Заявился. Проснулся я посреди ночи от громкого звериного рёва. Подхватив «Сайгу», расстегнул палатку. И, только выкатившись кубарем из палатки, включил фонарь. Обежал лучом вдоль ограды. Никого. Глухой рёв послышался уже вдали. Но в одном месте проволока на изгороди прогнулась. Значит, всё же не перепрыгнул. Успокоившись, залез в палатку и безмятежно проспал до самого утра.
Утром осмотрел колючку. Проволока выдержала вес здоровенного зверя. Не зря её к столбам гвоздями-соткой приколачивал. На колючках висели клочки шерсти, и даже видна была засохшая кровь. Ну, сюда он больше не сунется. Проволоку выпрямлю позже. А сейчас надо сходить домой, прикатить тележку с необходимыми вещами и с частью еды.
Глава III. Убийца
Шёл вдоль кромки воды, тележку катил левой рукой. В другой руке зажата рукоятка «Сайги», приготовленной к стрельбе. Указательный палец лежит на спусковой скобе, готовый в любую секунду соскользнуть на спусковой крючок. Пока этот гад будет пересекать пляж, успею пару раз шмальнуть.
До дома дошёл благополучно. Жители толпились возле второго подъезда и опять митинговали. Не обращая на них внимания, зашёл в свой подъезд и поднялся на пятый этаж. Опаньки! Дверь соседней квартиры чуть-чуть приоткрыта. Значит, гвозди вынули. Оставив тележку на площадке, вошёл в соседнюю квартиру. Стену, соседствующую с моей квартирой, начали долбить ломом, но что-то, по-видимому, помешало. Та-ак! Ну, это надо пресекать в корне. Есть у меня в заначке кое-что.
В замке моей двери ковырялись, видны были свежие царапины. Оставив тележку в прихожей, поставив её на попа, чтобы не мешала проходу, пошёл на улицу. Толпа переместилась к первому подъезду. У нашего подъезда стояла тётя Варя и ещё две пенсионерки. У второго подъезда каменным изваянием застыла девушка. Видел я её неоднократно, жила она во втором подъезде. Довольно симпатичная. Только, несмотря на высокий рост и развитые формы, малолетка. В школе ещё учится. Училась.
– По какому поводу шум подняли? – спросил я у тёти Вари, главного моего информатора о жизни обитателей дома.
– Да вот, на Люду Петренко поутру тигр напал. И в лес её утащил. Осталась Наташка сиротой круглой. Вовка, отец её, ещё в первый день в море утонул. Ну, а девка-то она ладная. И решили наши кобели её в карты разыграть, кому она достанется. А, может, и всей сворой своей набросятся. Вон, в первом подъезде Алла живёт, так её мужики хором изнасиловали.
Я подошёл к девушке. Крупные слёзы текли из её глаз. При виде меня, она принялась размазывать их ладонью по щёкам.
– Ты плачь, не стесняйся. Мать, все-таки…
– Не хочу к этим козлам, – прошептала она сквозь слёзы.
– Не хочешь, и не надо.
– Так, заставят…
– Никто тебя не заставит. Сейчас мы этот вопрос порешаем, – и пошёл к первому подъезду.
Народ уже разошёлся. Остались стоять только полтора десятка мужчин. Я остановился в шагах семи-восьми от них. Моя правая рука лежала на рукояти «Сайги», висевшей на плече, при этом указательный палец лежал не на скобе, а на спусковом крючке.
– Мужики, кто-то из вас пытался залезть ко мне в квартиру. Сразу предупреждаю – это плохо для него кончится.
– Может, пацаны баловались, – попытался откреститься один из них.
– Ага. И гвозди двухсотые из двери повыдергали? Слабо пацанам такое сотворить. Второй раз предупреждать не буду. Теперь про Наташу…
– Поучаствовать хочешь? – вперёд выдвинулись двое полуголых невысоких мужчин. Один весь покрыт наколками, у второго тоже их хватает. Таким и представляться не надо. У них на теле нарисовано, что бывшие сидельцы. Один прятал правую руку за спиной, на неё я и переключил своё внимание.
– Не поучаствовать, а её от участия избавить.
– Ишь-ты, избавитель нашёлся. Думаешь, если пукалка есть на плече, так ты и крутяк? – и вытащил правую руку из-за спины. В кулаке был зажат «Макаров».
Блатной взялся левой рукой за затвор, чтобы передёрнуть его.
Идиот! У него даже патрон не в стволе! И движения пла-а-авненькие такие. Ну, понятно, блатные любят покрасоваться. А ещё попугать. Сейчас я от его «Макарки» задам стрекача. Крича: «Милиция, меня убивают!». Книжки читать надо умные, придурок. А в них чётко пропечатано, что на Диком Западе действовал закон: «Кто стреляет первым, тот и прав».
