Рука превратила камень в пыль.

Карлайл одёрнул кисть и стал наблюдать, как каждый отдельный кристаллик песка осыпается с запястья и как она остаётся совсем пустой. Замерев, он едва ли мог дышать от накатившей паники.

Живот скрутился от осознания вновь приобретённой силы. Надежды на возвращение домой обычным молодым служителем церкви стали растворяться.

Надежды, что дитя Сатаны не проклял его, также истощались с каждой прошедшей секундой и с каждым новым ужасающим открытием способностей изменённого тела. Скорость. Сила. Огонь в горле, который заставлял Карлайла нападать на людей в течение последних часов.

Схватившись за грудь, он согнулся пополам; глаза защипало от знакомого желания разрыдаться. Мужчинам плакать нельзя, ведь это показатель слабости и моральной неустойчивости, отец учил это подавлять.

Его отец.

Может ли Карлайл желать встречи с ним теперь, когда знает, кем стал? Не может. Просто не имеет права. Он крепче сжал свою грудь, осознав, что впредь ему стоит забыть дорогу домой. Навсегда. Карлайл обдумывал, где сможет заглушить свои воспоминания, а боль увеличивалась.

Быстрый вздох. Сердце в груди, бившееся почти двадцать четыре года, замерло. Никакого сердцебиения. Он стал монстром.

Бросив беглый взгляд на окно, ведущее в комнату отца, Карлайл принял решение: он уйдёт. Уйдёт в дремучий лес, который скроет от него туманный город. Юноша пообещал себе, что никогда никому не причинит вреда.

Карлайл быстро понял, чем стал, и решил сказать своё последнее «прощай». Подпрыгнув, он тихо взобрался по задней стене церкви, осторожно цепляясь руками за камни, и заглянул в окно.

Огонь в горле разгорался, пока Карлайл осматривал комнату отца. Обстановка была проста: деревянный пол, маленький камин и скромный стол в углу, где отец учил и сочинял свои проповеди. Его папа всегда утверждал, что двое мужчин должны жить просто, ничего не усложняя; он верил ─ малое количество имущества приблизит их к Богу.

Карлайл задержал дыхание и вздрогнул, когда отец вошёл в комнату с их семейным другом Уильямом. Он качнулся назад, под окно, прочь из поля зрения, легко повиснув на каменном выступе.

— Случилось то, чего мы и опасались, Уильям? Вы не можете найти моего сына? — спросил Симонд. Карлайл содрогнулся; отец ищет его. Рассредоточившись, он сделал болезненный вздох, прежде чем понял одну ужасную вещь: собственный отец кажется ему аппетитным.

Юноша сморщился и зажмурил глаза, пытаясь настроиться на продолжение разговора.

— Прости… Я сожалею… От него не осталось и следа.

Карлайл услышал, что отец его задумался — Симонд заскрежетал зубами.

— Ты видел у него укус? Ты в этом уверен?

Теперь притих Уильям.

— Да, уверен. Прежде чем сбежать, мы оглянулись… он подвергся жестокому нападению. Мне горько говорить тебе об этом. Монстр атаковал его первым… Эти существа не глупы. Они поняли, что дорогой Карлайл был лидером нашего отряда.

Он услышал, что отец положил на деревянный стол несколько листов пергамента; эти движения направили его запах прямо к окну. Карлайл крепче сжал камень, за который цеплялся, и снова поморщился, почувствовав пальцами растёртые песчинки. Он сжал стальную челюсть и постарался не дышать.

— Тогда… верно предположить… Мой сын мёртв.

Карлайл почувствовал кивок Уильяма, и оба мужчины зашевелились, собираясь покинуть комнату. Но это уже было не важно, он услышал достаточно. Отец думает, что он мёртв, и, пожалуй, это лучше правды.

А правда такова: его сын — монстр.

Подняв взор на ночное небо, Карлайл испугался, что скоро наступит утро. Ему требуется убраться из города раньше, чем случится ещё что-то ужасное. Языки пламени мучительно лизали горло, пока он плёлся по каменным улицам, трепетно сдерживая дыхание и избегая любого движения.

Приобретённая скорость была больной мазохистской шуткой. Она ещё больше искушала его подкрадываться к беззащитным людям и убивать их. Карлайл продолжал сжимать челюсть, когда вышел на окраины города, туда, где не рискнул бы оказаться в старой жизни.

