Она резко обернулась.

Ремус демонстративно задвигал носом, выпуская из ноздрей пар, а затем мотнул головой.

— Ты его чуешь?..

Он рыкнул и оскалил зубы, давая понять, что именно чует, а потом опустился на живот, давая Валери понять, что именно задумал. Так бы они добрались до места в два раза быстрее.

Сначала он подумал, что она откажется, но сейчас в ней говорила не женщина, но охотник.

— Ты все еще сомневаешься в его полезности, Дирборн? — Валери надела лук и легко уселась Ремусу на спину.

— А если оборотень еще там?! — Карадок взмахнул рукой в толстой перчатке. — Пойдешь на него одна?!

Ремус нетерпеливо переступил с ноги на ногу.

— Я буду не одна, — она обхватила Ремуса за шею, прижалась к его спине, и он ринулся в чащу.

... Она лежала навзничь в куче грязных листьев. Волосы разметались и плавали в луже.

На девочке была школьная форма — свитер и белая рубашка на животе были изорваны и перепачканы в крови, как и беспомощно раскинутые бледно-серые, удивительно красивые руки...

«Не знаю, мне просто нравятся ее руки».

Ремус замер в отдалении, дабы не искушать судьбу, а Валери спрыгнула с него и бросилась к телу.

«Скажи мне, Лунатик, зачем девчонка надевает на свидание красное белье, если не собирается ни с кем спать. Француженки...»

Ремус стоял, весь пропитанный солоноватым запахом крови и не мог поверить в случившееся. Анестези Лерой — это милая, глуповатая, но очень добрая девчонка. Девчонка, с которой что-то было у Сириуса Блэка — так о ней говорили в школе. Но Ремус знал о ней и другое — ей не удавалось понять согласование английских времен, она грызла перо, когда они занимались в кружке по вечерам, а еще у нее был настоящий талант к травологии — растения преображались прямо на глазах, когда она подрезала им листочки...

Сегодня за завтраком она передала ему сахарницу. У нее и правда были удивительные руки.

Он не мог поверить...

Этого просто не может быть...

— Она жива! — крикнула Валери, и его затопила волна облегчения, за которой последовал новый удар: — Жива, но он ее покусал.

Ремус подошел ближе, наблюдая за тем, как Валери торопливо стаскивает с себя мантию и закутывает в нее тело девушки, как вдруг услышал тихий, едва различимый...

Треск.

Он рывком обернулся.

Оборотень, маленький и темный, как сама ночь, бросился на него из кустарника.

Ремус пригнулся, но волк успел прыгнуть на него. Шею ужалила боль.

Они кубарем покатились по земле, оглашая ночь лаем и рычанием.

Валери уже была на ногах и целилась.

«Не надо!» — безмолвно завопил Ремус, сражаясь с бешеным, перемазанным в крови хищником. Они катались по земле, пытаясь достать друг друга, челюсти клацали, шерсть, слюни и кровь, лапы, когти, визг...

«Уноси её, скорее!!!» — кричал он про себя, и хотя наружу вырывались только визг и рычание, Валери поняла их верно. Отчаявшись прицелиться в клубок извивающихся тел, она рыкнула от злости, с удивительной силой схватила Анестези Лерой в охапку и бросилась к зарослям орешника.

Ремус знал, что она вернется.

Но сейчас важно было другое.

Он узнал своего врага.

Это был тот же волк, что напал на него на кладбище Основателей.

То же неуправляемое жилистое тело, те же безумные глаза и неукротимая жажда всадить в противника все зубы.

Ремус изо всех сил старался сохранить трезвую голову, но драка и запах животного ударили ему в голову. На смену тактике и разуму пришла, обрушилась волна ярости и ненависти.

Она затопила все мысли. Он перестал соображать.

Потому что он тоже животное.

Он пнул волка лапами в живот.

Тот с визгом упал на землю, но тут же взвился, вскочил, еще более злой и опасный, чем прежде. Кровь и грязные слюни капали с его оскаленной пасти, глаза горели как два фонаря.

Ремус, нет, не Ремус, а огромный светло-русый волк развернулся. Кровь барабанным боем стучала у него в ушах. Шерсть стояла дыбом.

