Те, что постарше, сразу же припустили по дороге в сторону уже видневшегося села. Остальные, двое мальчиков лет четырех и кроха на его руках, остались вместе со стариком, который после своего грозного окрика медленно пошел за ними.
- И все равно, вы обманщик! - вдруг раздался знакомый негодующий голос. - Это все сказки! Не могут деревья лечить людей! - пятиклассница, воспитанная в семье партработника средней руки, прекрасно разбиралась в том, что было «белым», а что «черным». - Враки все это, враки! - выговаривала она безапелляционным тоном — точно таким же, каким любил говорит ее отец, обсуждая чьи-то промахи и неудачи. - Это же дерево! Самое обыкновенное дерево! Что же вы молчите?
Дед ковылял также неторопливо, как и раньше. Осторожно держа прикорнувшую на его плече малютку, он, казалось, совершенно не слышал о чем, говорила маленькая бунтарка.
- Что? - настойчиво спрашивала она, выйдя из-за спины. - Зачем вы нас обманываете? Я вас спрашиваю? - привыкшая к особому отношению как со стороны сверстников, так и со стороны взрослых, девочка никак не могла принять такое поведение. - Что вы молчите? - она схватила его за рукав и дернула, разворачивая в свою сторону. - Ну!? - ее ножка в лакированном сандале требовательно ударила по земле.
Далеко обогнавшие их взрослые и остальная ребетня уже скрылись в селе. Они - старик, трое малышей и Дарья — остались на дороге одни.
- А что ты хочешь услышать? - вдруг хрипло спросил старик, резко останавливаясь и наклоняясь к ней. - Что?! - его скрытая темнотой фигура излучала неприкрытую угрозу. - Спроси, и я отвечу...
Девочка вздрогнула, но рукав не отпустила. Ее глаза упрямо блеснули.
- Почему вы нас обманываете? - негромко повторила она свой вопрос.
- Я?! - старик искренне удивился вопросу, словно услышал его в первый раз. - Я никого не обманывал... Я говорил чистую правду, просто каждый слышал только свое, собственное, что понятно ему и больше никому другому..., - он странно оглядел прильнувших к нему ребятишек. - …
89
Белоруссия. Лес.
Трое человек уже четвертый день пробирались по лесу, который выглядел так, словно человеком здесь и не пахло вовсе.
- А ты, Андрюха, ведь прав оказался, - высокий, худой красноармеец в рванной гимнастерке. - Без этого ведь пропали бы здесь, - тяжело дыша он кивнул головой на третьего, который мягко, словно невесомо, шел впереди них. - Я ведь городской сам-то... В Ленинграде жил. Лес-то, как говориться, только на картинке и видел, - с кряхтением он перелез через очередной завал из полусгнивших стволов деревьев. - А ты откуда?
Второй, с черной повязкой на глазу, не сильно его подтолкнул, отчего долговязый буквально перелетел через завал.
- Я тоже городской. Из Самары, - проговорил тот, стараясь не отставать от своего проводника. - Хотя с батей в лес не раз выбирался... За грибами там, ягодами, - он коснулся рукой коры просто монументального дуба, за которым скрылся их товарищ. - Правда, такого не встречал..., - с удивлением пробормотал он, далеко назад закидывая голову и стараясь рассмотреть верхушку кроны великана. - Это настоящая тайга!
- Это вы, хлопцы, еще пущи нашей не видели,- вдруг раздался голос третьего, который встречал их прямо за этим гигантом. - Вот там..., - спасенный ими человек проговорил с настоящим восхищением в голосе. - Там настоящее чудо! - босыми ногами он практически зарылся в мягкий изумрудный мох между корнями дуба, а его ладони гладили кору дерева. - Истинное чудо...
- Слушай, Леший, может привал. А то ноги просто отваливаются, сил больше нет идти, - долговязый, действительно, без сил свалился на какую-то кучу, едва прикрытую листьями. - И есть охота...
