- Битва? – Теон был удивлен. Он слышал разговоры, которые ходили между людьми Болтонов и северянами, да еще Станнис упоминал о какой-то битве, но у него сложилось впечатление, что это просто какая-то стычка в лесной глуши, отбитая превосходящими силами более цивилизованных людей, на чьей стороне было дарованное богами право. Понятное дело, у одичалых на этот счет свое мнение, но правдивое слово из уст Тормунда Громового Кулака – такая же редкость, как честный Фрей. И все-таки, похоже, на этот раз Манс говорил нечто похожее на правду.

- Ага. – Манс ухмыльнулся и сплюнул кровь. – Настоящая битва. Достойная песни. Ты знаешь какую-нибудь хорошую песню, Перевертыш?

- Я… знал. Когда-то. – Единственной песней в подземельях Дредфорта были вопли.

Манс замолчал, а потом откашлялся и запел глухим, надтреснутым голосом:

«В горах моих горны пылают

И молот тяжелый стучит,

А я все брожу, одинокий,

Тоскую и плачу навзрыд.

Затравленный, всеми гонимый,

Я слышу собак за спиной –

Ведь мелкий не станет великим,

Чтоб честно сразиться со мной,

О‑о‑о, я последний из великанов,

Услышьте же песню мою.

Умрет она вместе со мною

В украденном вами краю».

- Не надо, - Теон задрожал, в страхе оглядываясь. Он не хотел, чтобы к призракам присоединились еще и великаны, это окончательно лишит его рассудка. – Пожалуйста, не надо.

Манс озорно взглянул на него и продолжил петь. Он отдал последние силы припеву, завывая: «О-О-О, Я ПОСЛЕДНИЙ ИЗ ВЕЛИКАНОВ», и, казалось, сами камни содрогнулись, пробудились и ответили ему. Теон был сам не свой от волнения; он вдруг услышал, как пение Манса отдалось эхом под низкими сводами, но не как обычно, а как-то иначе. Эхо отразилось не от камня, а от чего-то… открытого.

Манс тоже это услышал.

- Сюда, - прохрипел он, схватив Теона за рукав. – Идем.

Теон почувствовал дуновение воздуха; тишина стала еще глубже. Он понял, что настало время столкнуться с тем, что кроется в тенях. Вдохнув так глубоко, что даже отрезанные пальцы ног свело, он перекинул руку Манса через плечо и побрел через темный зал. Если они собьются с пути, Мансу достаточно будет еще раз спеть.

К тому времени как они наконец, пройдя под низкой аркой, оказались в небольшом круглом зале, оба еле дышали от усталости. Все время, что они прятались в крипте, им приходилось проводить во тьме, лишь иногда зажигая факелы, если им удавалось их найти. Но этот зал был освещен слабым красноватым светом, отбрасывающим кроваво-красные тени. В конце зала над резным саркофагом стояла высокая статуя; свет шел оттуда.

У Теона волосы встали дыбом. Он не понимал, что происходит, отчего появилась странная ломота в костях, откуда взялся вкус ртути и пламени во рту, но он чувствовал, что это свыше человеческого понимания, нечто, пережившее тысячи людских поколений. Им двигала некая сила, она заставляла идти все дальше вперед, пока он не приблизился к статуе. Этого лица он никогда не видел, этого имени он никогда не слышал. Он не мог прочесть руны, вырезанные в камне; этот язык был забыт задолго до людской памяти. Глупо думать, что песня Манса каким-то образом оживила эти руны, пробудила их… но он слышал истории о воскрешении, о чудовищах со знакомыми лицами…

Манс шепотом выругался и остановился как вкопанный.

- Что? – Поскольку Теон тащил его, ему тоже пришлось остановиться. Он с тревогой взглянул на своего спутника. – Что это? Что здесь написано?

Манс не ответил. Он отпустил Теона и поковылял вперед. Подойдя вплотную к гробнице, он положил на нее обе ладони и принялся ощупывать камень разбитыми пальцами. Их тоже было меньше десяти, но впервые Теон заметил, какие отсутствуют. У короля одичалых на левой руке не было большого пальца, а на правой – среднего и мизинца. Учитывая, как он поступил с Рамси, хорошо еще, что ему не отрубили руку. Но Рамси любил пытать своих жертв мучительно медленно, отрезая кусок за куском. Просто отрубить руку – это недостойно мастера.

Теон с силой тряхнул головой. Я должен быть сильным.

