Мы замолчали, я допивала свой чай, а Венера о чём-то думала, не хотелось ей мешать. Смотря по сторонам, я поняла, что в квартире многое изменилось. Некоторые вещи стояли не там, где раньше, одной вазы не хватало.

— Ты жила у меня? — я даже почти не спрашивала.

— Ага, у меня же был ключ от квартиры, и охрана меня знает, а в гостинице я чувствовала себя как в ловушке, — пожала плечами Венера, даже не став отнекиваться, да и был ли в этом смысл.

— Ты, наверное, уже и вещи все ко мне перевезла, да? — я не смогла не усмехнуться, точно зная, что она это сделала. — И жить здесь собираешься.

— А ты против?

— Нет, — я улыбнулась уголками губ. — А что было потом?

— Я готовилась к выставке, дни медленно тянулись, я наладила отношения с твоими подругами, — Венера тепло улыбнулась. — Они замечательные девушки.

— Скажи мне то, чего я не знаю, — не смогла я сдержать ухмылку. — Когда началось самое интересное?

— Я так понимаю, ты про появление Тимура услышать хочешь, да? — я кивнула. — Ну, если судить по твоему рассказу, это случилось в тот же день, когда Марина сожгла картину.

— И что же тогда случилось?

— У тебя снова остановилось сердце, и его еле смогли запустить, тогда и появился Тимур и… — Венера тяжело вздохнула — А я узнала тёмную тайну нашей семьи.

Венера

Горячий кофе, который принёс Тимур, обжигал горло. Было странно видеть этого парня здесь, спустя столько времени, когда связь с ним уже оборвалась. Всё это было странно, но я не особо обратила на это внимание. Тогда, сидя в коридоре напротив палаты, где в очередной раз чуть не умер дорогой тебе человек, но вновь выжил, появление старого знакомого уже не так уж и странно выглядит.

— Не ожидала тебя вновь увидеть, — сказала Эль, сидя рядом со мной.

Я чувствовала, как она напряжена. Мы уже начали привыкать к совместному времяпрепровождению и за не такое уж и долгое время знали привычки и вкусы друг друга, и можно ли не узнать, если всё свободное время проводишь с ними? В том, уже родном коридоре или палате (Иногда там просто было невыносимо находиться, нас всех пугал неживой вид Алисы), мы разговаривали, приносили друг другу поесть и вспоминали прошлое.

Общее горе сплотило нас, а я с удивлением поняла, что Алисины подруги искренне о ней беспокоятся и по-настоящему сильно её любят. А ведь даже её родители прилетели лишь раз, пробыли в палате дочери две минуты и вылетели оттуда, сразу же направившись к главврачу.

И тут не было чего-то эгоистичного или плохого. Они были, как и Алиса, вернее, она была, как они. Её родители не выставляли напоказ свои чувства, не сидели у постели дочери сутками, они просто завалили больницу подарками и улетели на другой конец света. Что же здесь не было плохого?

Всё просто, их глаза кричали за них. Им было больно, они боялись, не то чтобы её вида, скорее, быть рядом с ней тогда, когда она умрёт, ведь шансы этого были высоки. Эти люди были гордыми, они научили Алису быть самостоятельной, делали вид, что не поддерживают её, но, по сути, с их возможностями они с лёгкостью могли перекрыть кислород её мечте. Нет, они позволили ей стоять на своём, лишь слегка, своей критикой, проверяя, так уж сильна её мечта и так ли она решительна идти до конца, как говорит?

Эти люди и сами шли до победного, держась своих идеалов и принципов. Они любили, они жили. Мои родители, казалось, были вместе уже больше тридцати лет, но я не видела этой связи между ними.

В момент, когда я осознала это, я стала параноиком. Смешно, да? Но это правда, пусть вся моя паранойя и страх были направлены на Тимура. Лёжа на кровати в комнате Алисы, я вспоминала нашу недавнюю встречу в больнице. То, как он смотрел на меня, прищурившись, — он оценивал меня, не как оценивают вещь, а как оценивают врага.

Я задумалась, а не накручиваю ли я? Недосып, подтверждение того, что тормоза в машине были повреждены, да и внезапное и непонятное появление Тимура, который был другом Юры, а не нашим. Да, он встречался с Жанной, но они оба быстро остыли друг к другу. Это вполне могло толкнуть меня на глупые мысли, которые почему-то таковыми не казались.

