— Заткнитесь вы! А вы, — Минерва ткнула дрожащим пальцем в юную леди, — проводите его в покои.
— Мне непонятно, зачем? — отвечала она, чуть коверкая слова.
— Чего же проще?! — взбесилась МакГонагалл. — Докажете свою состоятельность. Если он сейчас взбеснуется, только вам и будет по зубам не пустить под откос все восстановительные работы.
Останки диалога, какие есть, подслушал в ее мыслях, не поворачивая головы. Надо бы объясниться со старушкой. Меня давно не бесят такие вещи. И способности к разрушениям явно завышены. А ненавязчивое сводничество шито белыми нитками. Нет, это, конечно же, относится к разряду психозов. И я отмел подобные мысли, удивляясь попутно их приходу.
Она молча шла рядом, порождая желание сказать нечто парадоксальное.
— А вы уверены, что я иду в свои покои? Или вы плететесь за мной просто в ту сторону, куда меня понесет? Я ведь выпил.
— Совсем немного, — ее голос звучал приятно с обтекаемым акцентом. — Но вы не могли слышать разговор.
— Подслушивал, — предложил я более безопасную формулировку.
— У вас слух летучей мыши? Я догнала вас у самого поворота.
Перед нами стояла обманчиво неподвижная лестница. Желание зажевать кляп, встать на четвереньки и взвыть достигло апогея.
— Пошевеливайтесь, нам сюда, а я не смогу спуститься без вашей помощи!
Вид у меня был достаточно красноречивый, чтобы немедленно получить дружеское плечо. Но только мы преодолели как можно скорее две лестницы, допрос продолжился.
— Я не смогу вам помочь, если вы сейчас отключитесь. Просто не найду, куда вас транспортировать. Вы больны? — она спрашивала еле слышно.
— Я мертв…
Разглагольствовать не было сил. Как опрометчиво было считать, что приступы стали происходить реже! Раньше у меня все нужное было под рукой. А сейчас я, держась за бескорыстные плечи, скорее не висел, а волочил девушку за собой.
Невербально распахнул двери класса, за которым традиционно располагалась лаборатория, хранилище и жилые покои. Незачем ей знать мои охранные чары. И понесся в закрома.
Приход после выпитых сгоряча двух зелий напоминал местную анестезию и легкое притупление адекватности, но такое шлейфное: с моими привычками к каким угодно составам я сыворотку правды еле различал и не реагировал, как обычные люди. Надо бы удостовериться, что провожатая покинула мое логово и убралась в свое «гнездо».
Но она с потерянным видом стояла у самых дверей и двигаться не собиралась.
— Благодарю, скрашивать мой отдых, развлекать и следить за состоянием нет необходимости! — я не собирался ее оскорблять, даже ранить не пытался, боевика-то со стажем.
В подобных заведениях много внимания уделяется психологической подготовке. Чисто теоретически ее не должны были смутить любые мои слова и действия, к которым она должна была мгновенно подобрать противодействие. Мой внешний вид также оставался только моей заботой.
— Мистер Снейп, я не найду пути назад. Всеми моими передвижениями до сих пор руководил Зак.
— Так и позовите его, — я испытал удивительное облегчение. — Юноша найдет мой класс по старой памяти.
— Каким образом? — она вспылила, судя по интонации.
— Пошлите патронус… — ага, вот и расхождения выявились: не понимает. — Высшая энергетическая субстанция, концентрируемая из наших хороших, самых лучших мыслей.
— Я не могу.
Она помрачнела, а у меня внезапно отпало желание выяснять почему. Несколько пожирателей смерти, включая меня, сохранили эту способность, но ничтожное количество людей, не совсем очернивших свою душу.
— Тогда пошлем записочку самолетиком.
Э-хм, вызовом патронуса я не занимался чертову уйму времени. Грани безоговорочно хорошего и плохого размылись. Ну надо же, даже воскрешение в памяти Лилз становилось каким-то статичным и не приносящим того извращенного удовольствия, замешанного на жалости к себе и неотступном чувстве любви. Должно быть, все выгорело под воздействием яда и вытекло вместе с поменявшейся не раз кровью. Я так долго и неотступно, безысходно и отчаянно боролся за самого себя, за свою жизнь, а не за кого-то другого, ради чувства мести и восстановления справедливости, что, наверно, и стал собой. На фоне исчезновения одних способностей появление странной раскрепощенности относительно многих запрещенных для мага вещей и понятий не могло не заботить. Я говорю о маггловских вывертах.
