– Тебе табакерки было мало, нахал? – возмутились от камина.

Джек скрестил руки на груди.

– А у тебя там больше ничего на бросить не стоит.

– Мне и встать не сложно.

– Ну что ещё… я… паяю хорошо?

– Хреново, – Нэт, – но тут вообще паять не умеют. Не переживай.

– Да мне-то что, я ж не о себе… погоди,– Джек нахмурился, – как не умеют? А я?

– Шикарное раздвоение личности, – Арсений наклонился к Джиму-подпольщику и прошептал почти в ухо. Тот в ответ на реплику немного поморгал и улыбнулся. Кивнул.

Джек продолжал распаляться.

– Нет, ну ладно ещё вот, – ткнул пальцем в стикер на лбу, – но я-то? Я-то умею паять!

– Хреново ты паяешь, – Нэт единственная не смеялась. Остальные уже покатывались. Даже Дженни: сидела, держась за живот, и тихо смеялась куда-то себе в коленки.

– Так, Нэт, это ж… – Джек не находил слов, – ты же не обо мне? Ты же о… – не выдержав, подпольщик сорвал стикер со лба и ткнул его в Нэт. Повернул к себе.

Прочитал.

– Эрсей, сволочь!!! – взревел, вскакивая с кресла. Нэт с невинным видом подсунула ему под руку подушку.

– Ой ё… – Арсений достойным легкоатлета прыжком перемахнул через спинку дивана под новый взрыв хохота. За диваном он быстро залёг на дно и взвыл оттуда:

– Требую адвоката!!!

Джек наткнулся на стол, остановился, швырнул подушкой в то место, где секунду назад ещё красовалась голова его помощника. И вдруг тоже начал смеяться.

– Вылезай, – Дженни, вытерев краем полотенца навернувшиеся слёзы, заглянула за спинку дивана.

Арсений показался оттуда с подушкой, с возмущённым выражением показал сначала на себя, потом на погрозившего ему кулаком Джека:

– А вдруг я вылезу, а он меня убьёт?!

– Убью, – подтвердил Джек, возвращаясь на своё место.

– А мы не дадим,– Дженни, тихо смеясь, приобняла возмущённого подпольщика.

– Во, видел? – гордо сказал Арсений, тоже возвращаясь на свою диванную ручку.

– Ну, если называли против часовой, давайте и отвечать против, – Дженни, усевшись, аккуратно расправила юбку на коленях, – так что…

Джим, пожав плечами, наклеил на лоб стикер.

Джек гордо расправил плечи.

На жёлтом фоне красовалась надпись «Фрейд».

Арсений многозначительно хмыкнул.

Лайза тут же от души расхохоталась. Маргарет, несмело поглядывая на лидера, заулыбалась. Остальные, не так близко знакомые с увлечениями последователя, пребывали в разной степени весёлости.

Зак же вовсе сидел, недоумённо оглядывая смеющихся окружающих. Ему фамилия была незнакома.

– Итак… – Джим прочистил горло, – начну так же. Я – человек?

Многие покивали.

– Да, – наконец признала Лайза, – хотя многие утверждают иначе.

– Только не говорите, что я – это я, – вороний лидер с подозрением уставился на брата.

– Да он бы не додумался, – Арсений поздно сообразил, что нужно снова прятаться за диван, и получил от Джека ощутимый толчок в плечо.

Джим же, подумав, кивнул.

– Да, ты прав. Итак… я – известный? – после подтверждения нестройным хором, продолжил, – живой?

Отгадывание Джима затянулось чуть больше, чем брата, но всё равно он отгадал довольно быстро. Отгадал, посмеялся над Джеком, высказал претензию: «Мне более симпатично учение Юнга», – и ушёл с Джимом-подпольщиком за новой партией бутербродов и глинтвейна.

– Я – большой или маленький? – донёсся из динамиков тихий голос Маргарет. Джим окрестил девушку «Аспирин», но пока что она знала только, что она – предмет, съедобный и полезный.

Эти посиделки, в отличие от обширных праздников, не гарантировали Джону свободного от забот времени: то тут, то там проходили комнаты, вылезали во внутренний двор и пытались что-то сооружать в своих комнатах. Посиделки лишь освобождали от необходимости контролировать гостиную: пока там сидит эта тёплая компания, вряд ли произойдёт что-то, требующее его внимания.

