Стефка увидела, что лежит на большой кровати среди простыней хорошего тонкого полотна под легким меховым, подбитым атласом одеялом, в хотя и солидных, но жарко протопленных апартаментах. Бархатный алый балдахин, узорчатые деревянные панели на стенах, полускрытые шелковыми драпировками и коврами, и парчовые занавеси на окнах. Вдоль стен стояли многочисленные, богато инкрустированные золотом и эмалью сундуки, черного резного дерева шкафы, а на самом видном месте красовалось начищенное до блеска оружие. И, конечно же, перед пылающим камином возвышался отделанный эмалью столик с начатой шахматной партией, в окружении двух массивных кресел с многочисленными шелковыми подушечками. Каменные полы были устланы коврами, с разбросанными маленькими тюфячками.

Женщина потрясенно ахнула, с трудом приподнимаясь с подушек. Такая поразительная роскошь могла быть только в спальне самого барона! И это его герб красуется на колпаке камина, и его книги сложены на большом столе у окна, и его домашний алтарь гордится золотым, изукрашенным драгоценными камнями распятием. Едва осознав это обстоятельство, она вдруг услышала чье-то мерное дыхание. Испуганно покосившись на подушки рядом, Стефка едва сдержала стон разочарования - на соседней подушке крепко спал фон Валленберг.

Сюрприз оказался не из лучших, и, тихонько взвыв, Стефка схватилась за раскалывающуюся от боли голову, пытаясь вспомнить, что произошло и почему она оказалась в этом месте, а главное, в столь нежелательной компании. Память услужливо подсунула и искаженное страданием лицо Бланки, и хищный блеск в глазах фон Валленберга, и ледяную вязкость колючей воды, поглощающей утопленницу...

- Пресвятая Дева,- испуганно перекрестилась она,- прости меня за столь тяжкий грех!

Конечно, первым поползновением было желание немедленно покинуть кровать, но как ни приглядывалась к окружающим предметам Стефка, ничего похожего на одежду вокруг не было. Можно было, конечно, покопаться в сундуках - там, наверняка, хранилось платье фон Валленберга, но... как бы тот не проснулся! Бегать же по комнате голой, навлекая на себя кучу новых неприятностей, женщина благоразумно не стала. Затаив дыхание она тихонько отползла на самый край кровати, и, натянув одеяло до носа, постаралась дышать, как можно тише.

Глубокий покой комнаты, нарушаемый лишь треском дров, да мерным дыханием спящего рядом мужчины подействовали на неё успокаивающе, и несостоявшаяся утопленница вновь заснула.

А потом было утро.

- Вам надо вставать, госпожа, хозяин ждет!

Стефку безжалостно вырвали из сладкого утреннего сна. И пока она зябко ежилась и бестолково крутила головой по сторонам, несколько служанок ловко и споро приводили её в порядок. Протирали мокрыми полотенцами руки и лицо, натягивали блио и чулки, юбки и корсаж, привязывали рукава, укрепляли на голове чепец. Замороченная этими непонятными приготовлениями графиня вяло поворачивалась в их руках, устало отметив только бледно-лиловый цвет верхних юбок и корсажа.

- Светает, - занервничала видно старшая из служанок,- быстрее! Прогулка должна быть закончена к началу завтрака!

И Стефка, ежась и вздрагивая от недосыпа и холода, спустилась вслед за несущим факел слугой по темным и извилистым коридорам и переходам незнакомого дома прямиком к конюшням. Барон уже восседал на коне в ожидании своей пленницы.

- Как и все хорошенькие женщины, вы слишком долго возитесь! - мягко упрекнул он её.

Стефка промолчала и взгромоздилась на предложенную кобылу. Она не могла побороть в себе дрожи даже при звуках его голоса.

- Я пригласил вас, мадам, на прогулку, чтобы кое-что показать!- между тем, натянул поводья барон.

Опустились противно заскрипевшие цепи, и они выехали за ворота Копфлебенца, но, к удивлению Стефки, остановились, едва миновав ров. За ночь выпал свежий снег и занес все следы ночного переполоха, но черная вода канала коварно затаилась в обрамлении белоснежных берегов.

