаться. Джек, едва дождавшись ухода Дженни, хмуро сообщил, что днём к нему приходил Билл и пытался отговорить от задуманного. Вроде как Подполье всеми лапами за план, а старик взялся переубеждать народ, говорить, что это опасно и ни к чему не приведёт.

Кто знает, – подумалось в этот момент Арсению, но вслух он, разумеется, этого говорить не стал. Билл по-своему был прав, но что, если безумная задумка всё-таки сработает? Не попробуешь – не узнаешь.

А ещё это может избавить меня от рисования портрета. Будь он…

Арсений ещё раз щёлкнул фонариком. Столб яркого света ударил во внутренности камина. Выхватил груду остывшей золы.

Портрет был его проклятием в последние дни. Часть с маньячным Кукловодом и изображение того, которого они с Джимом назвали первым и который существовал пока только в карандашных набросках – стоило поместить их на один лист, пусть бегло, едва отчёркивая штрихами тени форм – как на этом самом листе уже проявилась болезненная разобщённость, рвущая восприятие дисгармония. Виновата была не композиция – как фотограф, Арсений понимал, что ошибки нет, – и не цветовая гамма – он планировал выполнить картину в благородных золотисто-ореховых, чёрных и приглушённо-багровых тонах – виноваты были они, эти двое – Кукловод №1 и Кукловод №2. Точнее, их пропорция, соотношение смысла.

А работать над картиной тянуло всё сильнее.

Фонарик погас и снова включился.

Разожгу камин. К чёрту экономию.

Он собирался включить фонарик и заняться растопкой, когда дверь открылась, и в гостиную кто-то вошёл. Этот кто-то сразу включил свет и оказался Джимом. Его док не заметил, устало прошёл к своему столу. Брякнул на стул тяжёлую сумку. Стянул с себя халат, небрежно бросив на край стола, туда, где не было лабораторных склянок, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Замер на несколько секунд. Задумчиво провёл ладонью по спинке стула, повторяя её причудливый резной изгиб, затем, словно решившись, переставил сумку на пол и сел. Из кармана извлёк блокнот, раскрыл на середине, пристроив на столе среди пробирок. Арсений только теперь понял, что Джим собрал отросшие волосы в хвост. Отсюда, от камина, он видел дока в три четверти – склонённая над страницами блокнота голова, выбившаяся из захвата шнурка волнистая прядь, локоть упирается в стол, аристократически – линиями – изгиб запястья, длинные тонкие пальцы потирают висок.

Удайся план Джека – и мы все выйдем из этого особняка. Куда пойдёшь ты? Кто на тебя будет смотреть, на такого аристократичного, скульптурно-изящного, а? И каким взглядом? Не приведи небо тебе связаться с каким-нибудь «художником»… Вроде меня.

– Диссоциативное расстройство личности… – пробормотал Джим, слегка нарушая недвижимое совершенство картинки, зашуршал листом. – На фоне глубоко эмоционального потрясения... Интересно, у них разный почерк?..

Арсений неслышно поднялся со своего места, преодолел расстояние до стола в три скользящих шага; с минуту стоял за спиной Файрвуда, потом наклонился, слегка коснувшись ладонью его плеча, и – тихо, почти шёпотом:

– Джеймс, тебе чертовски идёт собирать волосы. Не вздумай подстригаться, слышишь? Не смей.

– Однако… – Джим не шелохнулся, но было видно, что он целиком чувствует… нет, воспринимает его близость. Негромкий голос, устремлённые в блокнот глаза, чуть опущенные ресницы, – Арсень, это всего лишь хвост.