— Кажется, всё и правда серьёзно, — потрепав внука по голове, задумчиво сказал мужчина. — Ну ладно, доктор предупреждал об этом. В общем, я твой отец, Павел, это твоя мать, Елена, и жена с сыном, Мария и Кирилл.

— Ага, ясно-понятно, вы чокнутые, да? — смотря на присутствующих, спросила я. — Я Алиса Шмель, вот и познакомились.

— Хорошо, ты знаешь, как тебя зовут, что ещё ты помнишь? — не дав заговорить своей и «моей» жене, терпеливо сказал мужчина. — Что ещё ты помнишь о себе?

— Я — известная художница, дочь Михаэля и Иоганны Шмель, и вас я не знаю, — устало потерев глаза, сказала я. — Прекращайте этот спектакль и позвоните моим родителям.

— Всё ясно, её фантазии перемешались с реальностью! — схватилась за сердце женщина. — Милая, ты наша дочь.

— Хватит с меня, звоните им, они развеют ваши больные фантазии, — не на шутку разозлилась я.

— Даже если бы мы хотели, не можем, — Павел протянул мне газету. — Люди, которых ты ошибочно считаешь родителями, разбились сегодня утром, на своём личном самолёте, и, как видишь, у них не было детей, и всё их состояние уйдёт в благотворительный фонд, который они создали.

Не желая верить словам мужчины, я, с бешено бьющимся сердцем, взяла газету. Хватило одного взгляда на заголовок, нескольких секунд на прочтение небольшого текста, чтобы мой мир рухнул.

***

“Это сон. Невероятно реалистичный, но сон”, — настойчиво твердила я себе, смотря в окно на проезжающие мимо машины.

— Всё будет хорошо, ты всё скоро вспомнишь, — заезжая во двор, сказала Марина.

Девушка она неплохая. Приходила ко мне всю неделю, что я провела в больнице, терпела мои издёвки. Стыдно, всё же воспитание даёт о себе знать. «Родители» тоже приходили, но так называемая мать почти не смотрела на меня. Обижалась.

Кирилл. Вот уж из-за кого у меня болело сердце. Он смотрел на меня так, будто я ударила его в спину, а последние три дня и вовсе не приходил. Мне вроде бы должно быть плевать на мальчика, но не могу я смотреть, как дети грустят или плачут. Ужас просто.

— Приехали, — улыбаясь, сказала Марина. — Вот ты и дома.

— Это не мой дом, — скривившись, я вышла из машины.

Судя по тому, как одевались мои родители и «жена» с «сыном», жили они небогато. Да и машина была не особо дорогой, хоть и иномаркой. Мы оказались в обычном дворе, и тут-то меня накрыло. Этот двор был мне чертовски сильно знаком!

Именно в этом доме, в который сейчас направлялась блондинка, я написала свои первые успешные картины, снимая обшарпанную однушку и поедая лапшу быстрого приготовления. Мой бойкот, всем и каждому, в частности родителям.

— Узнала? — правильно растолковав мой взгляд, спросила девушка. — Ну вот, я же говорила.

— Я ничего не ответила.

— Я достаточно хорошо тебя знаю, чтобы понять твои мысли, только взглянув тебе в глаза, — улыбаясь, сказала Марина.

Меня будто током шибануло. Так же мне сказала Венера, когда я только рассталась с её братом и полностью посвятила себя творчеству. Интересно, а что с ней? Есть ли она в этом кошмарном сне?

— Милая, ты так и будешь там стоять?

— Не называй меня милой!

***

Моя старая квартира была на этаж ниже той, в которую меня привела Марина. Эта квартира была более приличной, сразу видно, что в ней живёт семья, а не одинокая художница с приступами вдохновения.

Трёхкомнатная, с небольшой гостиной и кухней. Одна принадлежала пацану — он так и не вышел из комнаты — вторая принадлежала нам. Блять, нам. От этого Марининого «нам» меня чуть не стошнило. Ну, не лесбиянка я! Совсем.

Когда-то я и вовсе презирала людей нетрадиционной сексуальной ориентации, но из-за Венеры мне пришлось примириться со многими вещами.

Не могла же я постоянно наезжать на сестру своего парня. Да и отношения с брюнеткой у меня были нормальные. Не считая её редких, но до жути откровенных взглядов.

— Ты говорила, что даже в этом сн… В этой жизни, скажем так, я художница, так? — Марина кивнула. — Тогда где же мои картины? Наброски или хоть что-то? Ни красок, ни холстов и готовых картин.

