Глубокий вдох, и не выдыхаю, потому что перед нами в густом тумане кроется совсем иной мир, который люди не видят, каждый день в спешке проносясь мимо. Взъерошиваю волосы, скинув капюшон, и стараюсь высушить их, но вечерняя прохлада перед дождём не позволяет это сделать. Прячу руки в карманы и часто моргаю, борясь с внутренним замешательством и паникой, словно передо мной вот-вот упадёт снаряд.

- Готова? – Лука берёт меня за руку, обжигая теплом своего тела, и я киваю, облизывая высохшие от частого дыхания губы. Нет, я не готова, внутри меня что-то волнительно трясётся и кричит, чтобы мы туда не шли. Нет, я боюсь, потому что боги могут вновь запрячь нас как каких-то лошадей в свою упряжку, лишь бы выполняли приказы слепо и беспрекословно. Давай, Эфф, ты сможешь покончить со всем этим, немного усилий и мир станет прежним.

Делаю шаг, пискнув, когда проходим сквозь плотную стену из насыщенного пара, оглядываюсь, ёжась и обнимая себя руками. Здесь холодно. Поднимаю взгляд на тёмное небо, заволоченное антрацитовыми тучами. Дождь преследует меня везде, где бы я ни была. Осторожно, по приказу блондина, ступаю по слишком громко шелестящей траве, вытянув перед собой заколку. Попутно пытаюсь превратить аксессуар в оружие, но почему-то не могу сосредоточиться. Трясу её, шепчу, умоляю, но в ответ ничего, никакого превращения.

***

Девушка через несколько попыток успевает превратить заколку в оружие и даже восторженно хмыкает, встречаясь губами с тёплой ладонью. Он шипит, приказывая подобным образом молчать и не создавать каких-либо громких звуков, способных навлечь беду. Боится за неё, а Элизабет считает, что зря. Мотает головой, отстраняясь, и ускоряет шаг, спеша оказаться возле яблони. Сад Гесперид подозрительно тих, маленькие холмы окутаны в одеяла из тонкого тумана, а травинки покрыты капельками росы.

Небо разрезает огромная молния, освещая каждый тёмный уголок этого зловещего по своей атмосфере места. Сердце пропускает несколько ударов, в то время как там, вверху, раздаётся оглушительной силы гром, заставляя шатенку вскрикнуть и ускориться. Она боится грозы, а Лука этого не знал. Ему предстоит столько узнать об этой удивительной девушке, что вытащила его из бездны.

Фитч бежит, перепрыгивая препятствия в виде небольших ям, и оказывается возле высокого дерева, на ветках которых висят яблоки, будто бы позолоченные. Девушка замирает, вглядываясь в свет исходящий от фруктов, и улыбается, протягивая руку. Гром вновь заставляет её восторженно вскрикнуть, и стена воды обрушивается вниз, окатив словно из ведра. Едва ещё одна молния проносится по небесному полотну и освещает сад, Лука пытается криком разрезать каждую каплю, но вместо этого Элизабет только видит его искаженное лицо и не понимает, почему он что-то кричит.

Она только успевает сорвать нужное яблоко, как её живот протыкают когти. Насквозь, чтобы наверняка не выжила, а в её глазах застывает лунное серебро. Элизабет тихо всхлипывает, наблюдая в замедленном режиме, как к ней бежит Кастеллан, прорываясь сквозь стену дождя. Опускает взгляд вниз и видит, что из неё ручьями вытекает кровь. Дракон резко скидывает её со своей лапы и, недовольно рыкнув, скрывается в темноте.

Пытаясь закрыть широкую рану, он шепчет ей, что всё будет в полном порядке, что они поедут туда, куда мечтали, остепенятся, заведут детишек и умрут от естественного явления – старости. Вот только все их планы разорваны в клочья.

- Нет, - кричит он, срывая голос, - пожалуйста, не умирай.

Мокрые волосы прилипают к лицу, а сделать вдох с каждым разом становится труднее, ведь невозможно остановить кровь, когда повреждение столь велико. Она знает, что ей суждено было умереть, теперь понимает, что воля богов всегда исполняется. Элизабет – дочь Артемиды, богини, которая дала обет безбрачия и не имела права носить в себе ребёнка, способного запятнать её честь. Зевс был против, однако всяческие попытки уничтожить дитя терпели крах и поражение, в то время как мать гладила выпуклый живот, чувствуя лёгкие толчки и улыбаясь каждому движению малышки внутри. Но никто не знал, что ей уготована такая судьба, никто не знал, что Мойры давно сплели её нить.

