Каждый шаг сопровождался хрустом прогоревших до состояния углей веток. Мелкая серая взвесь поднималась в воздух и сразу же оседала на обувь шагавших людей.
Вряд ли кто из них был знаком с безумными по своей выразительности картинами Иеронима Босха — «Страшный суд Апокалипсис», «Низвержение грешников», «Адская река» и т. д., которые очень ярко могли бы передать угнетающий дух окружающего людей места. Иссиня-зеленая чернота медленно смыкалась вокруг дороги, заставляя людей неосознанно ускорять шаг, а угольная пыль, кружащаяся вокруг, делали их самих похожих на чертей из картин безумного творца. Тишина, чуть разбавляемая хрустом, становилась похожей на что-то осязаемое и вещественное, которое можно было трогать руками или наоборот, которое могло прикоснуться к идущему самым последним...
Люди тревожно оглядывались по сторонам. Давящее чувство не отпускало...
- Слышь, хлопче, тебе говорю? - раздался хриплый голос. - Труханул что ль?
Василий дернулся, отрывая глаза от очередного выгоревшего до черноты дерева. До него, наконец, дошло, что обращались к нему. Больше никого подходящего возраста среде них не было.
- Нормально, - ответил летчик, унимая дрожь в теле. - Сухой вроде..., - посмотрел он в глаза говорившего. - Не обделался.
Тот в ответ хрипло рассмеялся. И смех был таким, что сразу было не понятно — то ли ему было, действительно, смешно, то ли, наоборот, до коликов в животе страшно.
- Замолкни, Гнат! - их нагнал второй провожатый и залепил своему товарищу затрещину. - Сколько раз тебе было сказано, неча ржать как лошадь на пожарище. Не хорошо это. Не любит Он этого..., - мужичок в мгновения спал с лица — бледность разом сменила красные пятна. - Понял, блазень?! - тот дернувшись от него как от огня, закивал словно «китайский болванчик».
- А вы тоже помалкивайте, - негромко произнес он в сторону остановившихся партизан. - Чай не дома. Ясно?! - те пробурчали что-то в ответ.
… Пожарище протянулось километров на пять — шесть, на протяжении которых небольшую группу людей сопровождала все та же унылая картина. Первые признаки того, что их путь подходил к концу, появились внезапно. Казалось бы монотонная чернота должна была тянуться бесконечно... Но, вдруг, то тут то там из под выжженной земли показались крошечные ростки зелени. Робкие нежные стебельки испуганно вылезали на свет и, казались, сами удивлялись своей смелости.
- Вот, хлопчики, скоро и на месте будем, - тихо произнес Гнат, показывая вперед. - Посмотрите на наше жилье-былье.
Через несколько сот метров пожарище внезапно закончилось и закопченные головешки сменились высоченными деревьями, едва опаленными огнем. Контраст между мертвой словно кладбищенской землей и цветущим и полным жизни лесом был столь разительным, что люди сами того не осознавая замедлили шаг.
- Да уж, - только и смог выдавить из себя командир бригады. - Жизнь...
Из-за одного из деревьев, стеной выстроившихся впереди, выскочил невысокий мальчишка в ладно сидевшей на нем красноармейской форме, и увидев, их закричал:
- Идут! Дедушка Мирон, идут! Идут!
- Не кричи, Олесь! - как-то так внушительно одернул его, появившийся рядом с ним старик. - Сам вижу. Давно вас ждем, - произнес он, уже обращаясь к ним. - Давайте в лагерь. Там поешьте чем Бог послал, - и сразу же добавил, не давай им опомниться. - А ты, к Отцу иди, - вдруг его палец вытянулся в сторону опешившего Василия Сталина. - Разговор у него к тебе есть.
- Что здесь происходит? - мгновенно ощетинился Козлов, не понимая что происходит; данные ему в Москве инструкции заканчивались ровно на этом месте. - Почему Василий Иоси...
- Все в порядке, Василий Иванович, - успокаивающе проговорил Сталин, смотря ему в глаза. - Ваша задача выполнена, теперь должен действовать я, - в глазах комбрига появилось понимание. - Так надо, Василий Иванович, так надо... Переговоры, мать их...
Козлов изумленно посмотрел на своего начштаба, который судя по всему оказался прав. «Значит, действительно, будут переговоры, - он был поражен до глубины души. - Не уж-то немцы решили договориться... Это что, войне конец?! - все еще неверяще смотрел он то на начштаба, то на Сталина. - Войне конец...». С трудом взяв себя в руки, он понимающе кивнул Василию и пошел за стариком.
