— Что с Джеймсом? Он в порядке? — взволнованно спросил Ремус.

— Конечно в порядке. Мадам Помфри сделает всё, чтобы он быстро пошёл на поправку. К тому же, как я понял, вы, ребята, и сами постарались, чтобы ваш друг выжил. Не так ли, мисс Блэк? — пронзительные голубые глаза уставились на меня. Я только утвердительно кивнула. — И всё же, мне хотелось бы узнать, что произошло на самом деле.

— Ну… мы и сами толком не поняли, — замялся Рем.

Они рассказали профессору Даблдору, как мы нашли Джеймса на полу в коридоре, как мы слышали шаги за мгновение перед этим, как я каким-то чудом исцелила пострадавшего.

— А вы что скажете, мисс Блэк? — спросил директор, обратившись ко мне. Я молчала всё время рассказа, борясь с тошнотой и сонливостью.

—Талисман, — едва ворочая языком, пробормотала я. — Я исцелила его с помощью Талисмана. Я смогла увидеть заклятие и буквально снять его с Джеймса…

— А потом?

— А потом я его разорвала. В клочья. — Меня передёрнуло, когда я вспомнила, как мои пальцы погружались в эту мерзкую фиолетовую субстанцию заклятья. — Это как если бы ауру можно было потрогать. После этого выделяемая ранее энергия была направлена в Джеймса, чтобы исцелить его.

Я замолчала. От такого многословия голова шла кругом. Но, к несчастью, у директора оставались вопросы.

— Вы знаете, кто мог наложить это проклятье?

— Нет, сэр.

— Вы могли бы найти злоумышленника, если бы не разорвали заклятие?

— Вероятно, сэр.

— Вы знаете, что это было за заклятие?

— Я столкнулась с ним впервые, сэр.

— Быть может, вы слышали формулу?

— Нет, сэр.

Я задумалась. То слово. Зудящее, жгучее, причиняющее почти физический дискомфорт. Оно появилось в сознании, когда я сняла с Поттера проклятье.

— Сектумсемпра, — прошептала я. Директор изогнул брови. — Вы слышали о таком проклятии, профессор? Сектумсемпра.

— Впервые слышу, — покачал головой директор.

Так и не добившись от нас ничего путного, он отпустил нас. Как только мы покинули кабинет Дамблдора, я поняла одну вещь: до спален я не дойду. Ноги отказывались слушаться размякший мозг. Я словно дней пять не спала. Или была катастрофически пьяна. Сил не было даже стоять. Я прислонилась к стене.

— Всё, сдаюсь! — усмехнулась я. — Держаться нету больше сил! Бросьте меня, я тут посплю.

— Не говори ерунды, — нахмурилась Лина. — Ты как?

— Я? Как всегда. Немного переборщила, спасая Джима, а в целом, как всегда.

— Шоколадка не спасёт? — усмехнулась подруга. К горлу тут же словно подскочил желудок.

— Нет, спасибо, обойдусь, — сглотнув, простонала я. — Просто дайте мне умереть!

— Не дождёшься, — пробурчал Ремус.

Он подошёл ко мне, закинул мою руку себе на плечо, осторожно перехватил меня за талию и, хотел, было поднять, когда я воспротивилась:

— Рем, не настолько мне и плохо, брось. Лучше носилки наколдуй!

Он меня не послушал, всё-таки поднял. Легко, как котёнка. Да, такого от щуплого гриффиндорца и не ожидаешь. От него шло тепло. Такое уютное, такое знакомое, что сердце кровью обливалось. Я украдкой прижималась к нему, почти засыпая, укаченная тактом его шагов. Рем пронёс меня почти до третьего этажа. Там он, устало вздохнув, опустил меня на землю.

— Извини, Марс, переоценил я себя, — усмехнулся он, утерев лоб.

— Что происходит? — По лестнице бегом скатились Эд и Сириус.

— Мы вас обыскались! — гаркнул брат, затормозив около меня. – Эй, тело, что с тобой?

— Умираю! — комично заломив руки, застонала я. — Я стану привидением! И буду жить в твоём сундуке среди нестиранных носков! Ужас, да?

— Кромешный. Что происходит? Почему Джеймс в Больничном крыле и Помфри к нему не пускает? И что вот с этим чудом в перьях? — набросился брат с расспросами на Ремуса.

