— Больше ничего не случилось? — спросил Ремус, внимательно вглядываясь в друга. — Вы явно что-то недоговариваете.

— У Сохатого появилась мания, — громче, чем это того требовало, произнес Сириус. — Он уверен, что в смерти девочки виноваты слизеринцы.

— Что? Почему?

— Мы видели их в лесу той ночью, — когда Джеймс заговорил, Ремусу сразу стало немного легче. Он не привык к тому, чтобы Джеймс так долго молчал. — Я видел, как они бежали к замку.

— Что же они там делали среди ночи?

— Сохатый уверен, что убивали девочку. Тот факт, что погибла она из-за многочисленных укусов его мало волнует, похоже он свято уверен, что её покусал Нюниус.

— Я вовсе не в этом уверен, — процедил Джеймс, глядя на него исподлобья. — Я уверен, что они знают, кто убил... — он сглотнул. — Её. Так значит ты ничего не помнишь, Ремус? — он внезапно посмотрел прямо на Ремуса.

— Нет, Джим, правда, я...

— Ладно, — он резко оттолкнулся от стула. — Я пойду к команде, им сейчас тоже хреново. Выздоравливай.

И он ушел.

— Что с ним? — растерянно спросил Ремус, когда дверь закрылась. — И причем здесь команда, что зн...

Лили опустила голову, перебирая край свитера.

Сириус тяжело вздохнул и зачесал волосы назад, правда они все равно снова упали ему на глаза.

— Рем, — серьезно произнес он. — Джим громче всех доказывал, что ты не виноват, но я сомневаюсь, что он сам в это верит. В конце концов, никто не знает, что там на самом деле было. Кровь-слюна-когти, бла-бла-бла, все знают, что той ночью в лесу было много волков. Но никто не скажет точно, что ты... ну знаешь... не принимал участия. Никто этого не видел. К тому же ему просто херово сейчас. Нужно время, чтобы он пришел в себя.

— Пришел в себя? Он, что, знал погибшую? И почему вы не называете имя, ко это был?

Лили и Сириус переглянулись, Сириус опустил голову, а Лили снова села на край его постели и зажала ладони между коленями.

— Это была Тинкер, Рем. Тинкер Бэлл с третьего курса.

Дни в крыле пролетели быстро, бок зажил и Ремуса выписали в начале недели.

Джеймс и Сириус в честь такого события подарили ему огромную коробку шоколадных лягушек (явно позаимствованную из кладовой «Сладкого королевства»), а среди бесчисленных шоколадкок Ремус, к своему удивлению, обнаружил фотографию Валери. Она как всегда холодно и слегка презрительно смотрела на него с фотографии своими большими, немного сумасшедшими, но бесконечно красивыми глазами. Поверх снимка витиеватым почерком Сириуса была сделана надпись: «Валери Грей осуждает тебя...», а на обратной стороне приписка каракулями Сохатого: «...когда ты мастурбируешь, глядя на её фото».

Сириус оказался прав. По прошествии пары дней Джеймс перестал смотреть на него волком, но все равно время от времени, взгляд его проваливался куда-то и тогда Сириус старался растормошить его.

Парни просидели у него весь остаток недели и все выходные. В пятницу они притащили волшебное радио, слушали все вместе репортаж с матча по квиддичу (Великобритания играла с Францией), пили настоящее магловское пиво и от души ругали игроков, сотрясая целомудренные стены больничного крыла арсеналом волшебного и магловского мата. А празднуя победу, устроили небольшой беспорядок, который мадам Помфри назвала «бардаком», «свинарником» и «дебошем», после чего приказала им убрать всё крыло сверху-донизу, причем без помощи магии. Ремус пытался им помочь, но она приковала его заклинанием к постели, а Джеймс и Сириус как назло затеяли драку на швабрах. Правда, в итоге разбили лампу, опрокинули шкафчик с лекарствами и сломали больничную койку, когда Джеймс запрыгнул на неё. Накричавшись вдоволь, мадам Помфри вызвала профессора Макгонагалл. Та оставила мальчиков после уроков и отлучила от посещения крыла. Всё это они со смехом поведали ему, когда пришли ночью под мантией-невидимкой и притащили ему свежий номер «Тайн Леди Морганы», одолженный у кого-то из когтевранцев, чтобы Ремусу не так скучно лежалось, а кроме того початую бутылку Огневиски и сигареты.