Он успел дотянуть затвор до середины. Я поднял правой рукой карабин вверх, ремень легко скользнул по плечу. Поймав левой рукой цевьё, нажал на спуск. Промахнуться с такого расстояния невозможно. Никакой картинности. Его отбросило ударом пули назад, пистолет выпал из руки. Дырка была точнёхонько рядышком с левым соском.
Второй, забыв про финку, зажатую в руке, потянулся за пистолетом. Но «Сайга» перезаряжается автоматически. И приклад я успел прижать к плечу. Этому пуля прилетела в башку. Для верности, выстрелил в дёргающееся тело ещё раз. И, держа карабин наизготовку, пошёл на мужиков, медленно так, давая им время попятиться. Что они и не замедлили сделать. Подобрав «Макаров», заткнул его себе за пояс, а финку бросил в кусты, в сторону джунглей. Мужикам отдал приказание:
– Оттащите этих урок к морю, раскачайте за руки, за ноги, да в море и бросьте. Их живо утилизируют. А то они тут начнут разлагаться на жаре, потом заразы не оберётесь.
Жмуриков взяли за ноги и поволокли в сторону моря.
Вернулся к Наталье. Глаза у неё были сухие. И круглые от испуга.
– Ты их убил? – произнесла она дрожащими губами.
– Нет, по головам погладил, ручки пожал и сказал, чтобы и дальше продолжали беспредельничать, девушек насиловать и свои блатные законы для всего дома устанавливать. Ключи от квартиры есть у тебя?
Она кивнула.
– Пойдём, вещи свои заберёшь.
Мы поднялись на второй этаж. Наташа открыла замок, вошли в квартиру.
– Возьми сумку большую и сложи туда свою летнюю одежду. Шубы нам ни к чему. На случай дождя возьми какую-нибудь куртку с капюшоном, тоже летнюю. Платья, юбки-блузки и всякое такое. Если есть плед, возьми и его. Из посуды прихвати пару кружек, ложки, столовую и чайную, можно даже по две. Вилку, ножик. И всё, что осталось из съестного.
Наталья вихрем пронеслась по квартире, и большая чёрная сумка наполнилась минут за пятнадцать. Молнию застегнули с трудом. В одной руке я нёс сумку, из второй не выпускал рукоять «Сайги».
Возле моего подъезда я поставил сумку на лавочку. Из дверей осторожно выглянула тётя Варя:
– Ты, Володя, стрелять-то прекратил?
– Прекратил, тётя Варя. Всего-то двое уродов было, остальные – понятливые.
К нам подошёл Алексеич из второго подъезда. Молча пожал мне руку и показал большой палец. Ну, этот дед и умён, и адекватен.
– Стрелять умеешь? – спросил я Наташу.
– КМС по стрельбе. И из пистолета, и из винтовки. Правда, из мелкашки.
– Ничего, тут отдача только посильнее, – вынул из «Макарова» магазин. Шесть патронов. Вполне. Вставил магазин, передёрнул затвор, снял с предохранителя. Протянул Наташе, она взяла осторожно, но держала пистолет вполне грамотно.
– А лучше всего, если Алексеич и тётя Варя с тобой постоят. Я быстренько обернусь.
– Конечно-конечно, мы постоим тут с Наташенькой, – заверила меня тётя Варя. Я взлетел по лестнице на пятый этаж, отпер дверь, вытащил тележку на площадку. Чтобы не делать полупустых ходок, прихватил из квартиры четырёхместную польскую палатку. Квартиру запер только на один замок. Вытащив груз на улицу, положил палатку и Наташину сумку в тележку, выдохнул:
– Я сейчас, – и унёсся в подъезд. В квартире достал картонную коробку, кинул в неё несколько банок рыбных консервов, пару банок тушёнки, пару пачек макарон. Так. Бутылка растительного масла, три пачки галет, две пачки печенья. Соль вчера отвёз. Чая листового большая пачка, заварочный чайник. Из секретера достал початую бутылку с коньяком, тоже сунул в коробку. Пара плиток шоколада, пакет с яблочным соком. Достал небольшую сумку, сложил туда кое-что из одежды. Покидал в сумку весь свой запас патронов и к «Сайге», и к помповому ружью. Оптический прицел к «Сайге», хоть он и в футляре, бережно завернул в футболку и уложил сверху. В коробку с провизией кинул и несколько пакетиков с семенами. Коробку замотал скотчем, а ещё несколько пакетиков семян положил в карман камуфляжки. Поменял магазины в «Сайге» и поставил её на предохранитель. Взял сумку и коробку, вынес на площадку, запер дверь. Спустившись вниз, сложил всё в тележку. Алексеич, тётя Варя и Наташа сидели на лавочке и тихонько о чём-то разговаривали.