– Кто это, мама? – спросил Дани, когда Давид сжал ее плечи.

Бэлла встала на колени и поцеловала сына в щеку.

– Это Давид Вилья, Даниэль. Он просит тебя поскорее выздоравливать. И тогда вы поговорите о футболе.

– Вот это да, – еле выдохнул Дани, глядя на знаменитого футболиста с нескрываемым восторгом. – Очень рад познакомиться, сеньор Вилья.

Глаза Давида неестественно заблестели.

– Я тоже очень рад, Даниэль, – хрипло ответил он, но тут доктор потащил обоих к дверям, объясняя, что должен как следует осмотреть ребенка, а тот немного окрепшим голосом жаловался, что не только умирает от жажды, но ужасно голоден.

Давид, улыбнувшись Бэлле, заверил:

– С ним все будет хорошо, любимая. Позволь мне отвезти тебя в отель. В самом деле, тебе нужно хоть немного поспать.

– Хорошо.

Бэлла оперлась на его руку, впервые за это время ощущая невероятный покой. Где-то играли на трубе, и звуки джаза смешивались с пением птиц. Бэлла остановилась у крыльца улыбаясь, послушала немного; Давид обнял ее за талию, и они вместе направились к ожидавшему такси.

Она не пропустила мимо ушей, что он не первый раз назвал ее «любимая». Но об этом они поговорят потом. Решат, что делать дальше. Как жить.

Сейчас самое главное, что Данэль жив. Значит все будет в порядке.

====== Надежда ======

Глава 48

Когда Бэлла проснулась, в комнате было темно – плотные шторы не пропускали солнечного света. Девушка, охваченная ужасом, с криком вскочила. Даниэль болен – лежит в коме, один, а она его бросила!

– Все в порядке, Бэлла, – поспешно проговорил подбежавший Давид. – Дани, мой сын, без сознания! Я должна ехать к нему! Она спустила ноги с постели, но Вилья осторожно удержал ее. – Даниэль пришел в себя, поел, ему дали воды, и нам больше нечего бояться, детка. Детка. Сколько лет прошло с тех пор, как она слышала нежные слова, произнесенные этим глубоким низким голосом. Они никогда не понимали друг друга. Давид предал ее доверие, растоптал, унизил, довел в свое время до того, что она чуть было не опустила руки, превратил в тень прежней себя. И вот с Даниэлем произошел несчастный случай и она послала за Давидом. Он бросил Барселону в разгар сезона, жену, дочерей, и приехал. Он по первому зову явился к женщине, с которой в свое время провел лишь одну ночь. Он бросился к сыну, о котором до недавнего времени даже не подозревал. Бэлла вспомнила все. Свое отчаянье, неуемное горе, страх, что ее Дани, ее малыш умрет у нее на руках, а она ничего не сможет с этим поделать. Девушка боялась звонить родителям и Энцо с Лусией. Она думала, что если произнесет вслух страшные слова «Дани в коме и может не очнуться», то она визуально приблизит их. Они станут реальными. Но она позвала Давида. Каким то шестым чувством Бэла понимала, знала, что Вилья не оставит ее в беде. Ни ее, ни сына. И оказалась права. Через все обиды, ненависть и ложь, Давид оказался рядом именно тогда, когда она больше всего нуждалась в нем. А Дани открыл глаза и улыбнулся. Он посмотрел на них своими красивыми темными глазками и мир словно снова стал на место. Сын жив. Давид рядом. И доктор сказал, что теперь все будет хорошо. Малыш пойдет на поправку. Самое страшное позади. Бэлла испытала такое громадное облегчение, что почти упала в объятия Вильи. Она порывисто приподнялась на кровати и обхватила парня за шею, наконец, прижимаясь к нему и испытывая ни с чем не сравнимые ощущения. Она обо всем подумает позже. О дальнейшей их судьбе, о Патрисии и Олайле с Заирой. Сейчас она, измученная неделей страха и безысходности просто прижималась к своему любимому мужчине. Мужчине, который никогда не принадлежал ей, но ее сердце было навеки сжато в его больших и сильных ладонях. Давид судорожно прижимал ее к себе, зарываясь лицом в пышные, пахнущие цветочным шампунем волосы. Его руки беспорядочно гладили напряженные плечи и спину, он шептал что-то нежное и безумно приятное. Но Бэла не слышала. Все ее внимание было сосредоточено на крепких и таких желанных объятиях. На ровном и сильном стуке такого дорогого сердца. То, что он приехал слишком многое значило для Бэлы, чтобы продолжать цепляться за прошлое. Она отстранилась и нежно провела рукой по щеке Вильи: – Звонили из больницы, пока я спала? Давид кивнул, нежно глядя ей в глаза. Бархатный голос произнес такие желанные слова, возвращающие все на круги своя: – Да. Дани неплохо себя чувствует. Все говорит за то, что необратимых явлений не предвидится, но, возможно, некоторое время у него будут сильные головные боли. Врачи хотят подержать его под наблюдением еще с неделю. – Он слегка приподнял ее подбородок. – А ты проспала почти десять часов. Бэлла повернула голову. Она спала одна. – А ты? – шепнула она с бешено заколотившимся сердцем. Давид улыбнулся ей. – Я ждал, – просто ответил он и, приблизившись, накрыл ее губы своими. Несколько секунд девушка не шевелилась. Она позабыла на сколько приятно ощущать его рядом вот так. Где то в глубине души шевельнулось предательское «Нельзя», но первый раз за такое долгое время она загнала робкий голос совести и разума поглубже и пошла на поводу у сердца, которое рванулось на встречу любимому. Внезапно Бэла словно оттаяла, и ее губы слегка приоткрылись, как иссохшая земля навстречу весеннему ливню. Поцелуй был неспешным и долгим, изгоняющим прошлое со всей его болью. Когда Давид, наконец, поднял голову, Бэла, отбрасывая прочь годы страданий, которые поработили ее рассудок произнесла слова, жившие в ее сердце. Слова, которые возможно делают ее худшей из женщин. Она ни на секунду не забывала, что говорит их женатому мужчине, но по другому не могла. Пора быть честной самой с собой. Да и Давид должен знать. Они оба обязаны принять решение о дальнейшей судьбе ради дочерей Вильи. Ради Даниэля. И Бэла, глядя в такие любимые глаза, сказала: – Я люблю тебя. И всегда любила.

