Внезапно в горле стало расти горячее, обжигающее ощущение. Ноздри раздувались, взгляд метался по тёмному пространству. Карлайл разглядел каждый угол, каждую древесную щепку на ящиках и каждую песчинку, покрывавшую картофель и репу, что лежали рядом с ним. Положив руку на живот, он понял, что не чувствует голод даже после нескольких дней собственного горения. Еда вокруг не привлекала и не вызывала соблазна съесть её. Вместо этого в теле, разуме и горле возникло странное желание выйти навстречу тем двоим.
Пол над ним снова заскрипел и застонал, когда маленькая молодая женщина приблизилась к погребу. Карлайл вжался в самый дальний и тёмный угол крохотного подвала. Он тихо нашёптывал молитву Богу, чтобы женщина, что бы ей ни понадобилось, быстро нашла это и тут же ушла.
Карлайл начал представлять, что всё это просто сон, и, когда женщина отодвинула щеколду, внезапно учуял кое-что.
Глухое, пульсирующее, обливающееся кровью сердце.
Не медля ни секунды, звук поразил уши, и Карлайл вообразил тёмно-пунцовую жидкость, протекающую через искушающий его орган. В тот же момент какой-то чужеродный, кисло-сладкий раствор заполнил рот, заставляя юношу быстро сглотнуть. Сердце продолжало бешено колотиться, отдаваться в ушах, пока Карлайл горбился в углу.
Маленькая, слегка округлая женщина шагнула в подвал, её дыхание с хрипом проходило через горло. Карлайл жмурил глаза и терпел распаляющийся огонь в горле, слушая, как она в поисках чего-то ей нужного роется в деревянных ящиках. Найдя посудину в нескольких шагах от себя, женщина принялась черпать ею пшеницу для свежего хлеба. Движения её тела порождали какой-то странный сладостный запах, и аромат волнами взмахов донёсся до него.
Карлайл схватился за ворот рубашки и спрятал лицо, чтобы блокировать запах, но ничего не получилось. Обострённое обоняние вновь и вновь улавливало аромат, и он ничего не мог с этим поделать.
Внезапно глаза распахнулись. Всё стало ясно.
Повышенная чувствительность. Горение после укуса. Тот факт, что он не был голоден, как минимум — не нуждался в обычной еде по прошествии почти трёх дней.
Существо, укусившее его, заразило своим ядом. «Он сделал меня созданием ночи! Отродьем Сатаны! Одним из тех, на которых охотятся отец и наша конгрегация*!»
Рассудок кричал, а горло продолжало гореть доведённым до белого каленья огнём, пока Карлайл решал, что делать. Желание схватить плотную женщину начало брать верх, и он каждым миллиметром своего тела пытался сдержать дыхание, что казалось единственным шансом на облегчение.
— Агард, нужно идти в лавку! Эти проклятые крысы снова поели всю пшеницу! — провизжала женщина; её горячее дыхание отражалось от голых грязных стен погреба. Карлайл морщился, в то время как раскалённое пламя безжалостно иссушало горло.
Было очевидно, что что-то не так, и он знал, что именно. Укус изменил его.
Это казалось пыткой длиною в вечность. Женщина наконец нашла, что искала, и поднялась вверх по лестнице. Прыткий проблеск света, мелькнувший в дверном проёме, указал: день скоро уступит темноте ночи. Он знал — нужно уходить и постараться понять, что происходит с его новым странным телом. Покинув погреб, юноша выбрался наружу и тут же оказался окружён изобилием запахов и видов. Карлайл не обращал внимания на изменение зрения в тёмном подвале, но сейчас он мог видеть и чувствовать то, что когда-то попросту был не в состоянии заметить. Его потрясло обоняние, которое возвратило в горло тлеющий огонь.
Протерев глаза, он быстро заморгал и попытался сконцентрироваться. Юноша знал, что должен найти отца и утешить его, сказать, что всё в порядке, но Карлайл никак не мог вспомнить, где находится родной дом. Пока одна часть разума обдумывала это, другая половина переключила своё внимание на пьяного мужчину. Он, шатаясь, шёл позади.
Повернув голову, Карлайл устремил взгляд на другого покачивающегося грузного мужчину, пропахшего пивом и потом, который только что вышел из трактира.
