Эти добрые люди готовы были сделать все, чтоб помочь Бэлле и Даниэлю. Макс, сын Агнесс, выразил готовность пойти в тюрьму вместо матери.

Бэлла ужаснулась такой перспективе, и даже мысли:

- Агнесс – со слезами говорила она – если бы не Вы мой сын был бы мертв. Я не имею претензий. На все Воля Господа нашего! Я желаю Вам скорейшего выздоровления и спасибо!

Добрая женщина и ее сын плакали вместе с Бэлой.

На следующий день ей позволили сидеть подле Дани и держать его за руку. Она больше не задавала вопросов при виде постоянно сменяющихся докторов, проводивших один осмотр за другим. В середине четвертого дня сестра, проверявшая пульс Даниэля, на миг застыла и выскочила из палаты. Тут же появились врачи, и Бэллу выставили в коридор.

– В чем дело? Что случилось? – допытывалась она. Но двери закрылись у нее перед носом, и Бэлла, подавив рыдания, опустилась на все тот же стул.

Первым с ней заговорил хирург, оперировавший Даниэля.

– Мне очень жаль, сеньорита Маматова, но состояние вашего сына резко ухудшилось, и вам лучше сообщить обо всем его отцу.

Бэлла тупо уставилась на него. Хирург, привыкший к подобного рода потрясениям, терпеливо повторил:

– Отец ребенка. Ваш муж. Думаю, необходимо его уведомить.

Бэлла непонимающе покачала головой.

– У меня нет мужа.

Хирург наконец вспомнил. У Бэллы Маматовой не было спутника жизни. Она растила сына одна. Никто не знал, кто же отец малыша.

– В таком случае пусть приедут ваши родные, – сочувственно посоветовал он.

В широко раскрытых глазах Бэллы плеснулся ужас.

– Вы хотите сказать, что мой сын умирает?

– Нет. Конечно, нет. Мы не должны терять надежду. Но если у него есть близкие родственники, необходимо объяснить им, что состояние мальчика крайне тяжелое.

– Нет, – прошептала Бэлла, сжимаясь на глазах, так что помятый костюм из голубого полотна, казалось, вмиг обвис на ней. – Я пока никому не хочу говорить. У него есть ба,ушка с дедушкой и крестные. Но вы же не дадите мне позвонить и сказать им, что Дани……

Ужас в глазах Бэллы поверг видавшего виды доктора в ступор.

– Ясно. – Хирург подошел ближе и помог ей подняться. – Вы можете посидеть с ним.

Он открыл дверь, и Бэлла замерла на пороге, не сводя глаз с маленькой жалкой фигурки на постели.

И именно сейчас, в этот самый момент она поняла, что должна сделать. Не Энцо. Ни Лусия. Ни родители. Есть лишь один человек в этом мире, который поймет и разделит ее чувства. Лишь он сможет дать ей силы, чтоб верить. Он сам будет верить! Если надо, то за них обоих.

– Сеньор Давид Вилья, – срывающимся голосом пробормотала она. – Пожалуйста, позвоните сеньору Давиду Вилье.

Она метнулась к постели, сжала безжизненную руку сына и разрыдалась.

Всю ночь она не отходила от него, мысленно требуя, приказывая, умоляя открыть глаза, сказать хотя бы слово. Когда первые серые лучи пробились сквозь щели в жалюзи, Бэлла начала говорить с сыном так, словно он был в сознании, напоминая о счастливых днях в Мадриде, о прогулках по Севилье, у подножия гор, где они собирали цветы, о мультиках, футболе, корриде, о солнце и песке.

Она прижимала его ладошку к щеке, вновь и вновь рассказывая о том, как она любит его. Что не сможет без него жить. Что он тот, ради кого она дышит.

Никто не тревожил Бэллу. Непрерывный монолог, казалось, немного ее успокаивал. Слегка улыбаясь, она описывала путешествие на «Куин Мэри», корабле, который возил их по Севильской реке, их жизнь в «Плазе» и ежедневные походы с Лусией в Центральный парк Мадрида. Она говорила обо всем, что они делали вместе, о людях, которых любили: Энцо, Лусии, бабушке с дедушкой.

– Я сделаю все, что ты хочешь, дорогой, – шептала она со слезами. – Я отправлю тебя на футбол. Если хочешь, то мы переедем в Барселону, где ты сможешь ходить в «Ла Массию». Я буду каждый день водить тебя на корриду, покупать сладости и игрушки. Только открой глаза и улыбнись мне, пожалуйста. Прошу тебя.

Ответа не было. Дверь тихо открылась, и на постель упала тень. Бэлла подняла глаза.

