- Так, тащим этих козликов в отделение! – распорядился Недобежкин дальнейшей судьбой врача и уборщицы, а сам подумал о том, что у него в отделении и без этой «сладкой парочки» козликов предостаточно.

Пётр Иванович запрятал диктофон в карман и отковырнул от пола дрожащего врача. Врач «продавал ды-ды» и лепетал ахинею про расстрел. Серёгин подтолкнул его к выходу, а врач вдруг хлопнулся на колени и принялся горячо умолять о том, чтобы ему не губили жизнь.

- Поднимайся уже! – рассердился Серёгин, который насытился всеми этими сумасшедшими по самые уши.

Врач запротестовал и тогда Пётр Иванович рассердился окончательно и применил силу. Заломив дрожащую руку врача за его взмокшую спину, он вывел его в коридор насильно.

Никанор Семёнов спокойно наблюдал за ним и не проронил ни слова – видимо, наивно полагал, что они не добьются ни зги, ни от врача, ни от уборщицы. Но Серёгин-то вычислил «петушиное слово»! вот, что значит выдержка! Если кто-либо другой закричал бы о сенсационной догадке «во всё воронье горло», то Пётр Иванович предусмотрительно приберёг её на потом.

- Кораблинский, чего расселся? – гремел между тем Недобежкин. – Давай, волоки уборщицу!

Кораблинский же превратился в медузу. Он сидел на стуле, и ему казалось, что у него не тело, а прозрачный хрупкий студень, не ноги и руки, а слабосильные тонкие щупальца. Кого он может поволочь ими – щупальцами этими?! Майор Кораблинский не нашёл в себе сил даже на то, чтобы отлепиться от стула, и так и остался – бестолково восседать.

- Чёрт! – злобно плюнул милицейский начальник и взялся за уборщицу собственной персоной.

Пока Недобежкин справлялся с этой толстухой, выпихивая её из мертвенной неподвижной мглы на улицу – так с ног до головы пропотел, и по его щекам разлился пурпурный румянец. Никанор Семёнов шествовал за ним со спокойной улыбочкой Будды – наверное, торжествовал победу, не подозревая даже, что делит шкуру неубитого медведя. Последним из «царства мёртвых» выполз под солнышко Эдуард Кораблинский – ему стало не по себе сидеть в жутко «весёлой» компании усопших, вот он и выпростался к живым.

Собираясь во второй раз наведаться в морг, Недобежкин взял не легковую машину, а микроавтобус «Газель», потому что не хотел бросать забацанных врача и уборщицу на произвол судьбы, а намеревался привезти обоих в отделение и допросить с Ежонковым и Вавёркиным. Микроавтобус до сих пор оставался выкрашенным по старинке: жёлтенький с синей поперечной полосой. Покуда разбирались с врачом и уборщицей – он дожидался на летнем солнышке, и когда Пётр Иванович вышел с врачом на улицу и увидел микроавтобус, то невольно подумал о том, как же нарядно и празднично он выглядит по сравнению с мрачным нутром морга.

Пётр Иванович, запихнув врача в микроавтобус Недобежкина, ещё вернулся в тёмно-зелёный коридор и забрал простыню, как вещественное доказательство. Серёгин был уверен в том, что на простыне обязательно найдутся отпечатки пальчиков Зайцева – а кто же ещё мог разыграть весь этот «триллер» с исчезновением тела? Только Зайцев. Может быть, один, а может быть, и на пару с Интермеццо…

- Давайте, гражданка, садитесь! – Недобежкин пытался водворить в салон микроавтобуса уборщицу. Однако та – на редкость суеверная особа – обезумела от мистического ужаса пред «звериной порчей», думала, что её абдуцируют черти и мёртвой хваткой вцепилась в дверцу, заклинившись на полдороги. Да ещё и верещала страшным, визгливым и скрипучим голосом:

- Изыйди, демон! Чур-чура! Чур-чура! – и отбивалась от Недобежкина ногами.

На её вопли начали сходиться праздные зеваки: тёплым вечерком летней субботы тут, среди утопающих в цветущей природе, старых корпусов больницы Калинина, вертелись сонмы гуляк. Одни гуляки были настроены романтично, шли за ручку и поминутно друг дружку целовали. Зато другие – наоборот, ни капельки романтики в себе не несли. Они дожидались темноты лишь с одной целью: вытащить стартовый пистолет или ножик и устроить романтикам весёленький гоп-стоп.