Андрей Лисицин, присевший рядом со своим товарищем, тоже устал и есть хотел не меньше его, но молчал. В этот момент его гораздо сильнее интересовало другое - их проводник. За последние дни этот грязный, оборванный человек с ухватками сумасшедшего, не переставал его поражать. "Что же ты за кадр такой? - размышлял он, наблюдая как тот купался в лучах солнца. - Вроде не сильно молод... Окруженец?! Почему тогда без формы? Скорее всего местный... Родных побили, вот он и помешался". Перед его глазами до сих пор в ярких красках стояла картина его броска на колючую проволоку. Высокая, одетая в рванный балахон фигура, бормоча что-то непонятное без всякого разбега бросилась на высокий забор из колючей проволоки. "Да, псих...Точно псих! - убеждал сам себя Андрей, наблюдая за проводником. - Ага... Вот опять сейчас на колени бухнется".
Оборванец, как и все эти дни, проведенные вместе с ними, вновь начал свой традиционный ритуал. Его темные пальцы привычно нащупали замызганную деревянную статуэтку, изображавшую изогнутую человекоподобную фигурку. Едва статуэтка исчезла в ладони, как обкусанные в кровь губы начали что-то шептать.
- ... Отец, мы идем к тебе..., - из невнятного бормотания вычленялись отдельные слова, фразы. - Нет большей силы, как сила Леса..., - колени медленно подогнулись и парень упал на колени, зарывшись в бархатный мох. - Не оставь нас, своих детей! Не оставь на поругание врагу!
"Точно псих! - в очередной раз, пробормотал про себя Андрей, наблюдая энергичные поклоны. - Какой к черту Лес можно звать?! Бог?! - бормотание усилилось, а поклоны стали менее энергичными. - Нет! Хватит с меня этого суеверного дерьма! - полуголодное шатание по лесу, местами переходящему в болото, окончательно расшатали ему нервы, отчего срывы стали повторяться все чаще и чаще. - Хватит! Надо двигаться вперед! К линии фронта!". Андрей рывком вскочил на ноги и, подскочив к проводнику, зарядил ему сильного пинка. Тот даже не успел среагировать, как улетел в сторону дерева.
- Ты чего Андрюха? - в удивлении открыл рот его напарник, сидевший рядом. - Что...
- Все! Амба! - зашипел Андрей, в ярости оглядывая обоих: и красноармейца, с которым вместе попал в плен и сидели последние несколько месяцев, и их проводника, который со слезами на глазах корчился между перевитыми между собой корнями дерева. - Я старший лейтенант Андрей Егорович Лисицын принимаю командование на себя! - красноармеец неожиданно для себя стёк с упавшего дерева, на котором секунду назад сидел, и вытянулся в струнку. - Красноармеец Егоров?!
- Я! - выцветшая на солнце гимнастерка, в прорехах штаны и какие-то обмотки на ногах мгновенно отошли в никуда; перед командиром Красной Армии стоял полный решимости и желания сражаться боец.
Лисицын с одобрением на лице оглядел его и резко повернулся к третьему члену их группы. Все это время тот продолжал ползать в крупных корнях, которые сплелись в плотную сеть, и бормоча что-то искал.
- Где же ты, где же ты? - его исцарапанные в кровь пальцы буквально вгрызались в землю, как плуг крестьянина. - Был же вот здесь... Вот этими самыми руками держал его..., - его голос сползал на рыдания. - Как же так? - в голосе было столько отчаяния, что это казалось странно. - Отец, отец, не гневись! Отец, я найду, я обязательно найду! - после этих слов он с еще большим исступлением стал перекапывать землю в поисках чего-то очень важного для него.
- Встать! - негромко приказал Лисицин, подходя к нему вплотную. - Боец, встать! - склоненная к самой земле фигура продолжала шарить по земле, переворачивая горы листьев и комьев. - Эй, ты?! - Андрей просто растерялся от такой реакции. - Ты чего?! - рукой он осторожно коснулся плеча проводника.
Вдруг тот поднял голову и на лейтенанта уставились невообразимо счастливые глаза, из которых текли слезы. Две грязные дорожки отчетливо пролегли по щекам и исчезли где-то на подбородке. В руках он что-то крепко сжимал, прикрывая свое сокровище от глаз присутствующих.
- Что с тобой? - вновь спросил его Андрей, делая небольшой шаг назад. - Что ты там нашел?
Сзади раздался шелест листьев; подошел и Егоров.
- А-а-а! - что-то счастливо пробормотал человек, смотря на них. - Нашел... Нашел... Отец, я нашел твой знак! Вот..., - его руки медленно вытянулись в сторону лейтенанта. - Нашел..., - сжатые грязновато-серые ладони осторожно, словно скрывали величайшее в мире сокровище, раскрылись. - Знак!