====== Я верю! ======

Глава 49

Глаза мужчины вспыхнули огнем, словно там, за непроницаемыми глубинами, кто то зажег свет. Он рывком прижал к себе девушку, и ответил куда то ей в волосы, дрожащим, словно ненастоящим голосом:

– И я тебя. Всегда! Он снова поцеловал Бэлу, на этот раз с томной страстью, заставившей ее затрепетать. Ни один мужчина на свете не способен пробудить в ней столь глубокие чувства. Только Давид.

Его губы коснулись ее виска, лба, полуприкрытых век. Бэлла неожиданно вскинулась, глядя на него бездонными страдальческими глазами.

– Почему ты так поступил со мной, Давид? Тогда, на Ибице. Почему был так холоден? Так жесток? Расскажи мне! Я четыре года хотела узнать, почему? Мало того, что ты солгал, так еще и унизил? Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что должна была быть причина. Назови ее ради Бога!

Вилья прижал ее к себе. – Господи, прости меня, Бэла, любимая! Прости, так как сам себя я так и не простил. Я причинял боль людям, которых люблю больше всего на свете. Выгоняя тебя тогда, я словно отрывал кусок от собственного сердца. Но иначе было нельзя. И Давид, голосом, полным эмоций и раскаяния, поведал Бэле о том периоде своей жизни, когда он повстречал ее, О проблемах с Пат, о болезни Заиры, о том, что он обязан был сделать выбор, как бы больно ему не было. – Тогда, в ту ночь на яхте, я впервые ни о чем не думал, Бэла. Просто наслаждался временем, проведенным с тобой. Я чувствовал то, что заставляло сердце буквально выскакивать из груди. – Вилья осторожно гладил руками лицо любимой. В бездонных карих глазах светилась вся правда. Обнаженная, ни чем не прикрытая правда, которая, наконец, показала свою голову. Сердце Бэлы перевернулось. – Понимаешь – продолжал Давид – я правда хотел быть с тобой. Я задумывался о дальнейшем еще там, на «Призраке». Мы были знакомы сутки, но мне казалось, что целую жизнь. Ни с кем мне не было так хорошо, как с тобой. Но тут позвонила Пат и сказала, что всю ночь пыталась мне дозвониться. Что дочь больна и звала меня. А я тем временем придавался плотским утехам. Мне стало стыдно и больно одновременно. Я остро осознал вину перед дочерьми и перед тобой. Вся вина была не мне. И я понял, что не должен пускать тебя в эту грязь, в которую была превращена моя жизнь. Мой выбор был в пользу дочерей. – глаза умоляли о понимании – ты сама мать! Ты знаешь, каково это, когда твой ребенок в опасности, а ты ничего не можешь сделать. Вот я и решил отказаться от тебя. Видя твои сдерживаемые слезы, я умирал тысячами смертей, но мне казалось, что так будет лучше для всех. Не думай, что я не понимал, что рано или поздно ты узнаешь кто я такой. Но на тот момент я считал, что это просто поможет тебе возненавидеть меня еще больше. Я готов был заплатить эту цену. Но даже в самых смелых снах я не мог и предположить, что ты будешь беременна. В голосе Давида звучала такая яркая, такая неуемная боль, что Бэла просто не смогла остаться равнодушной. Она прижала к себе его голову и произнесла: – Я тоже не могла – девушка тоже решила раскрыть все карты – тогда, все оставшееся мне время на Ибице после твоего отъезда я провела, как во сне. На автомате работала, ела, спала. Меня душила сначала боль, потом обида, а затем злость. На себя, за доверчивость и легковерие, на тебя, за то, что ты такой подлец. Но больше всего меня угнетало, что я полюбила тебя. Я знала, видела это, но ничего не могла поделать. Я безумно скучала и не заметно для себя самой резко похудела. Меня