- Простите, а они – это кто? – поинтересовался Недобежкин, поёрзав на нарах.

- Нечисть, да мазурики! – выплюнула Сабина Леопольдовна и залилась горькими слезами. – Они постоянно ко мне в окна лезли, стучали и выли, а тогда… тогда, когда вы меня поймали, я думала, что это они меня поймали и утащат сейчас…

В это время в камеру вернулся Сидоров. Он принёс не две фотографии, а почему-то шесть.

- Вот, – прошептал сержант и отдал Недобежкину всё, что принёс.

- Хорошо, – кивнул начальник, и, отыскав среди принесенных фотографий Интермеццо, показал его Кубаревой. – Скажите, Сабина Леопольдовна, этот человек к вам приходил?

Кубарева всмотрелось в предложенное лицо, но быстро отвергла его:

- Нет, это не он, тот другой был…

Недобежкин тем временем перебирал фотографии и обнаружил среди них «портрет» убитого Генриха Артеррана и пару фотороботов «Поливаевского мужика»: один в исполнении Поливаева, а второй – в исполнении Ершовой.

- Может быть, этот? – Недобежкин предложил Кубаревой «Мужика» Поливаева.

- А-а! – покачала головой Кубарева. – И этот другой.

- Ну, тогда, может быть, он? – Недобежкин показал Кубаревой «Мужика» Ершовой.

- Ой, этот больше похож, – закивала та. – Что-то есть. Похож, похож, голубчик… А кто это – мазурик?

- Мазурик, – согласился Недобежкин и отметил про себя, что «Мужик» Ершовой похож на Зайцева. – Может быть, вот этот? – милицейский начальник наконец-то «предоставил» Кубаревой Зайцева.

- Он! – поставила точку Кубарева, пригвоздив Зайцева указательным пальцем. – Вот этот приходил!

- Как он представился? – осведомился Недобежкин.

- Никак, – всхлипнула Сабина Леопольдовна. – Сказал, что это совсем неважно, как его зовут, а важно то, что он заплатил. Но потом – расщедрился чего-то и сказал, что я могу называть его Зайцевым.

- Куда вы дели деньги? – вопросил Недобежкин, и Сабина Леопольдовна даже испугалась, потому что вопрос прозвучал достаточно грубо.

- Н-никуда… – заикаясь, промямлила она, сминая в кулаке подол своей кофты. – В кулёчек завернула и засунула за печку…

- Ясно… – буркнул Недобежкин.

Милицейский начальник решил, что нужно съездить к Сабине Леопольдовне домой, взять эти деньги и проверить, не фальшивые ли они случайно. А после этого – хочет Кубарева, или не хочет – подшить нечистые финансы в дело Зайцева, которое обещает быть многотомным.

- Сидоров, притащи-ка сюда Зайцева, – сказал милицейский начальник. – Устроим опознание.

- Есть, – Сидоров отправился в соседнюю камеру за Зайцевым.

Зайцев за это время даже не сдвинулся с места. Он сидел и глазел в потолок, словно бы там было написано, как ему убежать из изолятора. Ну, уж нет, «герр Зайцев», никуда вы уже отсюда не денетесь… Если, конечно, не превратитесь в тень…

- Ну, мне уже можно возвращаться домой? – неожиданно вопросил у Сидорова Зайцев и посмотрел на сержанта с такой великой надеждой, будто был уверен в том, что его отпустят.

- Какое «домой»? – фыркнул Сидоров. – Вы уже столько дров наворотили, что вам дадут, наверное, раза в два больше, чем Кашалоту.

Зайцев опешил, вытаращил глазки и промямлил:

- Какой кашалот? Че-чего дадут?

- Срок, – буркнул Сидоров. – Поднимайтесь, Зайцев! Нечего было притворяться следователем прокуратуры!

Вместо того, чтобы подняться, Зайцев едва не рухнул на пол. Какой ещё следователь прокуратуры, когда он – участковый?? Он никогда в жизни никем не притворялся, он всего лишь пытался выловить жуликов из Гопниковского особняка…

- Ы-ы-ы-ы… – простонал Зайцев.

Сидоров видел, что Зайцев ведёт себя очень странно. Да, под гипнозом Ежонкова он очень красочно описывал своё главенство в «чёртовой банде», но потом вдруг запнулся на полуслове и начал невменяемо вопить: «Помогите». Недобежкину надоело слушать вопли, и он заставил Ежонкова прервать сеанс…

- Зайцев? – негромко позвал Сидоров, на что Зайцев обалдело выдохнул:

- В-вы меня с кем-то перепутали…

«А вдруг он остаётся под гипнозом?» – подумал Сидоров, вспомнив, как сам, погружённый в транс, пытался драться с виртуальным Генрихом Артерраном, и тоже орал: «Помогите». С Зайцевым что-то не так, кажется, Ежонков не до конца снял с него «звериную порчу»… слишком уж забацанно он выглядит.

