***

— Дарья, здравствуй. Как твои дела? Мы давно не виделись. У меня для тебя есть прекрасная новость, нужно встретиться, а заодно и познакомить тебя кое с кем, — размеренный голос в трубке не вызвал никаких эмоций. Будто бы они не родные отец и дочь. Будто бы они не виделись несколько месяцев, пока она привыкала к прелестям семейной жизни, — Встретимся завтра в моем загородном доме в семь вечера.

И когда ты стал разделять все на «мое» и «твое», папа?

***

Я путешествую: Венеция и Лондон,

Брюссель, Алжир и Рим.

Весь белый свет мне отдан —

Но страстью разъезжать все меньше я томим.

Вот Лондон — розовый кирпич, покрытый сажей,

Дремота по углам.

Венеция — всё та же

Грусть по любви, вода и камень пополам.

Как декорация — Брюссель, и Рим, что цепко

Из тьмы глядит на мир

Незрячим оком слепка.

Жасмином пахнущий и козами Алжир.

Я не был счастлив там — я их люблю, а всё же

Томился в них, чужих.

Увы, в Париже тоже —

Тоска везде, где нет простертых рук твоих.

========== XI ==========

«Abyssus abyssum invocat.»

Бездна взывает к бездне.

***

Из колонок лилась приятная музыка, обволакивая молодых людей. Девушка обняла свои колени, изредка покачиваясь. Ее бледная кожа сплошь была покрыта мурашками — он снова забыл закрыть окно, и теперь осенний ветер гуляет по квартире, устанавливая в помещении зябкость схожу с уличной. Мужчина приподнялся на локти, дабы иметь возможность любоваться прелестными изгибами любимой, а также мягким водопадом ее волос, что локонами ниспадали с плечиков. В таком полусогнутом положении сербу была предоставлена вся ее спинка, что он успел изучить за то недолгое время их совместной жизни. Пальцы сами собой поднялись и поплыли в направлении ее тела, желая ощутить бархат кожи. Но как только длинные пальцы молодого человека коснулись ее спины, она тут же непроизвольно вздрогнула, хоть и ожидала, что вскоре ощутит тепло его рук.

— Паш, я не понимаю, — прохрипела она, в то время как его пальцы пробежались по ее пояснице, не пропуская ни одного позвонка, ни одного изгиба.

— Чего ты не понимаешь, милая? — выдохнул он ей на ушко, не забывая слегка прикусить мочку уха. Руки оторвались от спины и переместились на другую сторону, обнимая девушку, — Что случилось?

— Эта Анжелика… Господи, да у нее даже имя такое, будто бы она только что с панели сошла! — брюнетка вмиг подскочила на ноги, разрывая такие любимые и родные объятия. Она уже была на взводе и в любой момент могла «взорваться», — Паша, скажи мне, что он в ней нашел?! Что?! У нее нет ничего, чем она могла бы ему понравиться!

— Даш, — мягко произнес молодой человек, легонько сжимая ее руку, призывая успокоиться, — Достаточно того факта, что до этого у нее был ухажер, сумевший оплатить силикон. Далее дело за малым, — усмехнулся он, — Ты ведь не маленькая девочка и прекрасно понимаешь, что твой отец взрослый человек. У него есть свои потребности, желания. В конце то концов, он ведь не должен провести всю оставшуюся жизнь в одиночестве.

— И поэтому он не нашел варианта лучше, чем притащить домой эту, — девушка замолкла на пару мгновений, морщась от ненавистного теперь имени, — Ликочку. Он же ее утром без тонны косметики увидит и все — сердечный приступ обеспечен.

Серб издал тихий смешок на незначительную шутку брюнетки, а та все распылялась:

— Она хочет от него только одного: денег. Нашла себе богатенького папика и залетела от него, чтобы удержать!

— Ревнуешь? — такой правильный, но такой постыдный для нее вопрос. Она вряд ли признается, но ее ответ — да. Естественно. Разумеется. Конечно же!

Черт возьми, человек обделивший ее вниманием и лаской после смерти матери, теперь носится рядом с этой молодухой, исполняя любой каприз. Он так мило с ней обращается, заботится о ней, шепчет всякие нежности. И пусть это, конечно же, отношения двух взрослых людей — если второй партнер младше собственной дочери, это отношения взрослых людей? — но разве Даша ни разу за всю свою жизнь не заслужила хотя бы капельки отцовской любви? Хотя бы по выходным. По праздникам?

