Полковник удовлетворенно кивнул в ответ и вновь повернулся к штурвалу. Руки ощутили привычную рукоять и тяжесть рвущейся вперед массы металла. Довольная улыбка скользнула по его губам и спряталась где-то в усах...
Бах! Бах! Бах! Вдруг, резкие «жестяные» удары забарабанили по бомбардировщику. Кусочки металла с хрустом и свистом калечили борта гиганта, оставляя на них рваные раны.
- А! А! А! - в хвосте самолета кто-то дико заорал. - В нас попали!
Бах! Бах! Бах! Бах! Самолет снова дернулся, словно взбесившийся бык. Потом раздался жалобный скрип и сразу же что-то с металлическим грохотом свалилось.
- Сэр, в нас попали! - шатаясь в кабину влетел бортстрелок с перемазанным кровью лицом. - Хенку весь бок разворотили!
- Где прикрытие? - не обращая на него внимания, вопил полковник. - Какого черта они спят?! Радист! - штурвал сильно потянуло вниз. - Радист! Где эти задницы?! Я их не вижу! - он быстро обернулся и чертыхнулся — радист с развороченной грудью навалился на рацию. - Черт! Надо уходить вверх! На себя! Выше! Там он нас не достанет!
Самолет продолжала бросать из стороны в сторону. Резко упала тяга в одном из моторов, за которым сразу же потянулся длинный иссиня черный бархатистый дым.
- Сэр! Вот он, вот он! - второй пилот дернулся головой вверх, провожая взглядом серую молнию истребителя. - Это русский, сэр! Этот русский нас поджарил! - тяжелый бомбардировщик, слушавший руля все хуже и хуже, с трудом ушел с траектории огня; из кабины были прекрасно виды сверкающие трассеры пулеметных снарядом. - Ха, получил! - второй пилот дико взревел от восторга, когда откуда-то сверху на одинокий и не понятно как уцелевший советский истребитель свалилась пара Р-39-ых «Аэрокобра» с опознавательными знаками «Серебряных крылышек». - Давайте парни! Дави его! - круговерть воздушного боя завертелась буквально в нескольких сотнях метрах перед ними. - Да, да! - зажатый советский истребитель крутил невиданные петли, чудом уходя от пушечных очередей.
Искалеченный бомбардировщик с трудом держал курс, то и дело рыская носом и проваливаясь вниз. Штурвал лягался словно настоящий бык и оба пилота прилагали все силы, чтобы самолет не сорвался в штопор.
- Командир, мы лишились правого двигателя! - побледневший второй пилот проводил глазами отлетавшие от одного из двигателей куски металла. - Надо избавляться от груза и поворачивать, - полковник сидел, вцепившись в руль, и ничего вокруг не замечал. - Сэр, мы не дотянем! Наша малышка не выдержит эти чертовы 9 девять тысяч фунтов, сэр... Сэр, вы меня слышите?
В-29-ый взбрыкнул в очередной раз и машина рухнула вниз — на землю, где на десятки километров не было ни городов ни поселков, а только густой и труднопроходимый лес... В кабине все смешалось — вопли обезумевшего капитана, летавшие куски пробитой обшивки, капли стекавшей крови радиста. Оставшиеся двигатели дико ревели, не справляясь с нагрузкой.
- Стоять! - второй пилот, отталкивая сидевшего рядом полковника, пытался дотянуться до рычага сброса основного груза. - Р-р-р! - из его горло вырвалось подобие рычания, локоть капитана со всей силы саданул его в грудину. - Не трогай..., - его голос перешел на сип.
Вывернувшись неимоверным узлом, второй пилот все-таки успел ударить по рычагу в тот момент, когда разваливающийся на части самолет начал сваливаться в неконтролируемое падение. Продублированная система сброса, не смотря на все повреждения машины, сработала штатно — захваты с легким клацаньем освободили огромную сигару. Едва смертоносный груз покинул самолет, как его сильно подбросило вверх, словно своей ладонью великан чуть подтолкнул погибающий бомбардировщик вверх, в небо. Нос многотонного гиганта взметнулся вверх, двигатели взревели с новой силой. Казалось, освободившаяся машина, вновь обрела свою стремительную мощь.
- Боже мой, боже мой..., - шептал второй пилот, не веря в спасение. - Боже мой..., - он из всех сил тянул штурвал на себя, продолжая как мантру поминать бога. - Боже мой...
