- Не судите, да судимы будете, - в этот момент громко проговорил Сталин избитую фразу, которая в этот момент приобрела зловещий смысл. - Мы понимаем вашу озабоченность складывающимся на временно оккупированных районах Советского Союза положением, - трое иерархов с напряжением вслушивались в произносимые им слова. - Более того, мы считаем, что в тот момент, когда советский народ прилагая нечеловеческие усилия борется с немецко-фашистскими захватчиками, церковь должна оставаться монолитной и единой.

  По мере того, как он произносил свою речь лица священнослужителей начали светлеть.

  - Надо ли это понимать, Иосиф Виссарионович, что языческие секты на территории Советского Союза будут запрещены? - спросил митрополит Николай, с трудом сдерживая ликование. - Все без исключения?

  В кабинете вдруг повисла тишина — Сталин сделал паузу, давая понять, что сложившаяся ситуация далеко не такая однозначная, как представляется.

  - Все религиозные течение и верования, без исключения, которые нарушают права советских граждан, подлежат запрету! - наконец, произнес он. - Я надеюсь ответил на ваш вопрос?!

  88

  22 июня 1941 г. Западная Белоруссия.

  Долгий июньский день подходил к концу. Солнце уже почти село, лишь его узкий кончик выглядывал из-за кромки леса. Медленно спадала жара, уступая место вечерней прохладе.

  - Иди, дуреха, - несильный толчок в спину и невысокая девчушка вышла из толпы и, со страхом смотря вперед, медленно побрела в сторону могучего дуба. - Иди, иди! Чего встала?

  Зеленая листва, огромной пушистой шапкой закрывшей дуб, еле слышно шелестела.

  - Отец! - вслед за девочкой, продолжавшей медленно перебирать ноги, из толпы вышел седой как лунь старик. - Отец, услышь нас! - лопатообразные ладони, привыкшие к тяжелому крестьянскому труду, застыли около груди. - Услышь нас, Отец! - увидев, что девочка почти добралась до кряжистого великана, старик сделал неуловимое движение рукой.

  … Тоненькая в царапинах ручка осторожно коснулась узловатой коры. Едва дотронувшись, пальчики сразу же отпрянули, а она удивленно вскрикнула. Небесного цвета глазки с надеждой посмотрели вверх — туда, где еле слышно шелестели листья.

  - Отец! - продолжая звать, старик с напряжением следил за девичье фигуркой. - Твои дети зовут тебя, Отец! Услышь нас!

  Вдруг, раздался резкий хлопок, напоминавший звук от удара кнутом. Звонкий, смачный! Прямо от дуба зазмеились трещины!

  - Отец! - ноги старика подогнулись сами собой и тщедушное тело упало на колени. - Отец, услышал нас! - он не скрывал своих слез. - Что встали, как бараны? - вдруг закричал он, увидев застывших сзади него односельчан. - Тащите носилки! Скорее, скорее...

  Толпа сразу же развалилась на части. Одни несли какие-то бугристые мешки, вторые тянули упиравшегося всеми своими копытами хряка, а третьи — четверо подростков тащили носилки. На сделанных из свежеошкуренных оглоблей завернутые в трепье лежали два стонущих тела.

  - К милости твоей взываем, Отец! - старика, поддерживаемого с двух сторон за руки, принесли к дубу. - Помоги мальцам нашим!? - стоны за его спиной усилились. - На минах подорвались..., - шептал он, гладя узловатыми пальцами наросты на коре. - Помоги, Христом Богом молю, помоги... Ой!

  Прямо под ним начала медленно проседать земля. Крупные бурого цвета корни выступили наружу.

  - Авдея, давай сначала, - показал старик на ближайшие к нему носилки, , где громко стонал беловолосый парнишка. - Сюды клади его, сюды... Вот...

  Переломанное тело в окровавленных тряпках осторожно уложили в неглубокую яму под нависшими корнями и осторожно присыпали землей, оставляя на поверхности бледное лицо.

  - Степку сюды, - второй закусил от сильной боли губу и тихо мычал. - мягчее, ироды, мякчее...

  …. В село люди возвращались уже в полной темноте. Десятки сапог, лаптей и босых ног глухо выстукивали по пыльной дороге.

  - Диду, а диду, - рядом со стариком шла стайка местных мальчишек. - Расскажи, расскажи.

  Старик кряхтел, но держался. В темноте было не видно, как он что-то тихо шептал.

  - Диду, кази! - снова дернула его за рукав какая-то кроха. - Кази про боженьку! Кази! Диду, кази про боженьку!

  Тот тяжело вздохнул и, погладив по голове прильнувшего к нему карапуза, проговорил:

  - Ладно, шалопаи, ладно... Только чур не сопеть! Хорошо, пуговка?! - маленькая лохматая головка быстро закивала. - Смотри тогда у меня...

  Они чуть отстали от остальных. Мальчишки и девчонки обступили старика со всех сторон, просительно вглядываясь в него своими блестящими глазками.

  - Э..., - сначала прошептал и сразу чуть громче продолжил. - Благодать нас великая посетила, - он осторожно огладил окладистую бороду. - Не ждали мы и не гадали про такую милость божью...

  Ребетня напряженно сопела.

  - Явил он нам свой лик в виде живого Дуба, - топот ног ушедших вперед становился все тише и тише. - Правильно люди говорят, что только в годину великих испытаний проявляется божья милость. Как только Господь увидел, сколько на нашу долю выдалось страданий и несчастий, так сразу …

  - А я тебе говорю, это самый обыкновенное дерево! -кто-то яростно шептал за спиной старика. - Де-ре-во! Ты понял!

  - Да. Нет! - с точно таким же упрямством в голосе настаивал второй. - Откуда же тогда чудеса?

  - Дурак! Не могут быть от дерево чудеса!

  - Сама дура! Все видели!

  Старик замолчал и резко повернулся. Даже в темноте, было видно, что спорщиками были двое — высокий как каланча мальчик и полненькая девочка.

  - Что раскричались? - с усмешкой спросил старик. - Вас и немцы вон поди услышали... Говорил же я вам, не перебивайте! Пионэры!

  Он отвернулся от них и продолжил:

  - Главное хочу вам рассказать, - в его голосе прибавилось таинственности. - Не каждому он помогает, - в установившейся тишине отчетливо послышалось чье-то скептическое хмыканье. - Будьте чисты душой, - его ладонь с нежностью погладила мальчонку справа и чуть потрепала девчушку слева. - Не обижайте никого не заслуженно ни в мыслях ни в поступках...

  Произносимые в июньской ночи необычные, казалась бы всем знакомые слова, звучали в этот момент совершенно по иному. Они напоминали собой клятву, произносимую перед отправкой на великую битву.

  - … Не обижайте ради забавы ни человека, ни животного, ни птахи малой, ни крохотного кузнечика, - он говорил медленно, немного растягивая слова. - Каждый свой поступок оценивай, словно он последний. - он остановился на миг и повернул в сторону недавно спорившей парочки. - Ведь он действительно может стать последним...

  - А боженька Дуб добрый? - маленькая девчушка нетерпеливо дернула старика за штанину, когда он снова начал ударяться в давно избитые наставления. - Диду, он добрый?

  - Иди-ка сюды, - с кряхтением он взял на руки девочку. - А як же! Конечно, добрый! И деток сильно любит. Вон братика твово старшего, Митьку, кто вылечил от водянки? Чуть поносом весь не изошел, а теперь вон посмотри, какой молодец! Жених, да и только!

  Вся малышня сразу же посмотрела на идущую впереди стайку молодежи по-старше, в центре которой шел высокий широкоплечий парень.

  - Видите?! Вот! - довольно произнес дед. - А кто Кондрата лечил. Когда его германцы в городе побили шибко? Это все он, наш защитник!

  - Что же вы нас обманываете, дедушка? - вновь раздалось из-за его спины, где в стороне от всех шла давнишняя спорщица. - Бога нет! А этого всего лишь дерево! - Дарья Симонова, дочка одного из ответственных работников Минского горкома, заставшая начало войны в деревне у бабушки, была просто возмущена. - Как вы можете? А еще взрослый! Я все папе расскажу.

  Старик на мгновение сбился с шага. Казалось, что он обо что-то споткнулся.

  - Так, что это мы плетемся еле-еле! - вдруг рассерженно произнес он, оглядывая темные фигуры вокруг себя. - Хватит на сегодня рассказов! А ну-ка, ребетня, давай, нагоняй остальных! Ночь уж давно на дворе, а мы все гутарим...