- Поглядим, поглядим, каков ты..., - тихо бормотал Сталин, выходя на небольшую поляну с кострищем посередине.
- Зверь?! - спросил вдруг мягкий голос, взявшийся словно из не откуда и висевший в воздухе. - Ты хотел сказать — зверь? Так ведь?! - Василий, до сих с трудом верил в то, что ему рассказал его отец. - Не дергайся? Я Лес! Здесь я везде и вроде как нигде...
Сталин замер и молча, продолжал всматриваться то в ствол дерева, то в его листву. А как еще он должен был поступить? С ним разговаривает Лес! Это самый настоящий Лес, с тысячами деревьев, сотнями тысяч кустарников, с бесчисленным количеством листочков! Он что, должен был сделать вид, что это совершенно естественно?! Или может вскочить и с безумными воплями начать бегать вокруг дуба?
- Да..., - прошептал Василий, садясь на сложенную в несколько раз скатку. - Отец говорил, но …, - перестав дергать головой, он со странным выражением в глазах окинул взглядом раскинувшийся перед ним дуб. - Это просто немыслимо!
Он, летчик, не раз смотревший в глаза смерти, себя просто не узнавал. Василий был ошарашен!
- Нам о многом нужно поговорить, - голос словно возникал у него прямо в голове. - Об очень многом, Василий. О войне, о семье, о предательстве..., - на миг опустилась тишина, все звуки словно накрыло непроницаемым куполом. - Ты можешь простить предательство, Василий?
П-р-е-д-а-т-ел-ь-с-т-в-о! Прозвучавшее слова каждой своей буквой, звучавшими в его голове звуками, отдавалось в нем. В этот момент время будто остановилось, и Сталин вновь услышал голос своего отца. «Васька, прежде чем, поедешь, ты должен знать вот что..., - он тяжело вздохнул. - Мы плохо поступили с ним. Очень плохо..., - в его голосе слышалась искренняя горечь от совершенно. - Так как мы поступили, друзья не делают... Я бы не простил, если бы был на его месте. Такое сложно простить».
П-р-е-д-а-т-ел-ь-с-т-в-о! Как много в этом слове приторного и гадкого, которое пристает к тебе словно смола! «Он нам верил, Васька. Понимаешь меня, верил нам. Помогал. Доверил свою семью..., - он снова тяжело вздохнул. - Думаю, он все знает..., - он многозначительно посмотрел на Василия. - Там все может случиться - все, что угодно, - Василия прочитал в его глаза и то, что он не договорил».
- Предательство сложно простить, - прошептал он, сжимая кулаки. - особенно, если боль тебе причин близкий человек.
- Да... Сложно, - согласился с ним Лес. - Очень сложно... Ты раскрываешься весь без остатка, отдаешь все свое, а кто-то..., - вновь прозвучала многозначительная пауза.
«Мы хотели перестраховаться, сын, - Сталину тяжело давался весь этот разговор, ведь дело было не столько в том, что он признавался в сделанной ошибке, сколько в том, что он своими собственными руками посылал сына фактически на смерть. - Этот … Лес становился слишком силен. Его возможности стали нас пугать... Да! Мы испугались, что он заберет все! - ТАКИМ отца Василий еще никогда не видел. - Мы должны были что-то делать!».
- Ты понимаешь о чем я говорю? - Василий медленно кивнул. - Я готов все забыть, но …, - в воздухе повисла тишина. - Но тебе придется остаться здесь, - Василий вновь кивнул головой. - И все время быть здесь.
Василий молча кивнул снова. «Все время быть здесь, - фраза молотом отдавалась в его висках. - Идет война... А я должен быть здесь. Прятаться в лесу ото всех, - он тяжело вздохнул и, запрокинув голову далеко назад, посмотрел на просвечивающее сквозь ветки нависающего над ним дерева небо. - Это значит бросить все... Семью, друзей и … Небо! - курчавые облака медленно плыли в смой высоте. - Небо... И совсем не летать». Он опустил голову и с горечью посмотрел на свои руки. Длинные узловатые пальцы с темными частичками въевшегося в кожу металла и масла сами собой потянулись к воображаемой ручке управления. Словно наяву Сталин ощущал ревущую мощь готовой к взлету машины. По телу пробежала дрожь, следом жидкий огонь заменил собой кровь … Адски захотелось прыжком вскочить на ноги. Ощутить как сильное и молодое тело рвется вперед и лететь — лететь далеко-далеко, высоко-высоко...
