"… На самой высокой вершине горной страны счастливо жили орлы. С древних времен орлы хранили одну заветную мечту. Им хотелось долететь до теплого и вечно светлого солнца. И они верили, что если тысячу лет изо дня в день упражняться в полетах, то потомки их долетят до солнца. Из поколения в поколение мечтали об этом орлы, и поэтому крылья их становились крепче и выносливее, чем у предков.
Мы любим солнце!
Мы мчимся к солнцу!
Не надо спускаться вниз.
И вниз не надо смотреть!
В мечте о солнце мы ищем силы,
Достигнуть солнца – мечта орла!
Не надо спускаться вниз
И вниз не надо смотреть:
Внизу – мир несчастных и слабых.
Внизу – мир жестоких людей.
Не надо спускаться вниз
И вниз не надо смотреть!
Эту песню издавна пели орлицы своим птенцам. Не знаю, с каким чувством слушали сказку бедняки – жители гор? У людей ведь все иначе, чем у орлов – царем или владыкой считается совсем не тот, кто сильнее и смелее всех. Предавать слабых, угнетать их, грабить – все это знакомо только людям. У птиц же все иначе…
Итак, орлы учили своих птенцов летать. Но однажды, обессилев, орлята упали в ущелье, и там их изловил охотник. Орлам не удалось отбить своих птенцов, и те стали воспитываться в доме человека. Однако птицы отомстили охотнику: уже через неделю они унесли к себе в гнездо его младшего сына, а еще через три дня – старшего.
Шли годы. Орлята выросли и окрепли, но продолжали тосковать по родному гнезду. Поэтому, когда однажды охотник снял с них цепи, они полетели домой, в горы. Орлы ответили на это благодарностью и через несколько дней в долину спустились повзрослевшие сыновья охотника. Но до чего же они изменились! Одежды на них не было, волосы отросли, тело стало жилистым, мускулы – стальными, носы вытянулись и напоминали клюв орла. Они легко лазали по скалам и больше всего любили волю. Произнося слово "свобода", юноши сопровождали его орлиным клекотом. Они пели песню о солнце, которой обучили их орлы, и их прозвали "Орлиными сердцами".
Недолгой была радость в доме охотника, но недолго радовались и орлы. Птицы пытались научить своих орлят летать к солнцу, но хотя те и парили в горах, сердце их оставалось в долине.
Однажды старший орленок сказал отцу:
" – Отец, я думаю, что вековая мечта орлов о солнце – глупость. Бессмысленно надеяться, что птица может достичь солнца. Да если бы мы и долетели до него, это не принесло бы нам счастья… Поэтому бесцельно стремиться к солнцу.
– "Человеческое сердце"! – воскликнул орел-отец и своими железными когтями схватил сына за горло. – Молодой орел издал горький и беспомощный крик, который можно услышать только среди людей, и упал замертво.
В тот же вечер из полета вернулся младший сын и сказал матери:
– Я отказываюсь лететь к солнцу. Это бесполезно. Спущусь в долину и совью гнездо на Дереве. Там буду жить в мире с людьми… Услышав это, мать воскликнула:
– Презренное "Человеческое сердце!" – и вонзила свои железные когти в горло сына".
А наутро у дома охотника люди нашли трупы орлов и перепугались, считая это плохим предзнаменованием
Тем временем дети охотника научили людей петь орлиную песню. Призыв к солнцу будоражил народ и беспокоил завоевателей, захвативших горную страну. И те решили убить людей с орлиными сердцами. Они поймали юношей и решили их казнить.
И вот народ собрался на площади, а "Орлиные сердца" взошли на эшафот. Но в это время послышался шум крыльев и победный клич орлов. Две могучие птицы опустились на место казни, схватили юношей и унесли их в горы. А сверху донеслась лишь гордая песня о солнце.
