А в это время в соседней палате Смерть разговаривала с мальчиком из богатой семьи. Он очень испугался ее и попросил продлить его жизнь хотя бы до той поры, пока не закатится солнце и не поблекнет персиковое облако на горизонте. Смерть запросила за это жизнь соседа, сенбернара, канареек и цветов. Мальчик-аристократ все отдал Смерти и умер вскоре после рабочего.

Наутро за гробом мальчика шла пышная процессия. Тело же рабочего никто не пришел провожать. Только одна молодая, стройная сиделка с лицом, закрытым белой вуалью, рыдала над его гробом. Потом она, видимо приняв решение, проговорила: "Я тоже пойду. Я должна пойти: истина и справедливость живут там". И указав рукой вдаль, она медленно направилась за гробом в сторону трущоб, где жили рабочие. "Да ведь это сама Смерть!" – в ужасе зашептали вокруг нее люди…"

Справедливость на стороне тех, кто трудится, – эта идея стала одной из главных в творчестве зрелого Ерошенко. Автору близок мастеровой, который многозначительно говорит: "Все мы родились под несчастливой звездой… Но причина наших несчастий известна!" ("Страна Радуги"). Писатель сочувствует рабочим, которые, ломая кордоны полиции, рвутся к красному цвету счастья ("Красный цветок"). И, наконец, в "Зимней сказке" Ерошенко рисует образ большевика-партизана, отдавшего свою жизнь за рабочих, за дело социализма. Этим партизаном оказался уже выросший сказочный Тополиный Мальчик, который мечтал сгореть, освещая людям путь во тьме.

Так Ерошенко как бы стер грань между сказочным и реальным миром: в Тополином Мальчике можно увидеть и черты Великого Принца, погибшего во имя счастья людей, и образ самого сказочника, страдающего за униженных и оскорбленных. Такова логика развития поэзии Ерошенко: из сказки – в жизнь. Впрочем, это и понятно, ведь поэзия Ерошенко отразила эволюцию их автора, логику его жизни.

Время второго пребывания Ерошенко в Японии было в истории этой страны бурным. В 1920 – 1921 годах в Японии разразился сильный экономический кризис. Правящие классы пытались переложить всю тяжесть экономических трудностей на плечи трудящихся. Это вызвало отпор со стороны рабочих и невиданный до той поры размах стачечной борьбы. Реакции пришлось маневрировать, правящие круги были вынуждены разрешить некоторые объединения прогрессивных сил. Так, в декабре 1920 года родилась Японская социалистическая лига, ставившая целью вовлечь в рабочее движение передовую интеллигенцию. И хотя состав лиги был разношерстный – в нее входили, например, анархисты и христианские социалисты, – правительство было напугано уже и тем, что появилась организация, открыто провозгласившая себя социалистической.

В это же время родилось общество марксистов "Гёминкай" (7) ("Общество пробуждения народа"). Одним из активных его членов был Комаки Оми, незадолго до этого приехавший из Франции, где он примыкал к революционной группе А. Барбюса "Кларте". В манифесте этой группы А. Барбюс призывал всю сознательную интеллигенцию стать на сторону революции; он осуждал капиталистический строй. Комаки вернулся в Японию с твердым желанием распространять идеи "Кларте". В феврале 1921 года он издал первый пробный номер журнала "Танэмаку хито" ("Сеятель"). Комаки, опасаясь преследований, напечатал журнал вдали от столицы, в рыбачьем поселке префектуры Акита. На обложке "Танэмаку хито" картина французского художника Милле "Сеятель" (8), аллегорически выражающая кредо Комаки Оми и других руководителей журнала.

Привлекая в новый журнал не только японских писателей, Комаки Оми хотел с самого начала придать токийскому изданию "Танэмаку хито" интернациональный характер. Хотя первый токийский номер "Танэмаку хито" вышел в октябре 1921 года, когда Ерошенко уже уехал из Японии, его участие в журнале было отнюдь не формальным (9).