- Эй, послушай меня, - его голос как за толстым стеклом, а ещё и шум дождя бьёт по барабанным перепонкам, едва-едва позволяя расслышать отдельные звуки. Элизабет корчится и заходится в диком кашле, выплёвывая сгустки крови с золотыми крапинками. Кровь богов перемешанная с кровью человека окрашивает собой землю и траву вокруг. И ливень не способен смыть следы борьбы за жизнь. Острая боль складывает импульсом пополам, отчего девушка сжимает челюсть, боясь вскрикнуть. Ей до безумия больно, что вот-вот в глазах потемнеет, и она больше не проснётся, спустится в царство мёртвых и никогда больше не вернётся. Лука беспомощно втягивает воздух, судорожно и рвано, будто лёгкие наполняются водой, отбирая кислород. Чёрт возьми, он не знает что делать, мечется, что-то кричит и сжимает хрупкие дрожащие плечики, покрывая поцелуями лицо Фитч, искажённое от неприятных ощущений. Сердце проделывает тройное сальто, катается на американских горках, испытывая целую тысячу мертвых петель. Ему страшно, страшно за их будущее, страшно за то, что монстр не убит.

- Элизабет! – он берёт её лицо в ладони, сжимает так, чтобы не теряла сознание, трясёт, борясь с её желанием опустить невероятно тяжелые, будто из осмия, иридия и платины, веки. Она качает головой, двигая губами, но не издаёт ничего, кроме булькающих звуков – кровь в её горле не может найти выхода. Найдя в себе крупицы сил, выплёвывает ещё несколько сгустков, впуская в горящие лёгкие такой необходимый воздух.

- Лука.., - шепчет, а парень весь дрожит, и дождь скрывает его крупные слёзы, скатывающиеся по щекам, - Мне так жаль..

Он чувствует, как холод проникает под кожу болезненной инъекцией и охватывает всё большие территории её тела. Беспомощность разбивает куда сильнее, чем бита, обёрнутая в колючую проволоку, сильнее, чем по нему прокатится бульдозер, сильнее, чем молния Зевса ударит ему прямо в сердце. Сидеть и смотреть, как жизнь буквально вытекает из физической оболочки и освобождает внутренний мир, душу, скрытую под слоями мышц и костей, - невыносимо, так больно, будто сжигают на костре несколько раз.

Дождь перестаёт быть помехой, его капли становятся более редкими, а Кастеллан желает, чтобы вода смысла их с лица земли, чтобы они перемешались и стали единым целым. Живым единым целым, но его половинка теряется в недоступных ему землях.

- Я так тебя люблю. Прости меня, прошу, - так мало времени и так много нужно произнести вслух, раскрыть, будто бы двери, свои мысли, показать силу её чувств к нему, показать, что именно она испытывает, едва их руки соприкасаются. – Эти боги..они такие эгоисты..

Её голос слабеет, как и слабеют руки, закрывающие дыру в животе размером с вселенную, а внутри Луки что-то замирает и обрывается, разлетается на тысячу осколков, будто заминировали стеклянное здание и то рушится, складываясь в плоскую кучу бесполезного мусора. Гром не может заглушить его криков, не может заставить его перестать трясти уже безжизненное и остывающее тело, не способное больше открыть глаза и подарить такую теплую улыбку, застывшую на посиневших губах. Прикрытые веки, но под ними глазные яблоки больше не двигаются, больше её лесные изумруды не взорвут в нём сверхновую, не запустят жизнь заново.

Её больше нет.

И осознание этого давит на плечи, словно он заменяет Атланта, державшего небо, словно он стоит в самом центре земли и плавится, сливаясь с ядром планеты. Гладит её влажные волосы, запускает руки, сжимает кулаки, впиваясь взглядом в серые небеса и проклиная каждого бога, кто был против жизни Элизабет.

- Я должен был защитить тебя, я должен был, - шепчет он девушке, которая больше не услышит его, не подарит лёгкий поцелуй в губы и не спрячется смущённо в его плече, боясь поднять зелёные глаза, горящие таким живым огоньком.

Её больше нет.

И это превращает его в самый настоящий ходячий труп. Внешне он жив, улыбается, разговаривает и что-то даже делает, но внутри него пусто, словно кто-то выскреб всё без остатка, а дыру нечем заполнить. Здесь не спасёт никакой артефакт, разбитое сердце не лечится.