И тогда народ поднялся против своих поработителей. Матери вели сыновей в горы, учили их быть смелыми, презирать трудности. Они молились, чтобы их дети тоже стали "Орлиными сердцами", и, собравшись с силами, обрушились на врагов…
Ерошенко кончил читать. Ребята сосредоточенно молчали. О чем думали они, быть может, о войне, которая продолжалась уже четвертый год, о том, что смелые и сильные советские люди защищают свою страну и они, дети, тоже должны с годами стать "Орлиными сердцами"? Возможно. Но вряд ли кто-либо из них догадывался, что слушают они известного писателя, сказки которого переводил на китайский язык Лу Синь. Да и самому Ерошенко его молодость – Япония и Китай – казались чем-то нереальным, словно и не он, а другой человек путешествовал, любил, писал.
В 1945 году Ерошенко минуло пятьдесят пять. Приступы малярии вынудили его покинуть юг и вернуться в Москву.
(19) Йок – "нет" (туркм.).
(20) Бар – "да" (туркм.).
(21) 3. И. Шамина вспоминает, что в Ашхабаде Ерошенко жил у брата Александра, который переехал туда с Чукотки.
Шахматы
От первых зрелых лет и до самой смерти Ерошенко всегда оставался писателем, путешественником и педагогом даже в те времена, когда не писал, не учил, – все его качества всегда были проявлением цельного и сильного характера.
Биография писателя не только в его произведениях. И жизнь путешественника состоит отнюдь не из одних путешествий. Да и что считать путешествием? Годы, проведенные вне дома, в чужих краях? Но Япония для Ерошенко не была чужой. А собственного дома у него, скитальца, так никогда и не было. Бросив якорь в каком-нибудь городе, он устраивался там на работу, но всегда был готов уехать, чтобы шагать с мешком за спиной и с палкой в руках по городам и весям. Сестра его Мария вспоминала, что в 1933 году Ерошенко прошел с ней и ее мужем по всей Военно-Грузинской дороге. А о скольких его путешествиях мы еще не знаем.
Конечно, не так уж сложно заняться арифметикой, суммировать годы, проведенные в дороге, сравнить их с общим числом прожитых лет. Однако вряд ли такой подход поможет читателю лучше понять Ерошенко.
Но как рассказать о тех годах жизни Василия Ерошенко, когда он выражал душу свою не пером, а сямисэном, гитарой, скрипкой? Или же о временах, когда, словно оказавшись на душевном распутье, молчал годами?
Здесь можно лишь строить догадки, собирая по крупицам все сведения о писателе, воспоминания людей, встречавшихся с Ерошенко. Была в его жизни одна страсть, которая так же, как поэзия, выражала его душу. Это – шахматы, мудрая древняя игра. Любовь к ней Ерошенко пронес через всю жизнь. И если бывали годы, когда он оставлял на время скрипку или гитару, то с шахматами Ерошенко не расставался никогда. Еще семилетним мальчишкой он выигрывал у многих своих товарищей в Обуховке, а уже шестидесятилетним стариком принимал участие во всесоюзных турнирах слепых шахматистов.
Ученик и партнер Ерошенко по этой игре В. Першин замечал: "Сказать, что Василий Яковлевич любил шахматы самозабвенно, мало. Шахматами он наслаждался, как эстет картиной любимого художника или как гурман изысканно приготовленным и красиво поданным блюдом. Начиная партию, он дрожал, как завзятый книголюб, открывающий редкую, принадлежащую только ему книгу. Без преувеличения можно сказать, что к шахматам он относился, как скупой рыцарь к своим богатствам. Шахматы он боготворил, обожествлял, фетишизировал, возводил в абсолют" (22).
Рассказывая о своем путешествии на Чукотку в 1929 году, Ерошенко вспоминал, что две вещи вызывали у его друзей-чукчей недоумение, уважение, восторг и. пожалуй, даже страх – тетради из плотной бумаги, сплошь исколотые выпуклыми точками, и шахматы, всегда стоявшие на столе.
– Не шахматный ли ты шаман, Василий? – спрашивали они осторожно.
Ерошенко рассказывал, что он произнес как-то довольно длинную и бестолковую речь о шахматах как о великой культурной ценности, о настоящих игроках, которые никогда не расстаются с ними. Но так и не смог убедить чукчей, что выигрывает без помощи шаманства.