— Понимаешь, в тот день, когда ты поскользнулась и упала, ударившись головой об ступеньки, и потеряла сознание, ты… — девушка замолчала, закусив нижнюю губу.

Ужасный жест. Будто она себе губу откусить хочет. Кажется, я ищу в ней минусы, и это не составляет для меня труда. Она не очень-то подходит под мои стандарты красоты.

Да, приятное лицо, курносый нос, глубокие синие глаза, стройное тело, что удивительно. Обычно, когда у тебя четырёхлетний сын, у тебя нет времени следить за фигурой.

— Хватит уже мямлить, скажи нормально и прямо, — злость снова вернулась.

— Ты рисовала в третьей комнате, она самая маленькая, но тебе там было комфортно, — начала Марина. — Ты очень много рисовала, со страстью, но никто не ценил это. Но ты правда прекрасно рисуешь! — глаза девушки горели. Она говорила от чистого сердца.

Меня это смутило, я привыкла принимать однотипные комплименты. Люди не видели моих картин, они видели лишь мою популярность и репутацию одарённой художницы.

— Ясно, значит, здесь я художница-неудачница, да? — усмехнувшись, спросила я. — Занятно.

— Ты не неудачница! Ты очень талантлива, но Кирилл растёт, и клиентов не было, картины никто не брал, а моей зарплаты учительницы не особо хватает, — опустив взгляд в пол, сказала Марина.

Оп-па, так она учительница. Интересно. Как и тот факт, что я больше не «у себя». Я не особо верю во всю эту мистику, но я либо сплю, либо это моё наказание. Я не святая, признаю, но… Стоп, а может это быть из-за того, что я много думала о том дне, четыре года назад, когда я выбрала дорогу известной художницы, а не счастье с Юрой? И если это плод моей фантазии, а я нахожусь в коме (или вовсе мертва), то при чём тут какая-то Марина?

Нет, я точно её не знала. Смотрю в глаза и ничего. Я бы запомнила, точно бы запомнила. Может, у неё и вполне обычная внешность, но глаза просто невероятны. Будто лава, синего цвета. Нда, ну и ассоциации у меня.

— Ясно, денег не хватало, я сидела у тебя на шее, но вернёмся к главному, где картины? — я сама не знала почему, но я чувствовала, что должна увидеть их.

Будто зуд, желание увидеть их всё усиливалось. Девушка внимательно всматривалась мне в лицо, будто пыталась там что-то найти. Вдохнув, она посмотрела мне прямо в глаза:

— Ты уничтожила все картины, когда тебе отказали в очередной раз.

Я тупо уставилась на блондинку. Ага, уничтожила. Я? Быть не может. Я даже свои «мёртвые» картины люблю, как родных детей, а тут эти, судя по всему, написанные под сильным приступом вдохновения. Что за бред? Может, я и не я вовсе? Попала в тело другой девки? Возможно же, да?

Быстро направляюсь в ванную. Давно надо было посмотреть в зеркало, но нет же, не обращала на своё отражение внимания. Вечно так, уйду в свои мысли и почти ничего вокруг не замечаю. Даже если это важно.

Из груди вырывается разочарованный вздох. Я, собственной персоной. Серые, почти бесцветные глаза, шоколадные волосы, длинные ресницы, ярко выраженные скулы. Я, чёрт меня дери, во всей красе. Правда, на лице несколько ссадин.

Смотрю на запястье правой руки и бац! Нет татуировки. После первой удачной выставки я набила у себя на запястье татуировку: маленького чёрного чёртика, с красными рогами и наглой ухмылкой, который держал в руке трезубец. Помню, увидев эту тату, у матери чуть не случился сердечный приступ.

Логично, конечно, что её нет. Выставки нет и тату нет. Пиздец. Я ещё могла смириться с женой и сыном, потерей всего и тем, что я оказалась в кошмаре, но отсутствие моего чёрта… Нет, это уже слишком. Ещё чуть-чуть и я готова поверить в то, что это реальность.

— Ты в порядке? — Марина осторожно положила мне руку на плечо. — На самом деле, кое-что сохранилось.

— Картина? — с надеждой спросила я.

— Да, но она не такая, как другие, она странная, — Марина буквально впилась в меня взглядом. — Я нашла её после того, как навестила тебя в больнице. Я никогда не видела, чтобы ты рисовала её. Да и сама она будто не твоя.