Шли недолго. Всего-то с пол лиги вдоль берега, а потом еще столько же по кривой узкой тропинке через лес, пока не оказались на большой, хорошо утоптанной поляне со старым кострищем в центре. Вот только это была не та поляна, где стоял лагерем господин Жаба и не тот лес, по которому я бегала в тот день, когда очутилась в этом дурацком мире. Уж в этом я была уверена.

- Капыйи ач! - коротко приказали мне. Открывай, мол.

- Хайишь, - я замотала головой, - капыйи хайишь!

"Нет, не могу", то есть. Как открыть то, чего нет?

- Бера-йа! - зло выкрикнул кто-то еще - Хызла! Хызла!

Эти слова я теперь знала: "здесь" и "быстро".

Ладно, от того, что попробую хуже не будет. Куда уж хуже, в самом деле?

И я попробовала. Сделала знак этим, которые за спиной столпились, чтоб молчали и не мешали, а потом глаза закрыла и прислушалась. И граница тут же нашлась. В каких-то трех шагах за край полянки. Невидимая глазу, но странным образом похожая на зеленые стенки нижней дороги.

Ну и как я должна открыть проход в этом? Впрочем, он тут наверняка уже есть, не зря же меня привели именно на это место. Если здесь кто-то между мирами шастал, то какой-то след должен был остаться. Вот если бы у меня все еще был тот проклятый шар, я бы просто вошла в эту дувашь ннэ кадашь кэсап ба... стоп, а вот это уже не моя мысль. Опять чужая память, чтоб ее. Ну, нет! Пусть лысые жрецы сами своими пыточными игрушками забавляются, а у меня другие трюки припасены.

Я представила, что передо мной густой туман. Очень-очень густой, как в предгорьях по осени бывает - что ни земли, ни неба не видно. И что мне нужно найти в этом тумане ориентир. Глупо, да. Но ведь сработало же! Дорогу почуяла почти сразу - вначале смутно, но с каждым ударом сердца все яснее. Потом и ориентир хороший приметила, всего-то на втором слое. Заметный такой каменный столбик, похожий на безголового суслика. Только и оставалось, что шаг сделать.

И я шагнула.

Ветер тут же вцепился в волосы, швырнул в лицо колючим снегом, рванул с тела лохмотья, выдувая из под них последние крохи тепла. Но это было уже не важно, ведь я была дома. Предки, как же хорошо!

Но радоваться было рано.

Уж конечно, ни один из иномирных гадов и не подумал потеряться при переходе. И они уже куда-то шли, увлекая меня за собой. Сквозь метель я даже не сразу разглядела куда, но когда поняла... да лучше бы я сама при переходе потерялась, честное слово!

Раньше я в таких местах не бывала, да и не сильно-то верила, что они вообще существуют. Но уж очень точно все приметы совпадали: постоялый двор прямо при дороге, без всякого забора, ворот и охранных знаков. Кажется давно заброшенным, но окошки тускло светятся, будто внутри камин горит.

Я уже открыла было рот, чтобы предупредить... и тут же закрыла. Не годится вот так бросаться подарками судьбы. Даже такими мерзкими.

Эти, иномирные, конечно же и знать не знали, в какую переделку попали. Пока я боролась с желанием убежать, куда глаза глядят, они успели высадить дверь и уже вовсю хозяйничали внутри. Что-то с грохотом падало, звенело разбитое стекло, а я все стояла и никак не могла себя заставить хотя бы шагнуть через порог. Чего мне это стоило, даже вспоминать не хочется. К тому времени, они уже нашли вино. О да, в таких местах всегда есть вино. Много, чтоб на всех хватило.

Потом дверной проем загородили перевернутым столом и подперли парой лавок. Надежно и крепко, чтоб ни зайти, ни выйти. Всю остальную мебель свалили кучей в углу, а сами иномиряне расселись прямо на полу, как собаки. Винные бутылки пошли по кругу, откуда-то появился пышный свежий каравай, кусок копченой грудинки, большая головка сыра и связка лука. Невиданная роскошь по меркам их глупого мира, как же тут устоять?

Меня же хватило только на то, чтоб забиться в самый дальний угол и молить предков, чтобы все побыстрее закончилось.

Сквозь пьяные, слишком громкие голоса, смех, чавканье и звон посуды, сквозь бешеный грохот сердца и недовольное урчание голодного желудка, все яснее проступал ритмичный, навязчивый скребущий звук. Будто кто ногтями по доске водит.

Царап-царап.

Все громче и громче. Но я-то знала - это только так кажется. Все остальные звуки стихают, вот и...

