Мне придется делиться информацией, но только после того, как решу, куда целесообразней направить знания. И теперь не было таких удобных двух сторон, их было множество. Ну, чисто минное поле. И куда не кинь взгляд, подрываешься сам, как сапер. Именно поэтому я и отложил официальные заявления до того, как узнаю, чем нам по-настоящему может грозить венгерский вопрос.

Интрига сюжета была шита белыми нитками. Некая организация, поднявшаяся на волне британских событий, резко порскнула в кусты. Только ее предположительный духовный лидер остался цел и здоров, наскоро сбивает коллектив единомышленников. Из лучших побуждений собирается поддержать побитый молью британский оплот. Я не брался стоять на страже у мира во всем мире, только материк велик по сравнению с островами. Курочка по зернышку; что посеешь, то и пожнешь; вода камень точит — всплыли в памяти колоритные пословицы из арсенала Долохова, плотно подсадившего меня на иглу переведенной русской литературы.

В те редкие случаи, когда он собирался с духом пооткровенничать, мне удавалось адаптировать способ его мышления. Внутренние монологи Антонина происходили частенько на русском, а по ассоциативному ряду можно было вычислить, что является чем. Но у меня нет настоящей способности к языкам. Малфой, зараза, болтал на всех, что раз услышал. Везде в Европе, где у него была недвижимость, с деловыми партнерами по всему миру он способен был в той или иной степени объясниться. Эта способность внушала уважение и пугала одновременно. Ведь не оставалось возможности скрыть за щитом замысловатого языка совсем незамысловатые, нелестные мысли.

Министерская волокита, способы их дознания и поиска истины, наверняка, заденут тех, кто мне небезразличен и только начал чистить перья вместе с репутацией. А уж как достанется мне! И вновь точнейший русоизм: «Доносчику первый кнут!»

Иносказательное описание потрепанных, но не обезглавленных соратников подобралось само собой. Старший Нотт походил на нахохлившегося филина. Это Тео не в чем было упрекнуть: мальчишка был на редкость благоразумен. Антонин — гордый сокол, которому надели клобук по самые плечи. И сидит себе, по сторонам головой не вертит, с учетом того, сколько горлиц перебил во время охотничьих забав… Не могу сказать, почему он не вызывал отторжения не только у меня, кто сам замаран, но и у всего Визенгамота. Причиной тому, видимо, широта русской души. Барин изволили забавляться.

Мой единственный друг всю дорогу был безупречен, с какого ракурса ни посмотри. Лощеный павлин, а голос при этом совсем не павлиний, а как у соловья:

— Повелитель, я ваш самый преданный слуга! — от слова «предать».

И мы предавали, каждый как мог. Орнитологический справочник был порожден откровенной злостью. Хотелось просто жить, хотелось думать, что это заболевание побеждено раз и навсегда, а не заниматься поиском модифицированной вакцины по старому сценарию с Избранным. Ни на одну роль я не годился. В Дамблдоры я не метил, в Поттеры великодушием не вышел, а новая информаторша в подметки не годилась предсказательнице. Проблему обозначила, а решения не предоставила. Легче всего было оставить все как есть!

Я подвесил бережно сохраненную во всех перипетиях сферу с бабочкой перед лицом. Возможно, к этому составу я шел всю жизнь, накапливая негатив, наращивая его годовыми кольцами неудовлетворенности всем на свете, жалости к себе и ненависти к людям. Не могу сказать, что я знаю людей, прозреваю их до самого дна с первого взгляда. Порой и проникновение в мысли не помогает. Сейчас думаешь одно, а под давлением обстоятельств или, когда оно прекращается, это негативное давление, совсем другое. Но я научился по косвенным признакам определять наличие душевной скорби.

Именно скорбные душой должны были умиротвориться при приеме этого состава. Завещаю библиотеку Хогвартсу, мозг для препарации в Отдел тайн и начну испытания, прежде всего, на себе. Да потому что печать душевной скорби была на мне настолько заметна, что сегодняшнее заявление о моей замечательности только породило уверенность. Выгляжу я как сумасшедший!

