У Ассоциации домовладельцев тоже есть хорошие связи.

Я вышел на улицу после завтрака. Ветер внезапно стих. Было прохладно, слегка туманно. Небо было низкое и серое. Я доехал до бульвара, нашел лучший ювелирный магазин и выложил нитку жемчуга на черный бархат под голубоватой лампой дневного света. Человек в тугом воротничке и полосатых брюках бросил на нее равнодушный взгляд.

– Ваше мнение? – осведомился я.

– Извините, сэр. Не оцениваем. Могу дать адрес оценщика.

– Не разыгрывайте меня, – сказал я. – Это подделка. Он поправил лампу, наклонился и повертел бусы в пальцах.

– Мне нужна точно такая нитка, с этой застежкой, срочно, – сказал я.

– Как это – точно такая? – Он не поднял головы. – Это все-таки богемское стекло.

– О'кей, можете вы сделать дубликат? Он покачал головой и отодвинул бархатную подставку, словно боялся запачкаться.

– Месяца за три. У нас в стране такого стекла не выдувают. Если хотите точно такое – по крайней мере три месяца. А наша фирма вообще этим не занимается.

– Разборчивая у вас фирма, – сказал я. Под его черный рукав я подсунул свою визитную карточку. – Давайте адрес, где сделают – пусть не точно такое, но поскорее.

Он пожал плечами, ушел с карточкой, через пять минут вернулся и отдал ее обратно. На обороте было что-то написано.

Лавка старьевщика находилась на Мелроуз-авеню. Чего только не было в ее витрине; детская складная коляска и французский охотничий рог, перламутровый лорнет в выцветшем плюшевом футляре и шестизарядный револьвер сорок четвертого калибра, какие все еще изготовляют для полисменов с Запада, чьи деды были рисковыми парнями.

Старик левантинец был при ермолке, двух парах очков и окладистой бороде. Он обследовал жемчуг, грустно кивнул и заявил:

– За двадцать долларов почти такие же. Не совсем такие, вы же понимаете. Стекло будет похуже.

– Как они будут смотреться?

Он развел крепкими сильными руками.

– Скажу вам правду. Даже младенец, и тот разберется.

– Делайте, – велел я. – С этой же застежкой. А эти мне вернете.

– Через два часа, – обещал он.

Леон Валесанос, смуглый маленький уругваец, попал в дневные газеты. Его нашли повешенным в квартире, номер которой не указывался. Полиция начала расследование.

В четыре часа я вошел в длинный прохладный бар клуба «Эсквайр» и нашел кабинку, где в одиночестве сидела женщина. На ней была шляпа вроде мелкой обеденной тарелки с очень широкими краями, коричневый костюм, строгая блузка мужского покроя, галстук.

Я сел рядом.

Она взглянула на меня усталыми темными глазами. В руках она вертела тонкий стакан, от которого пахло мятой.

– Спасибо. – Она была очень бледна.

Я заказал виски с содовой, официант отошел.

– Читали газеты?

– Да.

– Теперь поняли насчет этого Коперника, который украл ваш эстрадный номер? Вот почему они ничего не изменили в его рассказе и не вызвали вас.

– Теперь это уже не важно, – сказала она. – Все равно, спасибо вам.

Можно... можно мне на них посмотреть?

В кармане я вытащил нитку жемчуга из папиросной бумаги и подвинул к ней через стол. Серебряная застежка-пропеллер блеснула в свете бра. Блеснул и бриллиантик. Жемчужины были тусклые, как белое мыло. Они даже по размеру не совпадали.

– Вы были правы, – безжизненно сказала она. – Это не мой жемчуг.

Подошел официант с моим виски, и она ловко прикрыла ожерелье сумкой.

Когда он отошел, она еще раз медленно перебрала жемчужины, уронила в сумку и улыбнулась мне сухой и вялой улыбкой.

Я встал и крепко уперся рукой в стол.

– Я сделаю, как вы сказали – оставлю себе застежку. Я медленно произнес:

– Вы ничего обо мне не знаете. Вчера вы спасли мне жизнь, и между нами что-то возникло, но всего на секунду. Вы по-прежнему ничего обо мне не знаете. В полицейском управлении есть сыщик по имени Ибарра, симпатичный мексиканец, который нашел жемчуг в чемодане Уолдо. Это на случай, если вы захотите проверить...

Она ответила:

– Не говорите глупостей. Все кончено. Это было просто воспоминание. Я слишком молода, чтобы жить воспоминаниями. Может быть, все к лучшему. Я любила Стэна Филипса, но его нет... давно нет.

Я смотрел на нее не отвечая.

Она спокойно добавила:

– Утром муж сообщил мне одну новость. Нам придется расстаться. Так что у меня сегодня мало поводов для веселья.

– Мне очень жаль, – неуклюже произнес я. – Что здесь скажешь. Может быть, мы еще увидимся. Может быть, и нет. Я не вашего круга. Желаю удачи.

Я встал. Мы посмотрели друг на друга.

– Вы не притронулись к своему виски, – сказала она.

– Выпейте вы. А то от этого мятного пойла вам станет плохо.

Я постоял еще немного, положил руку на стол.

– Если у вас будут неприятности, – сказал я, – дайте мне знать.

Я вышел из бара, не оглянувшись, сел в машину и поехал по Сансет-бульвару к океану. Кругом в садах было полно почерневшей, увядшей листвы и цветов, сожженных горячим ветром.

Океан был спокоен. Я доехал почти до Малибу, остановился, вышел из машины и сел на большой камень. Прилив только начался. Пахло водорослями. Я посидел, глядя на воду, потом достал из кармана нитку поддельного жемчуга из богемского стекла, отрезал узелок на конце, и жемчужины по одной соскользнули с нитки.

Держа их в левой руке, я еще немного посидел и подумал. Думать, собственно, было не о чем. Я и так все знал.

– Посвящается памяти мистера Стэна Филипса, – сказал я вслух. – Любителя пускать пыль в глаза.

Я стал швырять жемчужины одну за другой в чаек, качавшихся на волнах.

Они погружались в воду с всплесками, и чайки взмывали в воздух и пикировали на расходящиеся круги.