– Как я это сделал? – прошептал он.

– Пули достали из Уолдо?

– Конечно. Двадцать второй калибр. Одна расплющилась о ребро, одна целая.

– Ты человек аккуратный. Ничего не оставляешь без внимания. Обо мне толком ничего не знаешь. Вот и зашел проверить, какого калибра у меня оружие.

Коперник встал и снова опустился на одно колено возле убийцы.

– Слышишь меня, парень? – спросил он, пригнувшись к нему поближе, Тот издал невнятный звук. Коперник встал и зевнул.

– Какого черта! Кто его вообще будет слушать? Давай дальше, приятель.

– Ты не ожидал у меня ничего такого найти, но хотел посмотреть, как я живу. И пока ты там возился, – я указал на гардеробную, – а я помалкивал – может, немножко обиделся – в дверь постучали. Он вошел. А немного погодя ты подкрался сзади и схватил его.

– Ara, – Коперник широко ухмыльнулся, показав лошадиные зубы. – Заметано, приятель. Я дал ему в челюсть, потом коленкой и задержал. У тебя оружия не было, а парень полез на меня всерьез, ну, я ему и показал, где раки зимуют.

О'кей?

– О'кей, – отвечал я.

– Так и расскажешь в полиции?

– Ara, – отвечал я.

– Я тебя не выдам, приятель. Если со мной по-хорошему, я всегда пойду навстречу. Не беспокойся насчет того парнишки. Дай знать, если надо будет его выручить.

Он подошел и протянул руку. Я ее пожал. Она была влажная и липкая, как дохлая рыба. От влажных рук и от людей с такими руками меня тошнит.

– Только вот что еще, – сказал я. – Напарник твой – Ибарра. Не обидится он, что ты его не взял с собой?

Коперник вытер ленту внутри своей шляпы большим желтоватым шелковым платком.

– Итальяшка-то? – оскалился он. – Да пошел он к черту! – Он подошел ко мне вплотную, дыша мне в лицо. – Значит, чтоб без ошибок, приятель, – так и будем рассказывать.

У него пахло изо рта. У таких, как он, всегда пахнет.

В кабинете, где Коперник докладывал о своей победе, нас было пятеро: стенографист, Коперник, Ибарра, их начальник и я. Ибарра покачивался на стуле у стены. Шляпа у него была надвинута на глаза, но не могла скрыть их мягкого блеска, в углах четко очерченных губ играла слабая улыбка. Он избегал смотреть Копернику в глаза. Коперник не глядел даже в его сторону.

Чуть раньше в коридоре сделали снимки: Коперник пожимает мне руку, Коперник в шляпе, с револьвером в руке, с суровым, сосредоточенным выражением лица.

В полиции мне дали понять, что теперь-то знают, кто такой Уолдо, но мне не скажут. На столе у начальника я видел фотографию Уолдо, снятую в морге.

Прекрасная работа: волосы приглажены, галстук завязан, свет бьет прямо в глаза – и они блестят. Невозможно догадаться, что это снимок мертвеца с двумя пулями в сердце; прямо король дансинга, решающий, кого выбрать – блондинку или рыжую.

Домой я добрался около полуночи. Парадная дверь была заперта. Пока я искал ключи, что-то шевельнулось в темноте, и я услыхал тихий голос.

Она произнесла всего одно слово «пожалуйста», но я ее узнал. Я обернулся и увидел темный «кадиллак» у грузовой площадки. Фары его были погашены. Блеснул свет улицы, отразившись в больших глазах. Я подошел.

– Вы жуткая идиотка, – вымолвил я.

– Садитесь, – ответила она.

Я влез в «кадиллак», машина тронулась с места и проехала полтора квартала по Фрэнклин-стрит, потом свернула на Кингсли. Горячий ветер по-прежнему обжигал кожу и неистовствовал. Из открытого, плотно занавешенного окна большого дома доносилась по радио веселая музыка. Машин здесь было много, но она нашла свободное место позади новехонького «паккарда», у которого с ветрового стекла еще не сняли торговый ярлык.

Притиснувшись к тротуару, она затормозила и откинулась на спинку сиденья, не снимая с руля рук в перчатках.

Сейчас она была вся в черном или в темно-коричневом, в маленькой дурацкой шляпке. Я ощутил знакомый запах духов – сандаловое дерево.

– Неважно я с вами обошлась, да? – спросила она.

– Всего-навсего спасли мне жизнь.