Ребята изложили вкратце, что произошло в коридоре шестого этажа. Сириус поворчал что-то насчёт мракобесия, талисманов и до какого места ему это всё. Он разглагольствовал бы ещё долго, если бы я не напомнила им о своём присутствии попыткой подняться с ледяного пола по стеночке. Я почти приняла вертикальное положение, когда колени предательски подогнулись. Эд подхватил меня, не дав осесть обратно на пол.

— Меня сегодня парни на руках таскают, — едва шевеля языком, хихикнула я. — Как мило.

— У неё едет крыша, — диагностировал брат под моё хихиканье. — Тащи её в гостиную, Эд, пока она ещё вменяема. Отоспится, оклемается, будет как огурчик.

— А Сириус решил в доктора поиграть? У-у-у! Где твой стетоскоп? — снова захихикала я. – Эд, что такое стетоскоп?

— Не имею понятия, — пробормотал тот, подхватывая меня на руки. Я продолжала хихикать без причины. Было так хорошо, так легко. И всё же неимоверно хотелось спать. А нельзя.

«Сириус прав, у меня едет крыша», — мелькнула в голове единственная здравая мысль.

— Эд. А почему лабрадор? — еле-еле ворочая языком, спросила я.

— Потому что, — хмуро буркнул он.

— Должна была быть такса! — заявила я. — Охотничья такая, которая за лисами охотится. А? Было бы очень иронично!

— Марс, заткнись, — хохотнула Лина. — Я же тебе это всё припоминать буду до конца жизни.

Аргумент был веским, я заткнулась. Эд притащил меня в опустевшую к такому позднему времени гостиную, поднялся к спальням, бросил на кровать и поспешно удалился (честно говоря, этого я не помню, а записываю исключительно с его слов). Я отключилась сразу же, не удосужившись даже переодеться.

***

Три дня я провалялась в постели. Силы восстанавливались медленно. В первый день я просто спала, да так крепко, что меня не могли добудиться. Девочкам пришлось в панике бежать к Помфри. Та, выслушав их бессвязные речи, только руками развела: «пусть спит, ничего страшного, профессор Дамблдор мне всё рассказал, отлежится — придёт в норму». В Больничное крыло не положили только потому что у Помфри не было мест, в связи с эпидемией какой-то заразы.

Пробуждение было внезапным и болезненным, как выстрел в голову. Я проснулась посреди ночи. В глазах мелькали звёздочки, каждая была словно заставляла мозг взрываться крохотными микро-взрывами. Застонав, я хотела, было поднять руку, но та была тяжелее свинца. Да и всё тело меня не желало слушаться. Я, предположив худшее, испуганно вскрикнула, разбудив Лину. Та меня успокоила, потыкав спицей мои руки и ноги. Убедившись, что я просто слабый овощ, а не парализованный инвалид, я испытала громадное облегчение.

Утром, к счастью, в субботу, когда девочки куда-то умчались, ко мне заглянул Эд.

— Ну, как ты? — тихонько спросил он, закрыв за собой дверь.

— Как как? Всеми брошена, — пожаловалась я. — Ладно хоть руками могу шевелить, хоть нос можно почесать или почитать. А то помирала бы. Передай сестре, что я с ней не разговариваю. Отношения — дело святое, но бросить подругу — свинство.

— Она пока не умеет расставлять приоритеты, — усмехнулся парень, присаживаясь на соседнюю кровать. Из-под покрывала тут же высунулась рыжая лапа и попыталась ухватить его за штанину. Эд нагнулся и достал из-под кровати Инсендио. — Как самочувствие?

— Лучше, — вздохнула я. — Мозг функционирует, и на том спасибо. А то как вспомню разговоры про таксу и стетоскоп, аж стыдно становится.

Эд засмеялся.

— Я хотел спросить… ребята сказали, что ты потратила слишком много энергии. Это значит…

— Что жить мне осталось чуть меньше? — Он кивнул. — Не знаю. Возможно, я отняла у себя лет десять жизни. А может и нет. Кто знает? У меня нет индикатора. К тому же…

Эд вопросительно изогнул брови. Мне что-то вспомнилось. Какая-то старая-старая мысль. Не мысль, сон. Старый-старый. Кажется, целую жизнь назад я слышала… Мысль ускользала, не могла сформироваться. Что-то про мальчика, что-то про пять лет. Но что? Что-то словно не давало мне вспомнить те слова, сказанные в синем мороке.

— Нет, не помню, — пробормотала я. — Тем интереснее.

— Странные у тебя представления об интересе, — покачал головой Эд, поглаживая Инсендио.