Ей показалось, или отец за вечер сказал новой избраннице больше нежных слов, чем Даше за всю жизнь?

Обидно. До боли обидно. И хочется кричать, хочется рушить все вокруг. Хочется вновь закрыться ото всех, возвести эти стены и сидеть в них, не разрешая кому-либо перейти границы, заданные ею.

Но Паша не даст ей этого сделать. Не в этот раз. Не сегодня.

Прислуга Виктора накрыла замечательный стол, а ужин в изысканной столовой обещал быть прекрасным… Прекрасным ровно до того момента, как она увидела человека, с которым отец хотел ее познакомить.

Девушка с волосами пепельного цвета, которые бы Даша с радостью назвала мочалкой, широко улыбалась, обнажая небезупречную улыбку. И брюнетка искренне не понимала, что такого особенного в ней. Чем она смогла зацепить ее отца. Зато Канаева знала хорошо одно: Пашу это пугало точно не заинтересует.

Худощавая девушка пыталась выглядеть милой в глазах молодой пары, да и своего мужчины, но отчего-то Даша заметила странные искорки в ее взгляде. Эта бестия себя явно покажет.

— Анжелика, а сколько Вам лет? — нацепив самую любезную улыбку из своего арсенала, Канаева сцепила ладошки в замочек. Ухмылка тронула губы серба, но тот поспешил прикрыть ее рукой, изображая натуральный кашель. Учитывая характер его жены и тот факт, что перед ними стоит молоденькая спутница Виктора, молодой человек делал неутешительные выводы. Приближался шторм, и он чувствовал его всем своим нутром. Это знакомство не приведет ни к чему хорошему. И почему-то ему на миг показалось, что здесь остается точка возврата. Отныне все будет по-другому. Но к плохим мыслям за годы, проведенные в раздумьях о произошедшей в его жизни трагедии, он привык. А посему поспешил выкинуть нелепицу из головы. Что плохого ему и Даше может причинить это знакомство?

— Мне двадцать один. И ты, Дашенька, можешь называть меня просто Ликой, — она любезно улыбнулась, рассматривая дочь своего «возлюбленного».

Спасибо, хоть не «мамой».

— А ты меня просто — Дарьей Викторовной. Все-таки, постарше буду, — язвительный тон набирал свои обороты, а в голове Павла пронеслась мысль о том, что еще чуть-чуть, и его любимая непременно начнет плеваться ядом, ну или испепелит Анжелику презрительным взглядом карих глаз.

— Дарья! — отец повысил голос, заставив дочь сбавить обороты, — Мы с Анжеликой собираемся пожениться, поэтому будь добра: веди себя поуважительнее.

— Да, у нас с Витечкой скоро будет малыш, — ее ладошка легла на плоский живот, слегка поглаживая.

Глухой звон разбившегося стекла. Одна секунда. Одна фраза. Мир разрушен. Все разбито вдребезги.

Она разворачивается и со всех ног бежит к выходу, не обращая внимания ни на крики Паши, ни на шпильки, что грозят уронить ее, причиняя боль. Но минутой ранее она получила куда больше боли, чем, пожалуй, за всю жизнь после смерти матери. Ее больше нет.

***

Постепенно к порогу подкрался Новый год, быстро пролетели январские выходные, а чреда будних дней снова вернулась в их жизнь. Обида на отца не ушла. Более того, ненависть к новоиспеченной невесте Виктора разгоралась с новой силой каждый раз, когда брюнетка видела то, как мужчина трепетно относится к Анжелике. Спустя месяц после произошедшего в доме возобновить общение с отцом все-таки пришлось. Правда, безо всякого на то энтузиазма. Боль не утихла, а жила в ней, пожирая в те моменты, когда Даша оставалась одна. Но здесь нужно отдать должное одному несносному сербу, который просто не давал провалиться в депрессию, постоянно вытаскивая ее куда-либо и заставляя забывать о новой проблеме, появившейся в их жизни.

Она крутит колесико зажигалки. Пламя не заставляет себя ждать и тут же соприкасается с сигаретой, заставляя ту начать тлеть. Тонкие пальцы судорожно подносят треклятую никотиновую палочку ко рту. Алые губки раскрываются, впуская в себя едкий дым, тут же невыносимо обжигающий легкие своей гарью. Но от этого почему-то легче. Одна боль заглушает другую. Парадокс.