«Как я мог узнать, чем он пахнет, если он находится так далеко от меня? — размышлял Карлайл, а рот вновь заполнялся кисло-сладкой жидкостью. — Почему я так страстно желаю этого мужчину?»
Едва ли он успел закончить свою мысль, как ноги сами поднесли его к пьяному неряхе, который, шатаясь, брёл по переулку.
Карлайл сглотнул жидкость и постарался обуздать себя, прежде чем мужчина заметит его. Стоило ему только подумать, что надо отсюда сматываться, как человек громко выдохнул, расстегнул пальто и, достав бутыль с алкоголем, отхлебнул из горла.
Карлайл, даже не моргнув, почувствовал, как его пальцы разорвали тонкий ворот пальто, отшвырнув клочки ткани на землю. Руки взметнулись к сальным волосам, и он, задрав голову мужчины, открыл для себя пульсирующую кровью шею. Рот Карлайла истекал от предвкушения; он оголил зубы и приготовился вонзить их в плоть.
Мужчина приглушённо вскрикнул от неожиданности и страха; его сердцебиение проникало в темноту.
— А-а!!! Я не хочу умереть от лап ночного демона! — ревел он. Крики заглушали ладони Карлайла, которые он стойко держал на груди мужчины.
Вскоре вопли стали громче; Карлайл замешкался. Его оголённые зубы были готовы вгрызться в липкую от пота кожу.
— Я не хочу умирать! — орал мужчина, дрожа от страха.
«Что я делаю? Я не могу причинить вред этому человеку! Я должен был стать слугой Божиим! Я не могу этого делать!» — кричал ему рассудок. Карлайл резко закрыл рот. Испуганный, он стоял в тишине аллеи, пока мужчина пытался бороться с железной хваткой. Отпустив его волосы, Карлайл замер взглядом на вибрирующем пульсе в шее человека. Мужчина попятился назад, его глаза полнились диким страхом, разглядывая существо в черноте ночи. Карлайл, задержав дыхание, бросился прочь.
Он не замечал, как далеко убежал или насколько быстро скрылся в темноте. Карлайл считал, будто это способно временно затушить огонь внутри. Привычка советовала ему не дышать, а необходимость заставляла увеличивать скорость с каждым толчком.
Остановился он резко; ноздри неожиданно уловили запахи… дерева… ладана… вина… Ароматы нахлынули, и на какой-то миг юноша замер.
Он был дома.
Карлайл, удивлённый, что смог вспомнить, где живёт, несколько мгновений стоял у входа в церковь. «Возвращение… Может быть, то, кем я стал, не так страшно. Я дома».
Утешительные мысли не задержались в голове надолго; желание и неизвестный запах, который ассоциировался у него с людьми, наполнили рот той самой сладковатой жидкостью. Прежде он начинал ёжиться от дискомфорта, но теперь его каменное тело застыло истуканом, пока перед глазами появлялись картинки.
Он вспомнил маленькую деревянную часовню, что находилась по соседству с их скудной жилплощадью. Его отец, служитель церкви, никогда не покупал дорогие вещи, считая это примером алчности. Вдвоём они жили здесь с рождения Карлайла. Юноша вздрогнул от воспоминаний об одинокой жизни с отцом. Всё больше и больше воспоминаний всплывало в его голове.
Он всё вспомнил.
Давление, которое принуждало его присоединиться к церкви и стать членом духовенства, вовек отказавшись от создания семьи. Карлайл учился религии с ранних лет, проводил ночи за изучением библии под светом свечи. Вспомнил одиночество подрастающего мальчика с отцом, который до сих пор оплакивал потерю жены и матери. Припомнил, что, когда не мог прочитать священное писание должным образом, отец бил его своим кожаным ремнём.
Карлайл осмотрелся по сторонам. На тёмных улицах пусто. Уши не улавливали никакого движения далёких от церкви каменных переулков, и он тайком направился к задней двери через часовню.
Петли угрожающе заскрипели под ржавыми болтами. Он отрешённо поджал губы, решая, как поступить дальше. Взглянув наверх, Карлайл увидел: слегка приоткрытое окно отца находилось в двадцати футах над землей.
Протянув руку, он ухватился за торчащий камень. Подтянувшись, почувствовал, что ладонь, которой зацепился за него, вся покрыта песком.