***

Шла третья неделя под знаком перемирия и тишины. Мы не нуждались друг в друге. Я не горел желанием выведать все планы чужого врага. А Марийка, так было действительно проще, обрела наконец-то чувство опасности, притупленное многочисленными ментальными вмешательствами. По всей видимости, она размышляла, как и я, к каким последствиям может привести дальнейшее разматывание клубка воспоминаний, обетов, долгов и навязанных обязанностей.

И, как водится, только расслабишься в думах о былом, со свежим «Пророком», в конкретной позе, о многом говорящей, как к тебе бесцеремонно ворвутся с наглыми вопросами, а то и с бескорыстной помощью…

В выходной день, еще до завтрака, когда я в халате, полосатых пижамных штанах и вязаных шерстяных носках вместо тапок, с хвостиком на макушке, то есть отличный от себя, каковым был все остальное время, варил первую кружку кофе… в двери раздался стук. Сработала сирена сигнальных чар — ну, не жду я незапланированных гостей по выходным, — а за ними послышалось громкое иностранное ругательство. Совсем забыл, что против всяческих мелких воришек из числа детишек, аккурат после кражи ингредиентов для Оборотного зелья (первый курс этого выпуска, небезызвестные личности), снабдил двери несмывающимся составом, вылетающим в лицо широкой струей при попытке проникновения в неурочное время. Условно несмывающимся.

— Доброе утро! Чашечку кофе? — мы находились в равнозначно смешном положении.

На лице гостьи цвела чернильная клякса, как тест-пятно. А у меня не было времени привести себя в подобающий вид. Пусть смотрит. Авось, не ослепнет от моего домашнего вида.

— Может быть, позже. Мне бы к умывальнику! — она немедленно подхватила елейный тон.

— Милости прошу, но это не поможет. Я же предупреждал об элементарных правилах общения. Уведомила бы любым способом. Записочка подойдет. Сыт по горло сюрпризами!

— Забочусь о твоей репутации. Мне-то все равно, что обо мне подумают, без году неделя, выскочка. А ты тут жил и работал много лет.

— Вот именно поэтому необходимо было встретиться на нейтральной территории, — поправил я менторским тоном.

Но нашим беседам суждено было сворачивать в область драмы и страданий.

— Сегодня под утро со страшной силой болел шрам.

— С этим к Помфри. Была бы свежая рана, залечил, а с последствиями сам борюсь погано, — горазды эти психопаты оставлять психосоматические фантомноболезненные отметины.

— Прости за нытье. Боль не первична. Просто сорвалось, я устала терпеть. Я что там написано-то, не знаю. Я искала способ прочитать. Ходила в запретную секцию, но безрезультатно. Кое-что я там просто не поняла, и специфической литературы о рабском клеймении не так много.

— Ой, чего же проще?! Уничтожаешь рабовладельца и радуешься жизни.

В ответ она прищурилась недобро и поискала место, где бы присесть, но, памятуя о предупреждении, поспешила спросить разрешения. А я понял, что и не против. У нас было два часа до завтрака. В это время замок и его обитатели досматривают сны. Я просыпаюсь рано, люблю тишину раннего утра и чистоту его энергий. В абсолютном звенящем информационном вакууме собственная мысль устройнялась волшебным образом. Спешить было некуда. Испытательный процесс шел своим чередом.

С большой долей уверенности могу сказать, что все удавалось. Ни одного безоара с треском зажеванного от судорог мышц жевательной мускулатуры, с хлопьями пены, падающими на пол, и удушливым страхом смерти. Возможность удерживаться в рамках приветливой, безопасной, как безопасная бритва, беседы. Пикировка без единой попытки бросить профилактическую аваду была явным признаком работы состава.

— Ты же понимаешь, что это не будет просто. Не для меня. Я не могу придумать куда обратиться. Состояние похоже на бег по кругу. Как только назревает серьезная проблема, я собираюсь и бегу к тебе. А я, между прочим, угрызениями совести замаялась.