– Что было потом?

– Я позвонил в полицию, немного наврал одному полицейскому, который мне не симпатичен, представил арест как его заслугу – на том дело и кончилось. А парень тот как раз и есть убийца Уолдо.

– Значит... вы им про меня ничего не сказали?

– Мадам, – повторил я, – вы всего-навсего спасли мне жизнь. Ради вас я на все готов...

Она ничего не ответила и не пошевельнулась.

– От меня про вас никто не узнает, – сказал я. – Кстати, я и сам не знаю.

– Меня зовут миссис Фрэнк Барсали, улица Фремонт, дом двести двенадцать, телефон два – сорок пять – девяносто шесть. Вы это хотели узнать?

– Благодарю, – пробормотал я и стал разминать незажженную сигарету. – Но зачем вы вернулись? – Тут я щелкнул пальцами. – Бог ты мой! Шляпа и жакет...

Сейчас же пойду принесу.

– Не только в этом дело, – сказала она. – Мне нужно мое жемчужное ожерелье. – Кажется, я слегка подпрыгнул. Только жемчуга мне сейчас не хватало.

По улице промчалась машина, должно быть вдвое превысив дозволенную скорость. Горькое облачко пыли взметнулось в свете фонарей, завихрилось и растаяло. Она быстро закрыла окно.

– Ладно, – решил я. – Валяйте – про ожерелье. У нас уже есть убийство, загадочная женщина, сумасшедший преступник, героическое спасение и лживый полицейский. Теперь займемся жемчугами. Выкладывайте.

– Я должна была выкупить его за пять тысяч у человека, которого вы называете Уолдо, а я Джозефом Котсом. Ожерелье было при нем.

– Не было никакого жемчуга, – сказал я. – Я видел, что выудили у него из карманов. Много денег, но никакого ожерелья.

– А не мог он спрятать его у себя в квартире?

– Мог, – ответил я. – Насколько мне известно, он мог спрятать ожерелье в любом месте штата Калифорния, кроме своих карманов. Как себя чувствует мистер Барсали в такую жару?

– Он все еще на совещании. Иначе я не смогла бы приехать.

– Почему же... Могли бы привезти его с собой, – заметил я. – На откидном сиденье.

– Ну, не знаю, – откликнулась она. – Фрэнк весит двести двадцать фунтов и выглядит довольно внушительно. Да и зачем ему ехать на откидном сиденье, мистер Марлоу.

– Что за чушь мы несем!

Она не ответила. Руки в перчатках легонько, чуть вызывающе похлопывали по тонкому ободу руля. Я швырнул незажженную сигарету в окно, повернулся и притянул ее к себе.

Когда я ее отпустил, она отодвинулась от меня как можно дальше к дверце и провела перчаткой по губам. Я сидел неподвижно.

Мы помолчали. Потом она очень медленно произнесла:

– Считайте, что я вас на это подбила. Я не всегда была такой. Только с тех пор, как Стэн Филипс погиб в своем самолете. Иначе я бы сейчас была миссис Филипс. Ожерелье подарил мне Стэн. Как-то он сказал, что оно стоит пятнадцать тысяч. Белый жемчуг, сорок одна жемчужина, самая крупная диаметром примерно треть дюйма. Не знаю, сколько по весу. Я их не оценивала и не показывала ювелирам. Но я их любила из-за Стэна. Я любила Стэна. Так, как любят всего раз в жизни. Можете вы это понять?

– Как мне вас звать? – спросил я.

– Лола.

– Рассказывайте дальше, Лола. – Я вытащил из кармана новую сигарету и стал разминать ее, просто чтобы чем-то занять руки.

– На ожерелье была простая серебряная застежка в виде пропеллера. В самой середине – маленький брильянт. Фрэнку я сказала, что жемчуга поддельные и купила их я сама. Он поверил. Отличить и правда трудно.

Понимаете... Фрэнк довольно ревнив.

В темноте она придвинулась ко мне, чуть коснувшись меня бедром. Но на этот раз я не шевельнулся. Завывал ветер, содрогались деревья. Я по-прежнему мял в пальцах сигарету.

– Наверное, вы читали этот рассказ, – сказала она. – Про жену и жемчуг, как она обманула мужа, сказала, что жемчуг фальшивый.

– Читал, – ответил я, – это Моэм.

– Я взяла на службу Джозефа. Муж тогда был в Аргентине. Мне было очень одиноко.

– Понятно, – сказал я.