стало тошнить, но я списывала это на недоедание и нервный стресс. Бэла горько улыбнулась воспоминаниям: – После возвращения в Мадрид мне на все открыла глаза Лусия. Тест показал, что я беременна. В этот самый день я узнала, что отцом моего будущего ребенка станет ни кто иной, как Давид Вилья, известный футболист Барселоны. На тот момент Лу болела за Ваш клуб и заставила меня смотреть с ней игру, чтобы отвлечься. Экран показал тебя. Вот тогда весь мой мир рухнул. Я была беременна от женатого мужчины, публичной личности. Очень много времени прошло перед тем, как я смирилась с этим. Мы еле сводили концы с концами. Я пыталась закончить университет и найти работу. Лусия только делала первые шаги в журналистике. Было сложно, но мы прорвались. Я не знаю, что бы я делала без Лу и Энцо! Если бы не они, то я бы точно рехнулась. Одна. Без денег и работы и с ребенком в животе. В глазах Давида стояла боль. Такая душераздирающая и осязаемая, что не возможно было не прникнуться его чувством вины. Он еще сильнее прижал к себе Бэлу: – Ты должна была сообщить мне! Я бы ни за что не оставил ни тебя ни Дани. В любом случае. Тем более, если бы ты мне тогда сказала, что беременна, я бы свернул горы, чтобы быть с тобой. – его голос звучал решительно. Девушка погладила его по темным волосам: – Я считала тебя лживым ублюдком и недостойным человеком. Тем, кто меняет женщин, как перчатки, имея двух прекрасных дочерей и жену. Когда то мне казалось, что я ненавижу тебя, но время показало, что это не так. Я любила тебя, и от этого мне было так больно. Дани родился в срок и вовремя. На то время я уже заканчивала учебу и почти устроилась на работу. Хоть не большие деньги, но водится стали. Лусия потихоньку поднималась по карьерной лестнице. Энцо и она делали все для нашего удобства, но я понимала, что просто постепенно чахну. Я должна была резко изменить свою жизнь. И я уже было подумала, что у меня выходит…… – Бэла покачала головой. – А потом я встретила тебя на Эль Классико. И все вернулось. И боль и любовь и обида. Ты говорил со мной и не представлял, что дома меня ждет твой сын. Я хотела, чтоб ты узнал, но в тоже время боялась этого. А тот Поцелуй снова впился в сердце ржавым штырем. И Патрисия……. Мне хотелось умереть. То время было самым тяжелым. Но после него и настал переломный момент. Лу, устроила мне собеседование в Марке. Они с Энцо промыли мне мозги и просто заставили понять, что я это просто бледная тень той девушки, которая уехала на Ибицу на лето. В Марку меня взяли. Остальное, думаю, ты знаешь. Моя карьера строилась на виду у всей страны. Давид кивнул и с тяжелым сердцем проговорил: – Я гордился тобой каждую минуту. Я смотрел на красивую, уверенную в себе девушку, а видел мою Бэлу, русалку в лунном свете, которая за одну ночь подарила мне столько счастья, что я не мог поверить, что она реальна. Прости меня, родная, что поступил так в свое время. Прости за то, что из-за меня ты прошла через ад. Я хотел, чтобы ты была счастлива, но собственными руками обрек тебя на страдания. Если бы я только знал…… Его голос прервался, и Бэла с нежностью посмотрела в дорогое лицо: – Все это в прошлом, Давид. Давай просто забудем. Мы оба наделали столько ошибок, что в пору сойти с ума. Теперь все должно быть по другому. – Все будет по другому! Я обещаю тебе! Мы, наконец, сможем жить так, как оба давно хотели. Я не потеряю тебя больше! Они снова поцеловались. Нежно, глубоко, чувственно. Бэле казалось, что она в раю, а Вилья вдруг усмехнулся: – Знаешь, а я ревновал. Ко всем этим твоим гостям на программе. Очень хотелось переломать носы всем тем, кто похотливо пялится на тебя. Я как фанатик смотрел каждую твою передачу – признался он таким напряженным голосом, что Бэлла вздрогнула. – Ревновал к твоим собеседникам и ко всем тем, кого ты любила! А особенно к отцу твоего ребенка. – Но у меня никого не было, – возразила она, бледнея. – И я не любила никого кроме тебя! Как не пытались Лу и Энцо навязать мне свидания, ничего не выходило. А к отцу ребенка правильно делал, что ревновал, ибо его я любила на столько беззаветно, что готова была простить все! Взгляды их снова встретились, всего лишь на мгновение, пролетевшее для остального мира незаметно. Мгновение, в котором уместилась вся их жизнь. – Прости меня! – в очередной раз промолвил Давид – прости! Глаза его превратились в темные колодцы нестерпимой боли. Бэлла пыталась заговорить, но слов не было. Она будто стояла на краю пропасти, боясь того, что может услышать, но все же произнесла: – Давид, я давно простила тебя! С той самой секунды, как ты вошел в палату Дани. Ты явился не смотря ни на что. И то, как ты смотрел на нашего сына……… так не может смотреть человек, которому все равно! Твоя боль была равной моей. Я безмерно благодарна, что ты был рядом! Я люблю тебя! Но сейчас я обязана спросить, так как на кону слишком многое. – она глубоко вздохнула и выпалила – Давид, ты женат. У тебя дети. Скажи мне, как мне на это реагировать? Ради тебя и Дани я готова на все, но я не буду подвергать своего сына риску привязаться к тебе, а ты вернешься в семью. Может мы просто ничего не скажем малышу? – прерывая, готовые сорваться с губ Давида возражения, Бэла подняла руку – Я не собираюсь запрещать тебе видится с ним. Но сказать ему правду – обречь на мучения. Я не прошу тебя принять решение сейчас. Подумай, а вечером поговорим. Хорошо? Вилья долго смотрел ей в глаза странным взглядом, а затем кивнул и заключил в объятия: – Я люблю тебя – просто сказал он – и этого ничего не изменит. А также я люблю Даниэля. Он мой сын. И это тоже неизменно. – он поцеловал ее в кончик носа – но я согласен поговорить вечером. Тем более разговор будет долгим и длинным. Бэла погладила его по щеке и одними губами шепнула «как скажешь». Их губы снова слились в поцелуе, из-за которого весь мир словно померк. Остались только они и огромная двухспальная кровать. Руки Вильи путешествовали по телу девушки, задевая нервные окончания. Бэла вздрагивала, все крепче прижимаясь к его груди. Девушка понимала, что еще минута, и они полностью потеряют рассудок. Тяжелое дыхание вырывалось из груди Вильи. Да и сама Бэла чувствовала не менее ярко. Губы мужчины спустились на ее шею, осторожно покусывая ароматную кожу. Как же давно она жаждала этих прикосновений, этих губ……. Но нельзя. Они не определились, что их ждет дальше. И еще Дани……. – Едем в госпиталь, – хрипло попросила Бэла, цепляясь руками за плечи Давида. – Даниэль ждет нас. Мутными глазами Вилья уставился на нее, медленно возвращаясь в реальность. Затем кивнул и поднялся с постели. В карих глазах все еще горел огонь. Они быстро оделись и вышли из отеля. Портье узнал, конечно, обоих, но не подал и виду. Невысказанный вопрос, что делает футболист Барселоны и Сборной Испании в отеле в Севилье с известной телеведущей повис в воздухе. И Давид и Бэла нисколько не сомневались, что газеты обязательно напишут об этом. И девушка подумала о семье Вильи. Что же происходит? Почему он так спокоен?