Убить. Убить. Убить.

Они обошли друг друга по кругу.

Раз. Другой.

Кожа волков ходила ходуном, зубы опасно скалились.

Но вот маленький черный волк чуть присел, скакнул вперед, отскочил, потом еще раз, и большой волк сам бросился на него.

Снова они сцепились в узел. Один пытался придавить другого к земле и всадить наконец клыки ему в глотку, но ничего не получалось, один был больше и тяжелее, другой — изворотливее и быстрее.

Ремус не знал наверняка, слишком много крови витало в воздухе, сбивая нюх, но все же подозревал, что перед ним не волк, а волчица.

Самки оборотней куда злее, чем самцы. Они никогда не оставят свою жертву в покое, и если ее у них отняли — они будут драться за нее до последней крови.

Потому что за ними потомство.

И когда резкий характерный запах ударил светлому волку в нос, его желание убить развернулось и уступило инстинкту, куда более сильному и напористому...

Черный волк взвизгнул и попытался сбежать, но светлый поймал его за шкуру на спине.

В один миг он придавил волчицу к земле и подмял под себя.

Зверь рычал, бился и визжал, но все его попытки вырваться не имели никакого значения перед сокрушительным инстинктом продолжения рода.

Светлый волк вцепился зубами в холку черного, вызвав у него приступ паники, а потом мягко, почти нежно примял к земле гигантскими, почти человеческими руками.

Лежи.

Ночные дежурства в крыле — это зачастую очень скучная и нудная вещь.

Ты сидишь за столом и переписываешь карточки, лампа греет твое лицо, карточки не заканчиваются, и все, чего тебе хочется — лечь и заснуть.

Может быть, если повезет, кто-нибудь постучится в дверь и принесет тебе свои пустячные беды — уши, превратившиеся в бананы, или мерзкий Фурункулюс.

Но потом снова навалится тишина. И тебя уже начнет тошнить от запаха чернил, пера и гула в пружине настольной лампы.

Но бывает так, что двери вдруг распахиваются и ударяются о стены.

И тогда тебе становится страшно...

... черный волк уже не визжит и не бьется.

Он смирился с неизбежным...

Так было и в эту ночь.

Лили заполняла карточки, а Марлин дремала в кресле, когда двери вдруг распахнулись, и окровавленный Карадок Дирборн, один из охотников, охраняющих школу, ворвался в крыло с умирающей девушкой на руках...

Человеческое в нем не то немело от ужаса, не то заходилось от удовольствия.

Слишком долго оно мучилось и терпело.

В конце концов, у него тоже нет шансов перед этим инстинктом.

И все летит к черту.

— Ее покусали, — гремит низкий голос Валери Грей. Она идет следом и громко стучит каблуками. — Ради Мерлина, здесь есть доктор?!

Это неправильно. Это порочно. Он должен остановиться...

Нет...

Нет-нет-нет!

Страшная вина и дикое удовольствие прожигают сознание оборотня...

Начинается паника...

Какое-то время они не могут расцепиться.

А затем оборотень вырывается — лязг зубов, он все же мстит за доставленную боль.

Ненавидит и жаждет мести.

Потому что в нем тоже есть человеческое.

Стол, яркий свет, синеющее лицо Анестези Лерой в пятнах крови.

Запах кровевосполняющего зелья — крик медсестры — звон — у Марлин так тряслись руки, что она уронила кофр с инструментами...

— Скорее, скорее, скорее... — бормочет белая как полотно мадам Помфри.— Все будет хорошо, милая, надо еще немножечко постараться, надо еще... зелья, быстро!

Ее палочка взлетает, страшные раны затягиваются, руки Лили не дрожат, когда она вливает в рот девушки очередную порцию зелья, но уже слишком поздно, оно не действует, и жизнь девушки ускользает, как вода сквозь пальцы...

Но сейчас он только рычит и убегает.

Ускользает в ночь, как одна из его теней.

Светлый волк поднимается на задние лапы, а потом изливается в ночь диким воем и падает на землю, хватаясь когтистыми руками за голову.

Но в его вое больше нет ничего звериного.