И всё же Джон не отключал монитор гостиной. Компашка шумела, хохотала и отвлекала его внимание, но он всё равно не отключал монитор.

Одиннадцать-десять. Мерно тикают часы, успокаивая, расслабляя сознание. Тихие поглаживания по мыслям: тик-так, тик-так.

Может быть, сегодня ему даже не приснится кошмар.

Кукловод под домашним арестом. Когда он пообещал Арсеню предоставить модель для срисовывания, Джон не на шутку разволновался, но не успел, банально не успел остановить зарвавшегося хитреца. И теперь Кукловод сидит где-то там, на дне, сидит и скрипит зубами – Джон почти слышал этот режущий по нервам звук.

Когда успела эта часть стать настолько самостоятельной?

Джону становилось страшно.

Кукловод родился ещё в тюрьме, когда маленькому мальчику Джону Фоллу стало совсем тяжело в чуждых ему условиях существования. Он не был привередой, не ждал хорошей еды и мягкой постели, но и не мог вписаться в микрообщество тюрьмы, не умел реагировать не неприкрытую агрессию, не умел бороться за положение в тюремной иерархии.

И тогда появился Он, тогда ещё без Имени. Однажды, когда Джон в очередной раз пытался противостоять шайке – у него почти силой отбирали пакетик чая – как будто что-то щёлкнуло внутри. У Джона тут же изменился голос, движения, а от его взгляда даже главарь – старше, крупнее, – попятился.

Кукловод помог ему выжить. Кукловод помог ему сбежать, отвоевать особняк и финансы, Кукловод же подал идею превращения особняка в полигон.

Кукловод руководил первым актом.

Собственно, тогда-то он и стал Кукловодом...

– Я… аспирин? – девушка не могла поверить, что угадала. Джон даже через камеры видел, как она старалась привлечь внимание Джима. Заработать для себя такую, ничего не значащую надпись, должно быть, было обидно.

На экране Лайза прикрепила ко лбу бумажку «Хомяк».

Кукловод вырос, теперь он требовал всё больше места в теле, больше времени на свободе, больше власти над обитателями. Дать ему волю значило обречь всех этих людей на вечное заточение в пыточной камере.

Джон не хотел этого. Иногда ему становилось страшно. Но чаще он ощущал усталость. А теперь Кукловоду мало власти над театром. Ему нужен портрет.

– Грызун? – Лайза уже знала, что она животное, теплокровное, небольшое. Умная девушка, быстро отгадает.

Джон не хотел портрета. Джон не хотел издеваться над попавшими сюда людьми. Он наблюдал за тёплой компанией в гостиной, слушал их смех и немудрёные разговоры. Он не хотел зла этим людям.

Вскипел чайник. Когда Фолл забрался с ногами в кресло, прижимая к себе дымящуюся кружку, когда поплотнее закутался в плед, Билл уже пытался догадаться, что он – Шерлок Холмс.

Очень подходящее наименование.

Джон улыбнулся.

Он знал, что Кукловод ненавидит его – своего тюремщика, надзирателя. Кукловод знает, что сейчас практически паразитирует на Джоне, и ещё больше ненавидит за это.

Билл оправдал прозвище. Проанализировал называющего, проанализировал называемого, собрал информацию: к вящему удовольствию компании, вслух, – и отгадал. За четыре посыла. Сорвал очень громкие аплодисменты – проходильщица в детской, заслышав их, начала в панике озираться.

Закери было куда сложнее – поди отгадай, что ты «мышеловка».

Джон знал, что Кукловод одержим желанием телесности, овеществлённости. Сейчас это больное порождение его сознания было готово убить за несколько лишних мазков Арсеня по холсту. И сам Арсень это точно чувствовал, это было видно по его поведению в разговорах с Кукловодом. Чувствовал, и продолжал делать наброски так рьяно, будто от них зависела его жизнь.

Портрет. Отпечаток тебя в реальности, консерва, он отличается от тебя как вяленая вобла отличается от живой блестящей рыбёшки в воде. И, тем не менее, портрет претендует на тебя. Алогично, бесполезно, даже в чём-то неприятно. Джон не хотел портрета, не хотел Кукловода.

Поэтому Кукловод будет сидеть взаперти, пока немного не успокоится. Пока ещё в силах Джона его контролировать.

Игроки подустали. Они прошли два круга называния: против часовой стрелки, первый, и по часовой. Шёл третий, противострелочный.