Страшное жжение в горле не прекращалось, даже во время бега. Это напомнило ему, как когда-то в детстве у него сильно болело горло, отчего Карлайл отхаркивался кровью. Только сейчас это казалось в тысячу раз хуже. Горло было единственной пылающей частью тела, пылающей так же, как и он несколько дней в том мерзком подвале.

Карлайл остановился недалеко от стада запряжённых лошадей, которые паслись как раз на окраинах города. По-прежнему не дыша, он оценил загон, заполненный конями и мулами, приобретёнными для перевозок и работы в поле. Их пульсирующие сердца издевались над ним, качая кровь по огромным телам. Карлайл закрыл глаза от мучительного огня в горле.

Тук. Тук. Тук.

Стук больших бьющихся сердец зазывал, заполняя уши своим звучанием, а рот — кисло-сладкой жидкостью. Он стоял, не в силах отвести взгляд. Ноги понесли его против его же воли.

«Нет! Стой! Прекрати это!» — кричал разум. Карлайл резко выдохнул, но, стоило ему взять себя в руки, боль снова дала о себе знать

Вдруг глаза уловили какое-то мерцание в лунном свете. Прежде чем мысль достигла своего конца, он оказался в корыте с водой для животных. Сложив руки лодочкой, Карлайл вобрал протухшей воды и, не обращая внимания на запах, стал пить. Глоток за глотком он поглощал воду и, наконец, остановился, чтобы проверить, не утихло ли жжение.

Но огонь свирепствовал.

Он выпустил на волю бесслёзный рёв; ничего не могло усмирить пламя. Карлайл должен исчезнуть из города, пока не подверг опасности чью-то жизнь. Разум блокирован. Настало время покинуть Лондон.

Оттащив себя, Карлайл долго всматривался в границы города и, развернувшись в сторону холмов, побежал. Он бежал и бежал, пока не оказался достаточно далеко от соблазнов.

Обернувшись, юноша увидел тусклую линию огней, таившую каменные грязные дороги города, где он вырос и прожил свою человеческую жизнь.

Понурив голову, он позволил телу разразиться в очередных бесслёзных рыданиях. Той жизни больше нет. Теперь у него другая жизнь. Он проклят.

Карлайл точно не знал, сколько простоял, разглядывая Лондон с расстояния, когда солнце стало подниматься из-за далёких холмов на востоке.

«Как иронично, что солнце решило проглянуть в тот самый день, когда я очнулся творением темноты», — горько думал он, смотря, как лучи начали будить город дюйм за дюймом, словно прокладывая путь к середине неба. Облака приближались, норовили закрыть собой светило, что было естественно для Лондона, но солнечный свет всё равно пробивался сквозь них.

Вдоволь насмотревшись на покинутый им город, Карлайл развернулся и неторопливо пошёл через холмистые леса. Он закрывал глаза и брёл, медленно моргая, словно решая, что сделать с собой. Его отвлекли пучки света, пробившиеся сквозь листву зарослей и деревьев вокруг. Солнечные лучи проливались сквозь кущи растений, где он бродил, позволяя маленьким проблескам касаться его кожи и согревать её.

Карлайл резко остановился, подняв руку к солнцу. Она сияла светом, не похожим ни на что. Миллионы граней на каменной коже сверкали ярче драгоценностей, которыми украшали себя придворные дамы. Сияние его кожи могло затмить даренные им бриллианты и рубины.

Он ужаснулся.

Каждая грань отражала от себя зелень вокруг, делая солнечный лес похожим на россыпь бриллиантов и изумрудов. Он громко вздохнул, трогая лицо и руки, пытаясь стереть это с себя.

Горло снова воспылало и сжалось, заставляя Карлайла яростно отшатнуться. Отражения скакали и мерцали на листве, когда он сорвался с места. Юноша должен был как можно быстрее спрятать себя. Если кто-нибудь увидит его, у них не останется сомнений, что он монстр.

Карлайл стрелой мчался сквозь деревья, стараясь найти место, скрытое от солнца и любого людского присутствия. Он бежал и бежал, с каждой секундой пути всё больше паникуя, но не находил защиты от солнечного света, который заставлял его сиять лампой неисправности.