Девушка улыбнулась еще шире, сделавшись от этого еще привлекательней.

- Мой дед знахарь. Он сказал, что твой разум не давал телу справиться с травмой, и потому его надо было выпустить на свободу, а потом, когда тело излечится, вернуть твой дух обратно.

- И сколько я... э... гулял? - живо поинтересовался Джон, покрывшись холодной испариной.

- Без малого пять недель.

- Пять недель!? - Джон недоверчиво посмотрел на девушку, пытаясь переварить услышанную новость. Наконец представив себе, как он бездыханный все это время валяется на постели без движения, Джон поинтересовался: - За мной, наверное, кто-то ухаживал все это время?

Тая смущенно потупила взгляд, а по ее щекам разлился легкий румянец.

- Дедушка попросил меня поухаживать за тобой, - ответила она. - Это было вовсе несложно.

- А как я оказался здесь? - спросил он. - Как вы нашли меня?

- Шемич находится недалеко от того места, где бандиты напали на ваш караван. Мы слышали стрельбу и решили узнать, что происходит. Мы успели увидеть, как бандиты добивали раненых, но, поверь, мы ничем бы не смогли им помочь. Бандиты были хорошо вооружены, а у нас в деревне не так уж и много храбрых воинов. Но даже когда налетчики ушли, захватив с собой уцелевших браминов и весь товар, мы все равно не решились подойти. Даже когда увидели, что один из караванщиков, а это был ты, уцелел, мы побоялись, что бандиты могут вернуться, и не отважились тебе помочь. Только когда стемнело, мы, наконец, пошли за тобой. Мы видели, где ты укрылся от солнца, поэтому без труда отыскали тебя и принесли в Шемич.

Тая пристально следила за лицом Джона, ища на нем выражение осуждения или укора, но на лице Джона Финчера ничего не отражалось. Мог ли он требовать от этих крестьян большего, чем они сделали? Наверное, нет.

- Тебе надо подкрепиться, - сказала Тая, не дождавшись от Джона какой-то определенной реакции, - а то все пять недель ты ничегошеньки не ел.

Джону было трудно в это поверить, но когда он увидел, что принесла Тая, у него непроизвольно потекли слюнки. Уже спустя время, утолив так неожиданно проявившийся голод, Джон наконец-то смог уделит внимание тому месту, где он находился. Это была незамысловатая хижина, представлявшая собой деревянный каркас, обтянутый грубой материей и поставленный на утоптанную земляную площадку, служившую хижине полом. Земля была укрыта плетеными циновками, а кроватью служил скрученный из жердей невысокий топчан. Через единственное окно, прорезанное в материи, лился теплый солнечный день.

Тая, забрав пустую глиняную посуду из-под еды, ушла, наказав Джону отдыхать, но он ощущал в себе силы и потребность встать. Едва девушка покинула хижину, он спустил ноги на циновку возле кровати и лишний раз убедился, что его тело прекрасно его слушается. Голова немного закружилась, когда он осторожно встал, но головокружение быстро прошло. Расставив руки и слегка пошатываясь, он подошел к двери и открыл ее. Выйдя наружу, Джон оказался под лучами солнца. Пятки приятно пригревала нагретая солнцем земля. Дом деда Таи находился на возвышенности, и поселок был как на ладони.

Щурясь, Джон уселся на оказавшуюся здесь весьма кстати скатанную в рулон циновку и окинул взглядом дюжину похожих друг на дружку хижин. Между хижинами носилась беззаботная ребятня, несколько взрослых занимались своими делами в деревне, но большинство работали в поле, которое находилось неподалеку. Джон улыбнулся и поднял лицо к солнцу, а когда вновь посмотрел на поселок, то заметил, что по направлению к хижине по тропинке поднимается Тая. Глядя на девушку, Джону вдруг пришла мысль, а не пора ли ему, наконец, как он мечтал когда-то, остепениться и остаться жить вот, например, в этом Шемиче. Да и Тая ему очень понравилась. Чем черт не шутит, может покончить с путешествиями и остаться здесь, в таком мирном и приветливом местечке.

4. РОЖДЕСТВО В РЕНО.