Рядом стоял Давид Вилья с серым, неузнаваемым лицом и смотрел на сына. В его глазах стыло неуемное горе.

====== Единение ======

Глава 47

Вилья перевел взор на осунувшуюся, заплаканную Бэллу, которая смотрела на него с отчаяньем.

– Помоги мне спасти его, – с отчаянием попросила она. – Помоги мне, Давид!

Несколько долгих минут он стоял неподвижно, глядя на безжизненное тело сына. Сына, которого он никогда не знал. И теперь с мучительной горечью думал о том, сколько времени потрачено напрасно. Времени, которого уже не воротишь.

Лицо его застыло, став жестче и определеннее. Больше он не потеряет ни единой секунды. И не согласится жить в разлуке с сыном. С Бэлой. Давид обнял девушку за плечи, и долгие одинокие годы умчались прочь, словно их никогда и не было.

– Наш сын не умрет, – мягко, но с непреклонной убежденностью пообещал он. – Верь мне, любимая.

Бэлла сжала его руку, сияя полными слез глазами. Он всегда прав. И не может ошибиться сейчас. Просто не может.

– Давид Вилья здесь, сынок – сообщила она, – он хочет поговорить с тобой о футболе, дорогой. О стадионах и игроках. Он возьмет тебя играть за Барселону, как ты и хотел…….

Длинные густые ресницы не вздрогнули. Всю ночь они дежурили у постели. Сестра несколько раз проверяла дыхание и пульс Даниэля, а врачи заходили каждый час, чтобы повторить осмотр. Небо посветлело – до рассвета оставалось совсем немного.

– Я так и не успела сказать ему о тебе, Давид, – призналась Бэлла, прерывая молчание и задыхаясь от слез. – Несколько раз пыталась, но не смогла. Мы путешествовали на колесном пароходе, и он заявил, что хотел бы стать игроком в футбол. Он хочет играть за Барселону и быть похожим на тебя. На тебя, понимаешь? Он ничего не знал, но решил, что будет подражать именно Давиду Вилье. Я сказала ему, что в пять лет отдам его в школу Реала. Я обещала ему, что он будет футболистом и я……

Ее голос сорвался от слез и она уткнулась лицом в плечо Вильи и снова заплакала.

– Он станет футболистом, Бэлла. И все его мечты сбудутся.

В голосе Вильи не было и тени сомнения. Давид словно гипнотизировал ее взглядом, пытаясь вселить собственную уверенность. Бэлла неожиданно успокоилась. Она не потеряет Даниэля. Давид не позволит.

Доктор тихо подошел к кровати и проверил рефлексы Дани. Закончив, он выпрямился и осторожно произнес:

– Никаких перемен, сеньорита Маматова. Вам следовало бы вернуться в отель и отдохнуть.

Бэлла покачала головой, и доктор вздохнул. Коматозное состояние может длиться неделями и месяцами. Обязательно должен настать момент, когда она признает поражение. Он слегка поднял брови и повернулся к Давиду.

– Можно поговорить с вами, сеньор Вилья?

Давид неохотно отошел от постели и направился с доктором к двери.

Бэлла снова взяла вялую руку сына и приложила к своей щеке.

– Пожалуйста, Дани, очнись. Посмотри на меня, родной, – умоляюще твердила она.

Первый луч солнца лег на пол. Где-то вдалеке раздался унылый звон колокола. Пальцы, которые она сжимала в своих, едва заметно дрогнули.

Бэлла задохнулась от неожиданности, чувствуя, как оглушительно колотится сердце.

– Даниэль, – настойчиво шепнула она, наклоняясь к нему. – Даниэль, ты меня слышишь?

Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем его рука вновь шевельнулась.

– Мамочка, это ты? Я хочу пить, мама.

– Дани! – всхлипнула Бэлла – сыночек любимый….

Темные девичьи ресницы, затрепетав, поднялись. Мутные непонимающие глаза уставились на нее.

– Даниэль! Слава тебе, Господи!

Соленые ручьи струились у нее по щекам. Бэлла смеялась и плакала, целуя его руку. Она смутно услышала, как доктор позвал сестру, и тут же раздались быстрые шаги Давида.

– Прошу извинить, сеньорита Маматова, – сказал доктор и, нагнувшись над Даниэлем посветил ему в глаза фонариком. Потом поднял голову, и Бэлла заметила, что он улыбается. – Придется сделать еще немало анализов, но худшее осталось позади. – Возможно, сейчас, – спросил он у сияющей Бэллы, – вы согласитесь отправиться в отель и отдохнуть?