Напряжение Эль я брать в расчёт не стала, всё же Тимур был бывшим Жанны, а девушки теперь наконец смогли признать, что являются чем-то большим друг для друга, чем друзья (хоть одна ложка мёда в этой бочке дёгтя). Кому понравится, что бывшие твоей половинки разгуливают рядом?

Встряхнув головой и встав с кровати, я направилась в гостиную. Спать не хотелось, да и не могла я уснуть. Выставка должна была состояться уже совсем скоро, а пожелания Тимуром удачи больше было похоже на вынесенный смертный приговор.

— Что за глупые мысли? — поругала я себя. — Где твоя холодная голова и чёртова логика? Смысл ему вредить кому бы то ни было?

Когда я уже хотела сесть в кресло, в дверь постучали. Не позвонили, а постучали. Соседи? И что им могло понадобиться в три часа ночи? Дом был под охраной и никого бы не пропустили, не сообщив и не получив на это разрешение.

Взяв биту (ну, мало ли кто там мог быть), я открыла дверь. Никого не было, дети шутят? Навряд ли, удары по двери были слишком сильные, и дети в это время спят. Оглянувшись, я уже хотела закрыть дверь, когда увидела на полу белый конверт.

Я, наверное, около часа не решалась открыть его, успев выпить две кружки кофе. Плюнув на всё и перестав себя мучить (да и что могло быть хуже того, что случилось с Алисой?), я вскрыла конверт, там было свидетельство о рождении… Тимура?! Но даже это было не самым страшным и странным, а потерянный браслет Юры, который я ему и подарила, и записка:

«Думаю, тебе этого хватит, чтобы всё понять».

— Кажется, пора поговорить с отцом.

***

Никогда бы не подумала, что, чтобы поговорить с отцом, мне нужно будет ждать несколько дней. Он сидел в своём помпезном кресле, седой, уставший и тучный. За последние годы после смерти Юры отец совсем перестал контролировать себя. Казалось, что он едой заедает горе, которое свалилось на нашу семью.

— Дочка, — папа тепло улыбнулся и указал на диван, а сам встал, чтобы сесть рядом со мной. — Как ты? — он с беспокойством вглядывался мне в лицо. — Волнуешься из-за выставки?

— У меня нет на это времени, да и ты ведь знаешь, что Алиса в коме, все мысли о ней, — вздохнув, призналась я.

Отец нахмурился, его густые, но всё ещё чёрные брови сошлись на переносице, а взгляд стал тяжёлым, давящим и наполненным неприязнью.

— Эта девчонка, — казалось, он смотрит сквозь меня. — Она принесла беду в нашу семью.

— Она не виновата, ты же знаешь, — примирительно сказала я, боясь, что могу не сдержаться. Ругаться с отцом не хотелось.

— Всё продолжаешь защищать её? — отец горько усмехнулся. — С трудом, но я смирился, что ты… Другая, не такая, как другие нормальные девушки, но, видит Бог, я принял это. Но эту твою привязанность к ней, — отец покачал головой. — Я не понимаю этого, дочка. Ты сгоришь рядом с ней, как сгорел Юра. Я не выдержу, если мой последний ребёнок уйдёт раньше меня.

— Прекрати, — глухо отозвалась я, не узнавая собственный голос. — Единственный ребёнок… Так ли это?

Отец побледнел, покраснел, его грудь начала нервно вздыматься. В отличие от матери, он был эмоциональным, как открытая рана. Он уже хотел что-то сказать, но я не дала. Просто протянула свидетельство о рождении, и он всё понял.

Я не священник, чтоб мне каялись в своих грехах, да ещё и мой отец. И, к сожалению для него, я ещё и не Бог, чтобы прощать, как прощает он или моя мать.

***

В парке было шумно, дети бегали друг за другом, взрослые громко спорили и смеялись, влюблённые ходили, держась за руки, или что-то нашёптывали друг другу на скамейках. В записной книжке я искала номер, прошло несколько часов после разговора с отцом, но я всё ещё злилась. Он винил всех: маму, которая уделяла ему мало времени, женщину, которая “коварно” соблазнила и вообще была послана дьяволом, а ещё Юру, который отказался знакомиться с братом.