Этот вечер начинался, как и все остальные. Едва солнечный диск опустился за горизонт, Броуди направился на улицу высматривать сына и дочку. Он каждый раз предупреждал их, чтобы они не отходили от дома далеко. Но ведь это же дети. Никогда не знаешь, куда их занесет очередное приключение. Наверное, только дети могли отвлечься от окружающей неприглядной действительности и создать поверх нее свой светлый, радостный и беззаботный мир. Домишко Броуди находился на окраине Рено. Да и домом его нельзя было назвать. Сохранившаяся бетонная коробка до войны была чем-то большим, чем сейчас. Отец Броуди помнил, как выглядел этот дом. Но сам Броуди не застал эти времена. Сколько он помнил себя - Рено всегда был таким - мертвый и заброшенный днем, как будто война прокатилась по нему только вчера, и пробуждающийся огнями с первых минут захода солнца. Тогда и начинался трудовой день Броуди. Детишки возвращались с прогулки, и Броуди, как и его жена Мари когда-то, укладывал детей спать. Мари умерла от рака два года назад, а Броуди так и не оправился от потери. Единственное, что поддерживало его в этой жизни - его дети. Семилетний Джонни был настоящим помощником, и Броуди уже сейчас угадывал в чертах его упрямого детского лица своего отца. Арабелла, на два года младше брата, напоминала Броуди жену. Иногда он подолгу наблюдал за девочкой, когда в редкие вечера отдыха они все вместе разбирали старые книги или пытались починить сломанное радио, разыгрывая все вместе сказку о таинственной радиостанции, которая рассказывает невероятные истории в мертвом эфире Земли. Жесты, манера держать голову, выражение грусти и улыбка - все напоминало Мари. Тогда сердце Броуди вдруг начинало щемить, и он прятал от детей свои внезапно увлажнившиеся глаза.

Вот и вчера, разбирая кипу старых журналов, извлеченных и мусорной кучи в подвале дома, Джонни наткнулся на изображение розовощекого человека в красном колпаке, радостно махающего рукой и восседающего на санях, которые несла по небу оленья упряжка. Мальчик засыпал отца вопросами: кто это и что этот человек делает? Броуди сам смутно представлял, кто же это такой - Санта Клаус. Еще когда был жив отец, они устраивали праздник по поводу Рождества. Рождество, по словам отца, - это нарядная елка, снег на улицах, яства на столе и ожидание подарков от Санты. Броуди никогда не видел снега и слишком рано стал понимать, что те скромные подарки прячет в его носок отец, и Санта Клаус тут ни причем. Но сейчас, глядя в глаза детей, он не знал, что им ответить. Попробовать воссоздать для них слышанную от отца сказку или раз и навсегда разрушить иллюзорные представления о празднике? Броуди словно раздвоился. Его мысли все еще не оформились в какое-то решение, а язык уже рассказывал детям красочную историю про седобородого дедушку, в ночь перед Рождеством забирающегося через печные трубы в дома и оставляющего подарки маленьким детям. По небу его носят диковинные олени, запряженные в волшебные сани. Джимми и Арабелла, раскрыв рты, слушали отца, а он, опомнившись, понял, что обманывает наивных детей и теперь будет очень сложно отвечать на их вопросы. А вопросы не заставили себя ждать:

- А что такое печная труба?

- А как он в нее пролезает?

- А сани на плазмотронном двигателе или с ядерным приводом?

Броуди придумывал ответы на ходу. Горящие детские глаза не позволяли просто отшутиться или уйти от ответа. И вот, наконец, когда поток вопросов, казалось, иссяк, Арабелла поинтересовалась:

- Па..., а когда будет Рождество?

Броуди уже понял, что попал в незамысловатую ловушку, которую детишки расставили для него этим невинным вопросом. Подтекст он читал в их глазах. Броуди стал считать месяцы, а затем дни, потом глянул искоса на страничку злосчастного журнала и весь похолодел. Завтра... Рождество будет завтра.

И вот этот вечер наступил. Броуди вяло подумал, что детей опять придется искать возле особняка Райтов, где они прибивались к стайке окрестных детей. Так оно и вышло. Закат уже затухал, лишь деликатно напоминая жителям свободного города, кто властвовал над ними весь этот день. Но на улицах Рено и так было светло. Неоновые вывески, огни фонарей и окна начавших открываться многочисленных магазинов и питейных заведений освещали улицы не хуже, чем днем. Город в их свете становился уютным и, чтобы не говорили про Рено пришельцы из пустоши, проклиная его мафиозные Семьи и порок, который царил на его улицах, Рено был неповторимым городом - жемчужиной в сердце пустошей. Ведя детей домой, Броуди лелеял в душе слабую надежду, что сын и дочь уже давно позабыли про их вчерашнюю находку и даже не вспомнят о ней. Однако когда Броуди уже облегченно вздохнул, поправляя одеяльце на Араббеле, та распахнула глазенки и, упреждая поцелуй отца в лобик, спросила с хитринкой в глазах: