Следствие выявило ряд обстоятельств, неблагоприятных для Дерека.

Во-первых, Анна Симмонс вот уже несколько месяцев как изменяла мужу – правда, кто был ее любовником, так и осталось неизвестным (во всяком случае, широкой публике) – и собиралась подать на развод. В день убийства она ушла из кафе в десять часов вечера, встретилась с любовником в дешевой съемной квартире на той же улице, оставалась там до полуночи, после чего вызвала такси и приехала домой – согласно словам водителя такси и показаниям счетчика – в 01:12.

Дерек уверял, что об измене жены ему ничего не известно, но следователи выдвинули версию об убийстве на почве ревности.

Во-вторых, на теле Анны были раны, свидетельствовавшие о том, что она сопротивлялась, то есть пыталась отбиться от преступника, скорее всего вооруженного ножом, и звала на помощь, так что шум наверняка разбудил бы Дерека в спальне второго этажа. (Соседи впоследствии утверждали, что слышали крики, но полицию вызывать не стали, потому что крики вскоре прекратились.)

В-третьих, подруга Анны подтвердила, что из кухни пропал большой нож, – она его запомнила, потому что за несколько недель до убийства помогала Анне готовить угощение для праздничного ужина (дня рождения). Дерек, узнав о пропавшем ноже, невозмутимо пожал плечами, – мол, о судьбе ножа он ничего не знает, потому что на кухне хозяйничала жена.

И наконец выяснилось, что в юности из-за нервного срыва Дерек провел два месяца в психиатрической больнице Марлборо, где его обследовали, поставили диагноз «шизофрения» и прописали лекарственные препараты, которые он принимал до сих пор. Несмотря на успехи в учебе, Дерек отказался от мысли продолжить обучение в колледже, получил специальность электромонтера и устроился на низкооплачиваемую работу в компании «Сименс».

Следствие выдвинуло весьма убедительную версию случившегося.

Анна вернулась домой в 01:12 ночи, супруги разругались. Дерек уличил жену в измене, Анна заявила, что хочет развестись. Два часа спустя Дерек убил жену кухонным ножом, избавился от орудия убийства и лишь утром вызвал «скорую», словно только что обнаружил тело. Психиатрам требовалось определить, совершил ли он убийство в состоянии острого шизофренического приступа.

После ареста Симмонса его адвокат настаивал на том, что подзащитный невменяем, а значит – невиновен. Сам Дерек упрямо стоял на своем, утверждая, что не убивал жену.

После нескольких бесед с обвиняемым Джозеф Видер пришел к выводу, что Дерек Симмонс действительно страдает психическим заболеванием, но не шизофренией, а редкой формой психоза, так называемой диссоциативной фугой. В этом состоянии, которое может длиться от нескольких часов до нескольких месяцев или даже лет, больной совершенно не осознает, кто он такой, и полностью утрачивает память о себе. В некоторых случаях больные уходят из дома, и лишь много лет спустя их обнаруживают в другом городе или даже штате, причем они не помнят абсолютно ничего о своей прежней жизни. Иногда – как правило, внезапно – прошлые воспоминания возвращаются, полностью вытесняя новые, но многие больные так и живут под новой личиной.

Если Видер поставил верный диагноз, то вполне возможно, что Симмонс действительно не помнил, что случилось ночью, когда он действовал в измененном состоянии сознания, ведь, проснувшись утром, он был совсем другим человеком. Видер убедил своих коллег в правильности нового диагноза, и суд отправил Дерека Симмонса в Трентонскую психиатрическую лечебницу в Нью-Джерси, где содержались опасные преступники, страдающие психическими расстройствами. Видеру позволили проводить сеансы психотерапии с использованием гипноза и противосудорожных лекарственных препаратов.

К сожалению, спустя несколько месяцев один из пациентов жестоко избил Дерека Симмонса, который получил серьезную черепную травму и совершенно утратил память о прошлом. Его мозг, однако же, не потерял способности формировать и хранить новые воспоминания, но восстановить старые не удавалось. Лора объяснила, что это называется ретроградной амнезией.

Годом позже по настоянию Видера Дерека перевели в психиатрическую больницу Марлборо, заведение с менее суровым режимом. Профессор помог Симмонсу восстановить личность, – впрочем, по словам Лоры, это было полуправдой. Новый Дерек Симмонс походил на прежнего лишь именем и внешностью. Да, он умел писать, но не помнил, где и когда этому научился; воспоминаний о школьных годах у него не сохранилось. Он обладал всеми навыками и умениями электромонтера, но не знал, когда и как их приобрел. Воспоминания о жизни до психиатрической лечебницы были надежно спрятаны где-то в глубинах его мозга.

Весной 1985 года судья удовлетворил запрос адвоката об освобождении Симмонса из психиатрической больницы в связи с тем, что пациент не проявляет никакой склонности к насилию и ведет себя примерно. Однако же ясно было, что Дерек Симмонс не способен вести самостоятельный образ жизни, не сможет устроиться на работу и рано или поздно снова вернется в лечебницу. Он был единственным ребенком в семье, мать его умерла от рака, а отец, с которым Дерек не ладил, после убийства Анны Симмонс переехал в другой город и судьбой сына не интересовался.

Видер снял в аренду двухкомнатную квартиру рядом со своим домом, поселил в ней Дерека и стал выплачивать ему ежемесячное жалованье за всевозможные ремонтные работы. Дерек жил один, держался особняком, и соседи на него косились. Иногда он запирался в своей квартире и не показывался целыми днями, а то и неделями. В такие дни Видер навещал его, приносил еду и заставлял принимать лекарства.

Меня растрогали и судьба Дерека, и отношение Видера к своему пациенту. Подумать только, профессор Видер помог Дереку – не важно, убийце или нет, – жить нормальной жизнью. Да, душевная болезнь ограничивала свободу Дерека Симмонса, но все же он был не за решеткой, а на воле. Без Видера он провел бы остаток жизни в психиатрической лечебнице, окруженный жестокими охранниками и безумными пациентами. Лора рассказывала, что вместе с Видером несколько раз посещала Трентонскую больницу и заведение произвело на нее угнетающее впечатление.

На следующей неделе выпал первый снег. Я трижды приезжал в профессорский особняк и всякий раз заставал там Дерека, который вечно что-то чинил. Мы разговаривали, курили и смотрели на озеро, придавленное тяжелыми серыми небесами. Если бы я не знал, что Дерек болен, то счел бы его обычным человеком – застенчивым, нелюдимым и не особо умным, но в остальном вполне нормальным. На опасного преступника он нисколько не походил, о Видере отзывался с благоговением и прекрасно понимал, чем обязан профессору. Однажды Дерек сказал мне, что взял щенка из собачьего приемника, назвал его Джек и теперь каждый вечер гуляет с ним в парке.

Я так подробно рассказываю о Дереке потому, что ему отведена важная роль в дальнейших трагических событиях.

В начале декабря я получил самое важное известие в жизни.

Лайза Уилер, сотрудница Файерстоунской библиотеки и моя хорошая знакомая, сказала мне, что в Нассау-Холле выступит редактор нью-йоркского литературного журнала «Сигнатура». В то время этот журнал, ныне исчезнувший, считался весьма влиятельным изданием в литературных кругах, хотя и распространялся небольшим тиражом. Лайза, зная о моем желании стать писателем, раздобыла мне приглашение и посоветовала встретиться с редактором после окончания лекции и передать ему мои рассказы. Я не отличался ни особой робостью, ни назойливостью и три дня перед лекцией мучительно раздумывал, как лучше поступить. В конце концов, уступив уговорам Лоры, я отобрал три рассказа, составил свое резюме, вложил их в конверт и отправился с ним на лекцию.

Я пришел в Нассау-Холл раньше назначенного часа и остановился покурить. День выдался пасмурным, свинцово-серым, и в деревьях неподалеку каркали вороны.

Недавно выпал снег, и два бронзовых тигра у входа выглядели марципановыми фигурками на огромном торте, присыпанном сахарной пудрой. Ко мне подошел какой-то худощавый мужчина в вельветовом пиджаке с кожаными заплатками на локтях и в галстуке в тон, попросил зажигалку. Большим и указательным пальцем он, будто эдвардианский денди, сжимал длинный мундштук слоновой кости, в который была вставлена тонкая самокрутка.