- Гляньте, мадам, на эти стены, - барон взмахнул рукой на громаду крепости, - их высота впечатляет даже самых упорных врагов, поэтому Копфлебенц ни разу не был взят! И я до сих пор не могу понять, как вы остались живы? Я спрашивал капеллана, какому святому обязан возносить молитвы за ваше спасение, но тот лишь развел руками, пояснив, что святые не молятся за самоубийц, потому что нет на свете греха тяжелее этого! И тогда я спросил, каким же образом вы остались живы, если даже святые отворачиваются от не желающих жить? И он ответил, что никто не может постичь промысла Всевышнего, решившего оставить вас среди живых! Мадам, покушаясь на свою жизнь, вы, тем самым, выступаете против воли Бога!

Упреки достигли сознания Стефании, прежде всего потому, что были справедливы, но это ещё было не всё. Барон развернул коня в сторону наступающего рассвета.

- Посмотрите, Стефания,- проникновенно произнес он, впервые назвав её по имени,- восходит солнце!

Действительно, серую хмарь зимнего утра прорезала ярко алая, пронзительная полоса восхода. И сразу изменился мир вокруг - розовые блики оживили серые сугробы, заставив их засеребриться нежным цветом расцветающих яблонь, где-то неожиданно радостно запели птицы, и даже морозный воздух вдруг невероятно запах весной.

- Разве это не прекрасно?- скупо улыбнулся фон Валленберг, машинально похлопывая своего коня по холке,- есть ли что более величественное, чем зарождение нового дня? Новой жизни...

- Прекрасно! - с тяжелым вздохом согласилась и жадно впитывающая в себя эту красоту Стефания.

- Но там, на дне грязной и глубокой канавы не видно солнца, не видно света, там только тлен, холод и мерзость сточных ям. Вас вчера с большим трудом отмыли! Неужели вам так уж хочется закончить свою жизнь, захлебнувшись в нечистотах?

Красноречие было не чуждо барону! Гуго сумел несколькими словами вызвать у Стефки стойкое омерзение к тому, что она вчера сделала. В те времена замки строили так, что практически все нужники имели выход за крепостные стены, и наша героиня об этом прекрасно знала...., знала, но вот прочувствовала только сейчас. Итак, её вчера отмывали от всякого дерьма, а она ничего не ощущала. Да и сейчас, честно говоря, была в некотором отупении, но кое-что её заинтересовало даже в таком состоянии.

- Это единственное,- сухо спросила она,- чего я не помню?

Судя по тому, как насмешливо дернулись его губы, фон Валленберг понял её правильно

- Я бы никогда себе не позволил подобного по отношению к женщине!

Неужели? Графиня недоверчиво покосилась на собеседника.

- Я привык отвечать за свои слова,- сухо уверил он её, - вам не в чем меня упрекнуть!

Так уж и не в чем? Похоже, барон лукавил!

- Ладно, Аннет,- язвительно согласилась она,- но вот Бланка...

- Вы путаете две разные вещи - насилие и воспитание! В данном случае, белая королева понесла наказание за потакание своим бесстыдным желаниям. Я поступил подобным образом ради её же пользы!

У Стефки от злости разве, что дым из ноздрей не пошел! А фон Валленбергу хоть бы что. Он неожиданно добродушно рассмеялся.

- Теперь я спокоен, вы вернулись к жизни - щеки раскраснелись, глаза сверкают, руки сжались в кулаки! Можно возвращаться домой и приступать к завтраку!

И этот невозможный человек развернул коня к раскрытым воротам. У Стефки появилось непреодолимое желание проучить этого самоуверенного наглеца, и удалиться в противоположном направлении. Интересно, чтобы он тогда стал делать? Приказал бы засунуть её назад в зловонный ров?

Испытывать судьбу она, разумеется, не стала и её кобылка покорно процокала вовнутрь крепостных стен.

Господский дом оказался довольно большим, и, судя по обустройству помещений, построен совсем недавно. Провожая госпожу в обеденный зал, приставленный к ней паж в красно-черно-бело-желтом ми-парти, провел её по открытым к доступу господским покоям. Уютные каминные залы, густо обставленные мебелью и увешанные парчовыми драпировками и коврами. Всё новое, крепкое и даже кичащееся роскошью и богатством убранства и отделки. Была в этом удивительном доме и библиотека, и несколько малых столовых, это исключая ещё крыла, в котором располагались, по объяснению пажа, спальни остальных членов семьи и гостевые комнаты.