Журнал был тесно связан с литературным обществом того же названия, в котором, как писал Акита, Ерошенко принимал самое активное участие. Существовало также и общественное "движение сеятелей". Его участники выступали с докладами о Великой Октябрьской социалистической революции, боролись под лозунгом "Руки прочь от Советской России", собирали средства для голодающих Поволжья..

Где бы ни выступали "сеятели", на трибуне всегда появлялся Василий Ерошенко (10). Акита писал о том, что "пропаганда великой русской революции" Василием Ерошенко сыграла большую роль в развитии социалистического движения, и сам русский писатель "был очень популярным человеком в Японии в эпоху непосредственного влияния там Октябрьской революции".

Активное участие Ерошенко в социалистическом движении благотворно сказалось на его творчестве. Его поэтические образы стали конкретней, сатира приобрела общественное звучание. Он на практике осуществлял лозунг "Искусство – орудие класса", выдвинутый впервые в Японии на страницах "Танэмаку хито".

Интересно рассмотреть, как декларации социалистов той поры отражались в творчестве Ерошенко.

Так, в манифесте Японской социалистической лиги говорилось о будущем обществе, "где не будет богатых и 'бедных… где все будут работать и все будут обеспечены одеждой, питанием и жильем". А в сказке "Страна Радуги" Ерошенко писал о стране, "где нет бедных, где все дети едят досыта и живут в сухой, теплой комнате, где вода не течет с потолка и ветер не дует в щели", намекая, что речь идет о Советской России. Видимо, только цензурные соображения не позволили ему ска-зать об этом прямо.

Авторами манифеста лиги были близкие друзья Ерошенко – Осуги Сакаэ и Акита Удзяку. В печати манифест появился на полгода раньше "Страны Радуги".

Поэтому может сложиться впечатление, что Ерошенко просто отразил, проиллюстрировал в своей сказке то, что до него сказали другие. Однако такой подход был глубоко чужд слепому писателю, который, по словам Акита, "был революционером по натуре".

Позднее, уже в Пекине, Ерошенко написал сказку "Мудрец-Время". Вот вкратце ее содержание.

В одном из уголков нашей земли стояла древняя молельня, а в ней были статуи богов. Старики поклонялись каменным идолам, юноши же охраняли молельню и помогали совершать обряды. Много жертв приносили люди богам, но самые страшные жертвы – это души молодых людей. Их больше всего любили получать каменные идолы.

В слабом неверном свете среди скользящих по стенам теней статуи богов казались живыми каменными великанами. В невероятной духоте звучала мистическая музыка, и звуки ее и молитвы заглушали робкие проклятия людей. В зыбком свете никто не видел, как слезы молящихся превращаются в кровь, а тела их содрогаются в конвульсиях.

В кумирню эту не попадали ни чистый воздух, ни лучи солнца. Люди верили в старое предание, что стоит проникнуть туда свету или свежему воздуху, как боги сразу покарают тех, кто окажется в храме.

Но вот однажды пришла особенно теплая весна, ярко светило солнце, пели птицы. В такое время душный мрак кумирни казался особенно невыносимым. И юноши усомнились: а не обманывает ли их старая легенда. Самые решительные раскрыли окна. Свет хлынул в кумирню и безжалостно обнажил фигуры каменных идолов, которые, лишившись теней, оказались совсем нестрашными.

Но старая легенда оказалась правдивой. Идолы неожиданно сошли со своих пьедесталов и упали, похоронив всех, кто был в кумирне. Никто из нарушивших закон не остался в живых. Но и умирая, юноши не пожалели о том, что сделали.

"И в свой смертный час предупреждали живых, что мало только сбросить богов на землю, – писал Ерошенко. – "Никогда не видать человечеству счастья, если не разобьет оно на куски каменных идолов" – это были их последние слова…