Питер заглянул к нему всего один раз, но побыл совсем немного и убежал, сославшись на какие-то важные дела. Он вел себя так странно в последнее время, и так часто посматривал на часы, что Ремус начал подумывать, не завел ли их младший друг наконец подружку?

Парни торчали у него по вечерам, а днем заглядывала Лили. Приносила домашние задания, болтала, смеялась. Ремус смотрел на неё, а сам со светлой грустью вспоминал, как тяжело и больно ему было смотреть, как Джеймс, его лучший друг, его брат, грубо и нахально подкатывает к ней, в то время как он сам все время о ней думал. В Лили ведь невозможно было не влюбиться. Это все равно, что не любить солнце. Со временем это поэтическое увлечение прошло, оставив после себя едва уловимое сожаление, но Ремус все равно от души радовался, что Джеймс не владеет легилименцией.

Всегда солнечная и веселая, в эти дни Лили выглядела непонятно раздраженной и крепко сжимала губы, когда говорила об одноклассниках. Из её туманных отговорок и рассказов Джеймса и Сириуса, Ремус понял, что школа уже успела перемыть ему все до последней косточки. И хотя все они как один убеждали его, что всё не так страшно, как он сам себе напридумывал, за пару дней до выписки его охватил жуткий мандраж.

И не зря.

Когда Ремус только вошел в Большой Зал, слизеринцы завыли на волчий манер. Больше всех старались Нотт и Эйвери, а свита Блэйк Забини при этом громко смеялась.

Лили, состроив им рожицу, демонстративно взяла Ремуса под руку и следом за собой и Джеймсом потянула к столу.

Пока он ел, все вокруг перешептывались, пялились как на дракона в бестиариуме, а иногда даже открыто тыкали пальцем.

Ремус пытался, игнорировать всё это, но у него так тряслись руки, что он не мог даже чай выпить. Такое пристальное внимание было сродни солнечному лучу, который внезапно направляет мальчишка на беспомощного муравья.

Один четверокурсник попросил кого-нибудь передать тарелку с тостами. Ремус, сидящий к ней ближе всех, машинально протянул её мальчику, но тот отдернул руку, словно боялся, что от одного прикосновения к тарелке, которую держит Ремус, он тоже станет оборотнем.

Проглотив обиду, Ремус, под многочисленными взглядами, молча поставил тарелку на стол и занялся своей кашей.

Лили покраснела от злости и уже явно собралась ему что-то сказать, но как только мальчик взял тост, тот вдруг взорвался у него в руке, опалив ему брови. Джеймс демонстративно подул на кончик палочки, учтиво поинтересовался, не хочет ли четверокурсник взять ещё и подтянул тарелку к себе, а Сириус ещё довольно долго сверлил мальчишку взглядом, словно выбирал, что именно ему оторвать. В конце-концов, тот не выдержал и ушел, но остальные уставились на Ремуса ещё враждебнее.

Похоже никто не собирался вставать на его сторону. Даже его прежние друзья, близнецы, Алисы и Марлин, Крессвелл и Фенвик сидели на другом конце стола, в общем обсуждении участия не принимали, но все равно время от времени бросали на него осторожные взгляды.

— Не обращай внимания, — скривилась Лили, отпивая из чашки. — Никто в это не верит, просто так им веселее жить. Идиоты.

— По крайне мере они не пытаются проткнуть меня серебряной вилкой, — попытался отшутиться Ремус, но с этой минуты у него в горле застрял ком и он не смог больше проглотить ни кусочка.

Ситуация не изменилась и когда они вышли из зала. Люди в коридоре шарахались от него как от прокаженного или сбивались в кучи, словно боялись, что он сейчас нападет на них, оскалив зубы.

— Весьма драматично! — громко заметил Джеймс, когда они подошли к своему классу. Ученики, до этой секунды весело гомонившие, притихли и все как один поджали плечи, глядя на Ремуса. Им явно было не по себе от его общества. Ремус даже услышал, как одна слизеринка набрала побольше воздуха, словно боялась заразиться ликантропией просто стоя с ним рядом.

— Ну что вылупились? — громко спросил Джеймс в наступившей тишине. — Автографы не даем, разойдитесь!