От толчка, бросившегося бомбардировщик в вышину, развороченное тело радиста сорвало с места и забросило в хвост самолета. Сорванные с головы наушники, растянувшись на толстом проводе, болтались в воздухе. А в их головках летел практически не слышный голос:
- Я …. горю, горю! Я, Красный! Я, Красный! Самолет подбит, самолет подбит!
122
Огромный, на сотни километров вокруг, лес страдал от мучительной боли. Когда-то покрывавшая его зеленая с золотистыми переливами кожа сползала на землю клоками. От блестевшей на солнце капельками росы листвы ничего не осталось. Почти вся она, коричневая, черная, сморщенная и перекрученная в замысловатые спирали лежала на земле, едва прикрывая страшные язвы пожарищ.
Он, словно живой человек, еле слышно стонал, когда боль становилась нестерпимой. Тогда в могильной тишине, которую казалось навсегда покинули птицы и звери, начинали с гулким хрустом лопаться стволы деревьев. Они резко выстреливали в стороны острыми древесными осколками, обнажая свое нутро. Сколы древесных исполинов были совершенно безжизненными — трухлявая сердцевина без единого намека на влагу, ломкая словно стекло кора...
Лес сопротивлялся из последних сил. Он хотел жить... И каждой своей обгоревшей веткой, словно обожженной рукой, он изо всех сил цеплялся за Жизнь.
«... Андрей с трудом открыл глаза. Через хлипкую преграду - сеточку ресниц — в его глаза ударил нестерпимый свет. Он застонал и рукой попытался закрыться от света.
- Больной, не шевелитесь! - вскрикнул негодующий женский голос и одновременно кто-то твердо взял его за руку и опустил ее на кровать. - Вам нельзя шевелиться! Вы меня слышите?! - на глаза легла слегка влажная повязка и его глаза накрыла долгожданная темнота. - Больной?
- Что со мной? - он с трудом пошевелил губами и ужаснулся, когда услышал свой скрипучий голос. - Сестра?
- В больнице ты, касатик, в больнице, - в голосе отчетливо слышались жалеющие нотки. - Лежи - лежи! Нельзя тебе еще двигаться, - рядом скрипнул стул, по-видимому, медсестра села рядом с ним. - Лежи... Вот.
- Что со мной случилось? - Андрей никак не мог понять как он здесь оказался. - Вы меня слышите? Сестра? Что со мной?
Его волосы нежно взъерошила теплая ладонь. Потом она же поправила сползающую с лица повязку.
- Не помнишь что-ли? - с удивлением пробормотала она и сразу же опомнилась. - Чай, уж дней пять как с пожара тебя привезли. Клуб в поселке ночью загорелся, а часть ваша-то ближе всех оказалась, - дерево снова скрипнуло и сестра прошла на другу сторону комнаты. - Обожгло тебя...
Он непроизвольно потянулся правой рукой к лицу.
- Ну, осади-ка! - недовольно произнесла женщина, возвращая забинтованную руку обратно. - Все с твоим лицом нормально будет! Не бойся, без девок не останешься! А остальное заживет...».
Лес застонал... Боль становилась все сильнее сильнее. Едкой черной гнилью пожарища она медленно разъедала деревья, оставляя от них тоскливо стоящие тонкие палки. В самой гуще леса, дальше всего от дорог и вросших в земле избенок, таких палок были сотни. Матово черные, гладкие, без единого сучка, они стояли посреди сухой, растрескавшейся земли. Если у самой земли, они еще были похожи на обычные деревья слегка морщинистой корой и бородавчатыми наростами, то на верху совершенно ровные и тонкие словно спички вершины.
Земля под мертвыми, стоящими истуканами, деревьями напоминала безжизненную пустыню. Кругом, на истлевших ветках, полусгоревших листочках и смятых внутрь пнях, лежала темно-красная пыль. В лучах заходящего солнца он становилась багровой, а отсветы от чернильных стволов деревьев окончательно придавали ей зловещий и многообещающий цвет крови. По почве в разные стороны змеевились глубокие трещины, в которых мог бы легко утонуть человек. Казалось, кто-то неведомый страшный в один момент высосал из земли все ее жизненные соки, оставив лишь спрессованную до каменного состояния почву.
