- Мокей, а Мокей, - окликнул Первуша, - расскажи-ка лучше Мыське, как мы с тобой...
- Сам рассказывай, - буркнул Мокей.
- Да ладно тебе, я так не сумею, - не отставал Первуша, - расскажи, как мы с тобой нечистого-то малевали...
Мокей неторопливо начал, но постепенно разговорился, забыл про обиду и шпарил без запинки любимую свою байку, щедро приукрашивая старую историю, порой вскакивал, разыгрывая некоторые места в лицах. Мыська хохотала, Первуша улыбался, потрескивали поленья, летели в ночное небо веселые рыжие искорки.
- А вот еще у нас в селе случай был... - заливался соловьем Мокей, подкрепляясь настойкой.
Первуша слушал вполуха знакомые байки приятеля, поглядывая украдкой на Мыську. А ничего девка, красивая. Глазки карие, русы косы долгие, простенькими темными ленточками перехвачены, на концах кос - кисточки смешные, будто бы даже темнее, чем прочий волос.
"Будто беличьи", - подумал Первуша.
И фигурка у девки ладная, и румянец во всю щеку, не то что у этих, городских. Видал Первуша как-то раз столичных барышень - через их село знатный человек с дочерьми ехал. Обе бледные, аки с того света вернулись. Первуша сперва подумал - болеют чем, бедные. Сказал сестрам, а те - в смех, мол, положено так в городе - родной румянец сперва мукой запорошить, а уж сверху, если хочешь, можно и поддельный нарисовать...
Мыська зевнула, поежилась и плотнее закуталась в полушубок.
А эта не из зазнаек. На голове - платок простой, на ногах - лапоточки, да махонькие какие, будто игрушечные. Вот полушубок знатный - из добротного меху и пошит хорошо.
"А я бы ей и получше справил", - вдруг замечтал Первуша, - "из лисы. И сапожки бы непременно кожаные, чтобы как у городской. И платок понаряднее, и бусы красные..."
Мыська, словно взгляд на себе почувствовала. Подняла на Первушу глаза, улыбнулась - его сразу в жар и бросило, зароились в голове мысли...
"Куда разбежался", - одернул Первушу гаденький внутренний голосок - "Она, верно, богатого отца дочка. Такой поглядит на тебя, поглядит, да и пошлет...зайцев в дальний лес пересчитывать".
"А и пусть", - заперечил охотник сам себе. - "Может, отец и богатый, да не больно-то дочку любит, я смотрю. За посох он, значит, дрожит, а как родное детище волкам на съедение послать - так это ничего".
"Может, от нелюбимой жены дочка-то, а нынче - и вовсе при мачехе живет", - пошла вразрез третья мысль, - "вон, и сестры не больно привечают. Стыдоба - вступиться за нее перед отцом не захотели! А я бы ее в обиду не дал".
- Ты зачем на меня так странно глядишь? - шепнула Мыська Первуше.
- Я так... Я ничего... - смутился тот. - Извини, задумался чего-то.
- А-а-а... - протянула девка, опустила ресницы, то ли насмешку спрятала, то ли застеснялась.
"Ты сперва у нее спроси, нужен ли ты ей, спаситель", - зазудел внутри головы все тот же противный голос - "Или забыл, как с Марьянкой получилось? Тоже спасать полез от ее пьяного братца. И всего-то - пару синяков ему поставил, а Марьянка с тобой потом и здороваться не желала. Верно говорят: свои собаки грызутся - чужая не лезь".
"А и спрошу!", - решил Первуша, - "Спрошу! Вызнаю, где живет, приду под окна, погляжу украдкой. У соседей узнаю, кто, да что, да как. А если ухажера у нее нет - так и..."
"А если есть?", - не унимался голосок.
"А и если есть - пес с ним!", - раздухарился Первуша, - "Сколько ж можно-то? Не хочу ее никому уступать. Сказал моя будет, и шабаш!"
***
- Твои? - протянул Первуша Мыське рукавицы.
- Ой, нашлись-нашлись! - запрыгала от радости девка, захлопала в ладоши.
А искать-то особо и не пришлось. Как только рассвело - пошел Первуша на поляну, там рукавички и нашел. Рыжие, с черной вышивкой. На белом, густо истоптанном заячьими следами, снегу видно их было издалека. Такие только ночью кромешной потерять и можно. Девка радостно ощупала пропажу, и всыпала из правой рукавицы пригоршню крупных темно-коричневых ядрышек.
"Откуда взялись", - удивился Первуша, - "я ж их только что в руках держал, пустые были варежки..."
- Держите, - Мыська протянула ладошку Мокею. - Сие - орех особенный, из дальних стран. Мне его батюшка у знакомого купца заказывает. Вкусно и для здоровья пользительно. Ты, Мокей, настойку свою в следующий год не на крыжовнике, а на этом поставь. Глядишь, с нее голова болеть не будет.
- Спасибо, - глухо отозвался Мокей, бережно, чтоб не бренчали слишком громко, пересыпая ядрышки в карман.
- На здоровье, - откликнулась Мысь. - И вам спасибо, люди добрые, за хлеб-соль, за разговор, за то, что в беде не бросили. А теперь - до свиданьца. Пора мне.
- Не замерзнешь? - забеспокоился Первуша. - Поди, зипун мой возьмешь?
- Нет, тут мне недалеко, так дойду.
"Недалеко, значит, из Зуйков она", - догадался Первуша. - "Так это хорошо, там скоро вечерка будет, вот и свидимся". И все одно расставаться не хотелось. А Мысь уже платок поправляет, уходить сбирается.
- Постой, - окликнул Первуша девку. Окликнул, да замялся. - Тебя, может, того...проводить?
- А и проводи, - лукаво улыбнулась Мыська.
Шли молча. Первуша и так не мастак байки травить, а наедине с Мыськой совсем оробел. "Зуйки - село большое", - прикидывал Первуша, - "надо бы спросить, как ее отца зовут, в случае чего - проще искать будет". У опушки Митрова леса Мысь остановилась.
- Все, дальше провожать меня не надо - одна пойду. Спасибо тебе.
- Ну, прощевай, Мысь... Как тебя по баюшке-то? - будто бы невзначай спросил Первуша.
- Мысь Святоборовна я...
Первуша чуть тут же в сугроб и не сел. Святобор... Не нашлось бы во всей округе, да что округе - во всем царстве-государстве человека, который бы такое имя носил - имя грозного лесного бога.
А девка только подмигнула опешившему мужику, натянула поскорее рукавички да хлопнула в ладоши... Взметнулся из под ее ног снежный столб, заплясали в воздухе колючие снежинки, а когда развиднелось, Мыськи уже не было - сидела на ее месте маленькая рыжая белочка.
Первуша давай глаза протирать, а белочка лапками морду прикрыла, хихикнула и - скок - на верхушку елки одним прыжком перемахнула, а там - на другую... Мелькнул в воздухе рыжий огонек беличьего хвоста.
- Перву-уша, - донесся до охотника еле слышный девичий голосок, - приходи на следующую седьмицу на поляну, где нашел меня. Я ждать бу-уду-у.
- Приду, Мысенька! - шепнул Первуша и разлилось в груди блаженное тепло. "Ждать бу-уду-у", - подхватил эхо зимний ветер.