Зеваки стояли по одному, по двое и небольшими кучками, вперившись в воюющего с уборщицей Недобежкина и оживлённо перешёптывались между собой. Недобежкин хотел их разогнать, но не мог из-за лягающейся уборщицы. Никанор Семёнов никак на них не реагировал и не помогал Недобежкину. Майор Кораблинский самоустранился, скрывшись во чреве микроавтобуса. Только Серёгин, справившись с простынёй, выкопал в кармане удостоверение, выставил его вперёд и двинулся на толпу с непреклонностью танковагонетки.

- Так, милиция! – громыхнул он на кудахчущих зевак, и те попятились назад. – Всем разойтись, если не хотите схлопотать штраф!

Пётр Иванович отлично отыграл роль «злого мента» – испугавшись наказания рублём, зеваки проворно рассосались. Первыми исчезли юные романтики, в чьих карманах завсегда зияют дыры и свищут ветра. А последними уползли две дородные престарелые клуши в халатах и тапочках, которые, скорее всего, лежат в гастроэнтерологическом отделении больницы – судя по их дородности, они ну, очень любят вкусненькое…

Покончив с толпой, Пётр Иванович помог начальнику отодрать уборщицу от дверцы и поместить на одно из сидений микроавтобуса, рядом с врачом. Врач расклеился окончательно. Он проигнорировал уборщицу, которая по-медвежьи плюхнулась едва ли не к нему на колени, и продолжил обречённо рыдать, уронив голову на руки.

Когда врача привезли в отделение – он, кажется, вообще, одичал. Недобежкин на пару с Серёгиным едва вытолкнули его из салона микроавтобуса – он упирался всеми своими фибрами, и чуть ли, не зубами держался за кресло. Уборщица присмирела: она уныло плелась туда, куда её вели, и плаксиво всхлипывала, спотыкаясь на ступеньках. Майор Кораблинский постоянно пытался отпроситься домой, но Недобежкин строго постановил, что Кораблинскому необходимо присутствовать на допросе врача и уборщицы, и никуда его не отпустил.

Наверное, Недобежкин возлагал на врача и уборщицу какие-то большие надежды, но надежды эти не оправдались: врач молчал и плакал, а уборщица блеяла. Пётр Иванович протокол писать не стал – потому что нечего было писать. Никанор Семёнов наблюдал за всем этим с явным ехидством и пару раз осведомился у Недобежкина, не желает ли тот предоставить право заниматься делом «Густых облаков» Интерполу. Оба раза Недобежкин отмахивался, но на третий раз – не выдержал. Он прошёлся взад-вперёд по кабинету, зыркнул на притаившегося в углу Кораблинского, а потом – повернулся к Никанору Семёнову и сказал ему:

- Ладно, ладно, вы меня убедили… Нет, вы меня уже достали! Хорошо, я передам вам все материалы, бо у меня уже вот такая голова! – милицейский начальник приставил руки к ушам, демонстрируя размеры собственной головы, а потом – широкими шагами проследовал к своему сейфу.

Открыв его ключом, Недобежкин извлёк пухлую папку и шваркнул её на стол.

- Вот, – буркнул он. – Берите всё это, и несите, куда хотите!

Никанор Семёнов протянул к вожделенной папке «Дело № 37» алчные руки. А Пётр Иванович, сидя над пустым бланком протокола, отметил две странные вещи: во-первых, начальник не позвал на допрос «порченых» ни Ежонкова, ни Вавёркина, а во-вторых, папка с тридцать седьмым делом никогда не лежала в сейфе Недобежкина – она завсегда покоилась в собственном сейфе Петра Ивановича. Она и сейчас там лежит – Серёгин утром проверял, и папка была на месте…

Никанор Семёнов с довольным видом благодарил Недобежкина за благоразумие, прижимая «дарёную» папку к своему животу. А Недобежкин без особого сожаления расстался с тридцать седьмым делом – он просто пожал Никанору Семёнову руку и выпроводил его за дверь. А потом – отпустил и Кораблинского. Когда майор выполз в коридор – милицейский начальник застыл на месте и стал прислушиваться, ожидая, когда утихнут его шаги. А как только Кораблинский ушёл – перехватил вопросительно-изумлённый взгляд Серёгина и бодро раскрыл секрет:

- Пускай, этот гусик думает, что мы с вами вышли из игры. Я ему не доверял и не доверяю: слишком уж настырно он требовал от нас тридцать седьмое дело, и я не удивлюсь, если этот «интерпольщик» окажется завязан с Генрихом и с Зайцевым в одну шайку! Я не знал, как выпроводить его отсюда ко всем чертям, а теперь – понял. Я ему «куколку» впихнул, два дня её готовил… Я тут подметил, за что он хватался, и твоя, Серёгин, задача – снять его пальчики. Потом разберёмся с этой простынёй, а завтра – посмотрим, что там накопал Смирнянский.