- Хэй, Роттэ Ма! - крикнула я, потому что пришло время. - Оцени товар!

Предки милостивые, как же мерзко!

Но выбора уже не было. Еще немного, и я бы сама частью товара стала, даром, что от угощения отказалась. В центре комнаты уже было тихо-тихо. Один из них еще пытался шевелиться. То ли подняться хотел, то ли просто голову повернуть на голос. Уже не смог.

Колени мои превратились в студень, но я все-таки встала и подошла к стойке.

- За тобой долг, Роттэ Ма! - напомнила я скребущей, шуршащей темноте за ней.

И вздрогнула, когда о гладкое, отполированное сотнями рукавов дерево звякнул потрепанный тощий кошель.

Первая мысль была: схватить и бежать. Бежать пока не она не передумала, но я сдержалась. Уж не знаю как. Видать, не весь разум с перепугу растеряла.

Еще бы пальцы меньше тряслись...

Кое-как справившись с завязками, я высыпала монеты на стойку. Осторожно, чтобы ни одна не укатилась. Примета такая есть: кто при торге деньги уронит, тот семь лет ни в чем удачи знать не будет. А уж при таком торге, наверное, все семьдесят семь.

Ха, ну конечно! Чтоб крысиная мать, да не попыталась выжулить себе лишнюю жизнь?

- Долг оплачен. Прощай, Роттэ Ма! -заявила сказала я, сгребая со стойки все монеты кроме одной. Восьмой.

В спину ударил холодный ветер, и даже не надо было оборачиваться, чтобы сообразить: пора убираться.

Пробираясь к услужливо распахнутой двери, я старательно смотрела только под ноги. Не помогло. Краем глаза все равно видела, как из-под пола выплескивается серая волна, и смыкается над лежащими на полу телами. А потом вокруг остался только ветер и снег, обрывая шуршание, писк и противный, влажный хруст.

О том, что надо дышать, я вспомнила только на дороге.

***

Первое время я просто брела наугад, бездумно меняя куски. Больше всего хотелось сесть задницей в сугроб и замерзнуть к ящеровой матери, но такой роскоши я пока не заслужила. Сначала надо кому-то рассказать, что за дрянь к нам из другого мира лезет, а уж потом можно и...

Тут я опомнилась. Остановилась, отдышалась как следует и потихоньку ко мне начал возвращаться разум. И первая связная мысль была такая: и далеко ли я убреду босиком по снегу? Пришлось и правда сесть в сугроб, чтоб как следует, до красноты, растереть ноги и обмотать ступни тряпками, оторванными от подола рубахи. Слабоватая, конечно, защита, но все лучше, чем ничего. Так у меня появился маленький шанс, что к людям я выйду раньше, чем окончательно отморожу пальцы.

Почему-то тогда я даже не сомневалась в том, что выберусь.

Конечно, карты у меня больше не было, но в свое время я по этим дорогам столько отмахала, что плохие куски уже чуяла на переход вперед. Вскоре я наткнулась на сдвоенный столб со знаком "конец пути", а потом, чуть подальше, отыскала знак южного торгового тракта. Места знакомые. Правда, зимой по ним бродить еще не приходилось.

До пристанища я добралась задолго до полудня. Тамошняя смотрительница - хмурая, с обветренным лицом и большими руками, - даже бровью не повела, увидев на пороге босую оборванку с красными волосами. Только проворчала, что за помывку десять серебрух сверху. Я дала двадцать и долго откисала в огромный, чуть подтекающей лохани, яростно скобля кожу жесткой мочалкой. Раз за разом втирала в волосы мыльный отвар, пока они не стали такими, как были до купания в дурацком иномирном море - цвета сильно выгоревшего на солнце льна.

Еще за тридцать монет я сторговала приличное темно-серое платье, толстые шерстяные чулки, - немного кусачие, но зато очень теплые, - пару крепких башмаков, старый плащ невнятного блекло-коричневого цвета и большую миску густой пшенной похлебки с грибами. Жаль, что лишней лошади у этой доброй женщины не было. И мази от ожогов тоже. Пришлось самой мешать из того, что было: яичного желтка и пареных отрубей. Честно скажу, повязку снимать боялась. Думала, под ней совсем все плохо после иномирной жары, грязищи и соленой морской воды. Оказалось, что вполне ничего себе - корочкой взялось и подживает потихоньку. Даже можно было разобрать знак, которым меня пометили: три волнистые линии, над ними кружок с точкой в серединке и что-то вроде наконечника копья, направленного вверх.