Старые привязанности такой глубины не выкорчевываются одним махом, думал я с ужасом. По всей видимости, источник теперь необходимо будет найти в себе. А себя я не любил. Паршиво будет без такого удобного орудия, каким является патронус. Его защитные свойства изначально заложенные, как смысл этого колдовства, вряд ли понадобятся по нынешним временам, а вот как средство связи он просто бесподобен.
Не стесняясь, я приземлился за преподавательский стол, привычно найдя свое место пятой точкой. Вытащил листок бумаги и послал записочку, юркнувшую в приоткрытые двери. Юная леди разглядывала храм физического воплощения магии. Она предпочитала молчать. В полной тишине бороться с подступающим сном было все сложнее. Бывший ученик спас меня.
По лицу Зака было видно, что ему как раз-таки неудобно. Он мялся, топтался, не зная, что сказать, когда нас было не так много и на моей территории. Машинально я глянул через класс в его немаленькие глазки. Эти действия, не доступные подавляющему большинству магов и прозванные врожденными способностями, были доведены мною до такого автоматизма, что его мысли понеслись по ухабам, разваливаясь на несколько составляющих.
Пышным цветом молодого организма, оценивающего все, что движется, относительно его сексуальной пригодности, цвело желание к этой женщине. Красным фоновым шумом — воспоминания о страхе, который я некогда вызывал у него, и тошнотворная юшка неудобства от испытываемой жалости ко мне.
Неудобно… Неудобно спать на потолке, и то когда это не основная возможность сохранить себе жизнь. Я помнил пару раз, в которые приходилось привязываться магией между дубовых балок, а внизу происходило такое, что собственная память услужливо вычеркивает.
Сиденье продавлено годами эксплуатации под все особенности моего таза, спина помнит сама по себе, между какими вертикально расположенными витыми планками поместить усталый позвоночник, на какую круглую шишечку опереться ямкой основания черепа и сохранить пару минут непревзойденную осанку.
Они откланялись и вышли, а я положил руки на столешницу перед собой и медленно съехал, закрывая глаза. Несколько часов на твердой поверхности стола щекой все равно лучше, чем ничего. Спать с некоторых пор я не боялся.
Около двух часов ночи подняла банальная жажда. И я отправился в свои жилые комнаты пить, окупнуться и залечь на пару-тройку часов. Дети прибывали сегодня вечером. У каждого из нас оставалось всего-то несколько часов для личной жизни, безделья, сна или приведения дел в порядок. Проведенная накануне ревизия инструментов, ингредиентов, состояния такой аппаратуры, как вытяжной шкаф и холодильники, оставила хорошее впечатление. У меня всегда все было в порядке, что касается работы.
Теплые струи душа стекают по лицу и шее, не доставляя дискомфорта. Шум воды в ушах и приятное сочетание нескольких травяных горечей в запахе мыла, замешанном на превалирующем эфирном масле полыни, порождают странные мысли. Не может столько совершенно разных, не знакомых между собой, знающих и не знающих меня раньше людей настолько сходиться в мыслях. Я не помню, как выгляжу…
Я расчесывался, не фокусируясь на лице, видел и не видел себя в зеркале. Самолюбование и впрямь не мой конек. Одернуть полы сюртука, и вперед! Это Люц мог выщипывать брови, вычесывать волосы по сто раз в каждую сторону, маскировать синяки под глазами каким-то недоступным мне бабским заклинанием. С него станется, он — красавец!
Зеркало сползло серебристой каплей и уперлось в пол. Палочку я отложил, сосредоточился и чуть не отпрянул. На меня смотрел синий, умерший смертью от старости бойцовый петух. Множество шрамов, как нотная грамота на отчетливо проступающих ребрах, а руки и ноги какие-то слишком длинные, узловатые, как лапки у паука-сенокосца. На лице один нос остался, в красивом синем обрамлении очков панды очи черные отныне терялись. Я еще должен благодарить всех вокруг за предупредительность. Хотя новенькой даме ничто не мешает думать, что я выгляжу так всегда.
