- Гриф… – Эйегон со слезами шагнул к нему. – Гриф, что ты?..

- Прости меня, - выдохнул Коннингтон, отступая. Вглянув наверх, он увидел под высоким сводом резных каменных драконов, замерших навеки, – по крайней мере, так он всегда думал. Охваченный всепоглощающей скорбью, подчиняясь полной и искренней уверенности, он подошел к жаровне. Я и так уже мертв. Я умру либо от камня, либо от огня, медленно или быстро. Все, что мне осталось, - это сделать выбор.

А его сердце, так или иначе, всегда принадлежало Таргариенам.

Лорд Джон опустился на колени и поднял сосуд с маслом, стоящий рядом с жаровней. Китовый жир - он будет гореть жарко и ясно. Коннингтон поднял сосуд над головой, словно священную чашу.

- Нет… - Эйегон слишком поздно понял, что он собирается делать. – ПАПА, НЕТ!

Крик мальчика расколол тени, сгустившиеся в чертоге. Коннингтон перевернул на себя сосуд, намочив китовым жиром лицо, волосы и одежду, затем сунул потухший факел в жаровню и разжег его снова. Он крепко прижал его к сердцу, словно возлюбленную, чувствуя, как огонь жадно лижет его грудь, пожирая красного дракона, извивающегося на черной накидке. Пламя разгорелось, побежало по плечам, по рукам, озаряя зловещим ярким светом изувеченные ладони, пораженные болезнью обрубки, черную твердую чешую, покрывающую потрескавшуюся серую кожу. Эйерион Пламенный выпил кувшин дикого огня, думая, что это превратит его в дракона. Может быть, в последние мгновения, сгорая заживо, он верил, что может летать.

Коннингтон снова выпрямился, превратившись в живой факел, пылающий, как маяк, как звезда. Как дракон. Его волосы и ресницы пылали, кожа на лице начала плавиться, словно воск, и в этот миг пришла боль. Он видел лишь свет, тьму и смутные фигуры; волны жара отражались от холодного камня, разнося призыв. Драконий Камень снова оживает. Коннингтон горел, но его не покидала мысль о недавних словах Вариса. Только смертью можно заплатить за жизнь. Если вы хотите пробудить еще одно чудовище, вам придется убить еще одного человека. Если помните, королевская кровь также может пробудить каменного дракона.

Блэкфайры ведут свой род от Эйегона Недостойного. В их жилах тоже течет королевская кровь – пусть даже отравленная, лживая, вероломная. К тому же лорд Джон Коннингтон не собирался умирать в одиночку. Он не мог допустить, чтобы многолетняя ложь осталась безнаказанной.

Теперь все его тело было охвачено огнем. Он собрал все свои силы и прыгнул.

Варис не видел, как он приблизился, и обернулся слишком поздно, слишком медленно. У евнуха не было оружия; он поднял руки, тщетно пытаясь защититься, но тут же рухнул на пол под весом Коннингтона. Он силился освободиться, но его вычурные надушенные одежды зашипели, задымились и запылали. Как ни странно, Варис даже не вскрикнул, вообще не издал ни единого звука. Коннингтон изо всех сил притянул его к себе, отдавая свое пламя ему. И наконец они оба вспыхнули, словно огромное бревно на зимнем празднике, в самый темный час перед рассветом, когда кажется, что снегопад никогда не закончится, а утро никогда не наступит. В тот час, когда все пропало. Может быть, час этот настал, - но лорду Джону не суждено было этого узнать.

Пламя ревело, вгрызаясь в него, перемалывая кости, превращая плоть в черную корку, - с течением времени серая хворь сделала бы ее такой же. Его пронзила невыразимая боль, но в ней была красота, высшее совершенство. В глазах потемнело, но, корчась в смертных муках на полу среди россыпи искр, Коннингтон увидел, как каменный дракон над ним задвигался.

Он шевельнулся, словно пробуждаясь от глубокого, долгого сна. Встряхнулся, развернул змеиные кольца гибкого тела, поднял тупую морду, открыл желтые глаза, обнажил белые зубы и освободился. Сначала одно крыло, потом другое; тонкая кожа между костяными шипами казалась почти прозрачной. Хлестнув шипастым хвостом из стороны в сторону, дракон разжал когти и едва не упал, словно за века каменного плена забыл, как летать. Едва коснувшись пола, он тут же взлетел, вздымая крыльями клубы пыли и каменной крошки, заставляя огонь факелов танцевать. Эйегон, Арианна и Элия съежились, обхватив друг друга руками. Дракон запрокинул голову и закричал.

Теряя сознание, Коннингтон чувствовал, как пламя жадно пожирает его, ощущал запах горелой кожи, паленых волос и жареного мяса, вонь смерти и звон победы. Вместе с ним огонь вгрызался и в Вариса; лорд Джон снова заметил движение – со смертью евнуха второй дракон пробуждался к жизни. Два дракона лучше, чем один. Воистину, милорд. Воистину. Какая разница, красный дракон или черный? Красный - его. Черный – Вариса. Мы погибнем, но все равно останемся в вечности.

Он открыл рот, чтобы крикнуть, но огонь уничтожил его губы, зубы и язык. Так зажигаются звезды. Это последний шанс принца. Даже с помощью слонов ему не удалось захватить Королевскую Гавань и корону, но теперь, когда у него есть два дракона, восставшие из недр самого Драконьего Камня, все будет по-другому. Наконец лорд Джон увидел все это глазами Вариса. Какая разница, чей Эйегон сын – Рейегара Таргариена или кого-то другого? Теперь он обладает всей мощью пламени и крови. Сделав свой выбор, они трудились много лет, принесли в жертву множество жизней, и все ради того, чтобы привести его к этому мгновению. Так зачем отказываться от этого? Этот король создан для Вестероса – скоромоший дракон, последняя шутка и, возможно, последний триумф Вариса. Я люблю тебя. Прости меня. Прости. Прости.

Сквозь бушующую завесу огня, белого, алого, оранжевого, золотого, янтарного, кроваво-красного и местами даже зеленого и голубого, Коннингтон видел, как Эйегон, оцепенев от ужаса, неподвижно смотрит на него. Воздух начал потрескивать от жара – чертог превратился в настоящее пекло. Золотые Мечи окружили принца и дорниек и увели их прочь, в безопасное место. Боль, боль, боль стирала все мысли, прерывала дыхание, разрывала грудь, сжимала сердце, сжигала легкие, превращая их в пепел. Коннингтон увидел, как его рука отвалилась от тела и раскрошилась на мелкие кусочки, и даже мертвая серая чешуя вспучилась и осыпалась, словно скорлупа, опавшая с только что вылупившегося птенца. Откуда-то сверху до него донеслись крики драконов.

Он больше ничего не видел и не чувствовал. Ничего кроме боли и яркого света. Кожа трескалась, кровь кипела, шипя, словно кислота. Какого бы цвета ни был дракон, важней длина когтей. Не верю я, что коготь твой острее и прочней.

Лорд Джон улыбнулся, хотя ему уже нечем было улыбаться. Его руки, сердце и душа почти сгорели, пламя вздымалось все выше и выше, с треском облизывая стены. Боль была невыносимой, а ослепляющий свет - ярче солнца, чище, белее…

Он поднимался, чтобы встретить свой конец.

Он ничего больше не боялся.

Внизу, на древних плитах Драконьего Камня, догорал кусок обугленного мяса. Но это был уже не Джон Коннингтон. Джон Коннингтон превратился в дух, в фантом, в легкое дыхание ветра над водой, в солнце, выглядывающее из-за облаков. Он поднимался все выше и выше. И наконец увидел неясную фигуру, быстро приближающуюся к нему. Он протянул руки и взглянул в синие глаза, которые смотрели прямо ему в душу.

«Джон, - с печальной улыбкой произнес Рейегар Таргариен. – Как ты долго».

«Слишком долго, мой серебряный принц», - прошептал Джон Коннингтон и взял его за руку.

========== Санса ==========

Они собрались во дворе Ворот Луны в предрассветной тьме. На востоке на зазубренных вершинах гор показались слабые розовые и лавандовые отсветы. Воздух был таким холодным, что казался твердым, словно ледяной гроб для принцессы из песни. Которую может пробудить лишь поцелуй. Теперь эта мысль казалась Сансе глупой. Она сражалась и убивала, бежала и боялась, проливала кровь и страдала, мерзла и горела, чтобы выжить, перейти через горы, вернуться в Долину и довести дело до конца. Принцессе из сказки такие приключения даже не снились, но Санса не сильно печалилась. Придется написать новые песни. Когда война закончится.