- Зайцев, – повторил Сидоров, застопорившись на пороге камеры. – Какой сейчас год?

- Седьмой, а что? – пробормотал Зайцев.

- Не седьмой, а десятый! – почти что, выкрикнул Сидоров, схватил Зайцева за рукав и насильно поволок в камеру Кубаревой.

Зайцев что-то бормотал и упирался, к тому же, у него был очень ветхий рукав. От натяжения рукав треснул и оторвался. Зайцев не удержал равновесие и упал на пол. Сидоров вернулся за ним, ухватил под мышки, помог подняться и приволок-таки по месту назначения.

- Василий Николаевич! Пётр Иванович! – закричал Сидоров с порога и втолкнул перед собой Зайцева.

- Сидоров, ты что, укушен мухой цеце? – осведомился Смирнянский, который сидел на нарах Кубаревой и нагло грыз семечки.

Недобежкин и Серёгин уставились на Сидорова, а Сидоров снова крикнул:

- Зайцев не знает, что сейчас – десятый год, он говорит, что седьмой! Он до сих пор под гипнозом!

- Ежонков? – Недобежкин смерил гипнотизёра взглядом волка, и Ежонкову захотелось стать на четвереньки и заползти под нары.

- Ты не говорил мне спрашивать у него дату! – пискнул он.

- Так спроси! – настоял Недобежкин.

Кубарева оказалась забыта. Она сиротливо сидела на своём месте, а Ежонков опять занялся Зайцевым. Да, Зайцев не знал, какой сейчас год, и упорно твердил, что седьмой. Когда же Ежонков пытался разузнать у него, что он делал в восьмом и девятом году – Зайцев слетал с катушек и разражался криками о помощи.

- Чёрт, – буркнул Недобежкин, вспомнив о Кубаревой.

Кубарева оказалась так испугана поведением Зайцева, что было заметно даже, как она дрожит.

- Эт-то он ко мне приход-дил, – выдавила она, хватаясь за собственные растрёпанные волосы. – Что вы с ним сделали, почему он так плохо одет?

Кажется, с Кубаревой сейчас случится истерика. Недобежкин заметил, как дрожат у неё губы, и поднялся во весь рост.

- Всё, опознание закончено! – объявил он. – Сидоров, верни Зайцева на место! А Кубарева пускай пока посидит. Ежонков, на тебе – Поливаев!

Сидоров повёл Зайцева назад. Зайцев спотыкался через каждый шаг. Он был испуган не меньше Кубаревой, и не понимал вообще, что с ним тут такое происходит. Они перепутали его с кем-то другим, вешают на него какие-то страшные преступления. Эта лохматая особа, сказала, что он к ней приходил, притом, что Зайцев видит её впервые в жизни… Зайцев послушно зашёл в камеру, куда его втолкнули, потому что не знал, что им сказать, как снять с себя те чудовищные подозрения, которыми его обвешали. С Зайцевым тоже, наверное, случится истерика, как и с Кубаревой…

- Ой, ну наконец-то! – обрадовался Поливаев, когда к нему в камеру вдвинулась «делегация» из пяти человек. – А я уже думал, что арестован.

- Не арестован, но задержан! – пробурчал Недобежкин. – Когда мы закончим тебя допрашивать – вернёшься обратно, к Подклюймухе!

- Эй, так не честно! – запротестовал Поливаев. – Я тут активно борюсь с организованной преступностью, а вы – сдаёте меня в когти Подклюймухе! Ну, что за житуха такая?

- Не нукай – не запрягал! – отрезал Недобежкин. – Тебя никто не заставлял устраивать драку! Давай, Поливаев, садись, будешь нам фоторобот «мужика» своего рисовать!

- Так, я уже рисовал… – пробормотал Поливаев, но сел, чтобы не будить в Недобежкине «спящую собаку», а то, кажется, эта зверюга уже приоткрыла левый глаз.

- Эксперт за тебя рисовал, – поправил Недобежкин. – А теперь ты нарисуешь!

- Но, я не умею… – пискнул Поливаев.

- Научим! – постановил Недобежкин и позвал Ежонкова:

- Иди, трудись, Калиостро!

Ежонков аккуратненько спрятал в пакетик булочку, которую кушал, и подошёл к своему новому «пациенту» Поливаеву. Поливаев уставился на Ежонкова недоуменно, но ничего не сказал, потому что не хотел, чтобы они заставили его пятнадцать суток вкалывать бесплатно. Ежонков сунул в руки выпивохи лист и ручку, а потом – усыпил его своим «гайкомаятником».