- Что там?

Манс все еще молчал. Он поднял левую руку и ощупал руны уцелевшими пальцами, пытаясь разобрать написанное. Его губы шевелились, как будто бы ему явилось божественное видение. Наконец он хрипло выдохнул:

- Ахаи.

- Будь здоров. – Теон слабо хихикнул.

- Да нет. – Манс затравленно огляделся. Седеющие волосы упали ему на лицо. – Ахаи. Об этом говорил твой жирный друг? Должно быть, об этом. Вряд ли он знал наверняка. Разве что слухи. О том, что таится в крипте. Всего лишь слухи. Просто шепот. Ахаи.

Холод, более жуткий, чем смерть, коснулся шеи Теона. Это слово часто произносили в лагере как северяне, так и люди Баратеона. В этом была причина, по которой Станнис оказался здесь, именно поэтому ему удалось преобразить Арнольфа Карстарка и с помощью колдовства красной ведьмы отвести Рамси глаза. Теон слышал истории о возрожденном герое и волшебном мече. Если это был обман, подделка и пустые разговоры… но может быть, он просто не расслышал Манса? В конце концов, ведь все возможно.

- Ахаи, - бессмысленно повторил Теон. – Азор Ахаи?

Манс долго смотрел на него, потом кивнул.

- Я… ну нет. – Это уж слишком. Почему из всех существующих в мире усыпальниц Азор Ахаи похоронен именно здесь? И вообще, это просто старая сказка, это все равно что утверждать, будто здесь похоронена Лебяжья Королева или еще какое-нибудь сказочное существо, это все равно что утверждать… что великаны возвели стены Винтерфелла. Теон плохо знал легенду, да и то, что знал когда-то, давно позабыл, но в памяти всплыло, что Азор Ахаи - это герой Рассветной Битвы, полководец, который повел Ночной Дозор в битву против Иных и загнал их далеко на север. Старки всегда были тесно связаны с Ночным Дозором, но почему же, во имя…

Брандон Строитель возвел не только Винтерфелл. Он возвел еще и Стену.

Но… говорят, что Станнис – возрожденный Азор Ахаи… хотя, подумал Теон, это не исключает того, что настоящий Азор Ахаи где-то похоронен. Если, конечно, он мертв. Это никому не известно. Вообще, всю эту историю можно считать всего лишь занятным эпизодом, не имеющим практического значения, если бы не это мерцание. Если бы не этот свет.

Конечно, Теон видел Светозарный, волшебный меч, который служил подтверждением прав Станниса. Он видел его, когда висел в цепях на стене, слушая, как Станнис беседует со своими людьми, и вникая в мельчайшие детали его стратегических планов. Он собирался сжечь меня заживо. Он ни за что бы не позволил мне присутствовать, если бы считал, что у меня есть хотя бы малейшая возможность сбежать. И снова Теон Грейджой задумался о природе безумия. Любой умный человек, да и не слишком умный тоже, сразу заметил бы, что Станнис, последний представитель дома Баратеонов, на грани помешательства. Роберт и Ренли мертвы, у них нет законных наследников, а значит, Станнис остался один. Вполне возможно, что у Роберта есть побочные дети, которых Серсее Ланнистер не удалось уничтожить, но о них ничего не известно. А вот Станнис… он действует все более неблагоразумно, коварно и отчаянно, он стал в высшей степени упрямым и гордым. Ему внушили, что он – истинный король, да еще и герой-спаситель, и теперь он скорее сам себя доведет до смерти, чем отступит.

Светозарный. Меч, который Азор Ахаи выковал и закалил, пронзив им сердце своей любимой жены. Красный меч, оружие героя. У Станниса его нет и никогда не было. Его меч, его оружие, подтверждающее пророчество, – все это лишь красивая ложь.

- Нужно открыть эту гробницу, - севшим голосом сказал Теон. – Нужно…

Он не договорил, потому что Манс внезапно навалился на него сзади. Теон открыл было рот, чтобы закричать, - да только вот зачем? Кто его здесь услышит? Даже если кто и услышит, вряд это будет тот, кого Теон хотел бы увидеть, - но Манс ткнул его лицом в холодный камень. Теон знал, что внутри мертвец, ощущал его близость, чувствовал странный жар – а еще руки Манса, искалеченные, но жесткие и сильные, прижимающие его к этому жару. Он отдаст меня тому, кто внутри. И оно сожрет меня. Он был… теперь он был…