Зал был битком набит. Двигаться можно было только вместе с толпой, по кругу. Самые разнообразные маски, пёстрые одежды, громкий говор и смех, музыка оглушили её.

- Посмотри направо! - вдруг воскликнул брат.

Направо у стены стоял Чехов, глядя куда-то вдаль, поверх голов. Она ахнула.

- Теперь, конечно, я свободен? - обрадовался Алёша и сейчас же исчез в толпе.

На ней было чёрное домино, на лице маска. Достав из сумочки пару орехов, она сунула их в рот, надеясь этим изменить голос, и смело направилась к Чехову. Нет, вовсе не смело, но поспешно, поскольку боялась упустить его.

- Как я рада тебя видеть! - пропищала она. В маскараде полагалось всем говорить "ты", однако Чехов не был в маске. Тут она перестаралась.

Пристально оглядев даму, он покачал головой:

- Ты не знаешь меня, маска.

От волнения она дрожала и боялась проглотить орехи. Неожиданно он молча взял её руку, продел под свою и повёл по кругу. Кажется, он её узнал. Оба молчали, но их снова наполнило чувство бесконечной близости.

Они могли бы долго кружить рука об руку, в толпе и одновременно наедине, - но рядом мелькнуло знакомое лицо.

- Эге! - воскликнул Немирович. - Уже подцепил!

Чехов, нагнувшись, быстро предупредил её:

- Не оборачивайся, не выдавай себя, маска, даже если окликнут.

- Меня здесь никто не знает, - пропищала она.

- Пойдём в ложу, выпьем шампанского, - тревожно озираясь, предложил он.

Она была готова идти, куда он ни поведёт. С трудом выбравшись из толпы, они поднялись по лестнице к ложам. Коридор был пуст. Тот самый, где они встретились на спектакле "Принцесса Грёза" и так досадно разошлись.

- Вот хорошо! - сказал он. - Я боялся, что кто-нибудь назовёт тебя по имени, и ты выдашь себя.

Вырвав руку, она остановилась:

- Значит, ты знаешь, кто я? Скажи!

Он улыбнулся загадочно:

- Скоро пойдёт моя пьеса в Александринке. - Знаю. "Чайка". - Ты будешь на первом представлении? - Буду. - Так будь очень внимательна. На все вопросы я отвечу тебе со сцены. Но только будь внимательна. Не забудь.

Он снова взял её руку и прижал к себе.

- На какие вопросы? - потребовала она уточнения.

- На многие. Но следи за действием.

Они вошли в пустую полутёмную аванложу. На столе стояли открытые бутылки и бокалы.

- Это ложа Суворина, - пояснил он. Суворин недавно арендовал театр. - Сядем.

Она села, на всякий случай незаметно вынув орехи изо рта. Неужто он узнал её?

- Не понимаю. Как ты можешь сказать мне что-нибудь со сцены? Ведь ты не знаешь, кто я. Да как я пойму, что сказанное относится ко мне?

- Ты поймёшь, - улыбнулся он. - Пей. Хочешь попудриться? Я отвернусь: сними маску.

Не снимая маски, она поднесла бокал ко рту.

- Тебе нравится название "Чайка"? Чайка... Крик у неё тоскливый. Когда она кричит, хочется думать о печальном. - В его словах внезапно прозвучала тоска.

- А почему ты сейчас печален? Тебе скучно?

- Ты не угадала, маска. Сейчас мне не скучно.

Его тон смутил её, и она снова заговорила про таинственное обещание:

- Но как можно что-то сказать со сцены? Если бы ты знал меня, я подумала бы, что ты вывел меня в своей пьесе...

- Нет, нет!

- Ну, не понимаю!

- Пойдём вниз, - поставив бокал, предложил он. - Неприятно, если кто-нибудь сюда войдёт.

Послушно встав, она сама взяла его под руку. Они спустились в зал, и толпа опять поглотила их. Утомившись кружением, они сели в уголке.

- Расскажи мне что-нибудь о себе, - попросил он. - Расскажи свой роман.

- Какой роман? - опешила она. - Это ты пишешь романы, а не я.

- Расскажи свой пережитой роман. Ведь ты любила кого-нибудь?

- Не знаю, - смешалась она.

Мимо них двигалась, шумела, смеялась толпа масок. Непрерывно гремел оркестр. Голова у неё кружилась от выпитого шампанского, нервы были напряжены, сердце билось с перебоями. Давно позабыв, что искоренила из души любовь, она снова любила его и снова была счастлива. Прислонившись к его плечу, она заглянула в любимое лицо:

- Я тебя любила. Тебя, тебя...

- Ты интригуешь, маска, - отстранился он.

- С тех пор, как я узнала тебя, не было ни одного часа, когда бы я не думала о тебе. А когда я видела тебя, то не могла наглядеться. Наши встречи были для меня таким счастьем, что его трудно было выносить. Дорогой мой!

Он откинул со лба непослушную прядку и поднял вверх глаза.

- Ты не веришь? - огорчилась она. - Ответь мне!

- Я не знаю тебя, маска.

Жестоко. Она отстранилась.

- Если не знаешь, то как же ответишь мне со сцены?

- Ты поймёшь.

- Значит, ты всё-таки знаешь меня?

- Знаю. Ты артистка. Но ты не кончила рассказывать свой роман. Я слушаю, - с улыбкой наклонил он к ней голову.

Она уже взяла себя в руки.

- Роман скучный, а конец печальный.

- Печальный?

- Я не знаю, любила ли я действительно. Разве это значит любить, если только борешься, гонишь эту любовь, прислушиваешься к себе: кажется, я уже меньше люблю; кажется, я выздоравливаю. Разве это любовь?

- Не было бы любви, не было бы и борьбы, - уверенно заметил он.

- Значит, ты мне веришь?

Он покачал головой:

- Я не знаю тебя, маска. - Встав, он заставил её подняться. - Тут много любопытных глаз. Не хочешь ещё вина? Я хочу.

Они снова поднялись в ложу и вошли, после того как он убедился, что там никого нет. Опять усевшись к столу, они принялись бессвязно болтать, прихлёбывая шампанское. Вспомнив последнюю встречу на бенефисе Яворской, она принялась дразнить его актрисой.

- Ты влюблён в Яворскую, несчастный?

- Неужели ты думаешь, что я откровенно отвечу?

- А почему нет?

- Да только потому , что ты -сама Яворская.

- Ты думаешь? - расхохоталась она. - Давно бы сказал, и я сняла бы маску.

- Сними.

- Нет, поздно. Домой пора. - Благоразумие в ней всё-таки взяло верх.

Спустившись по лестнице, они оглядели зал. Толпа заметно поредела. Она заметила брата, озиравшегося по сторонам в поисках сестры. Сбегая по ступенькам вниз, они столкнулись с Сувориным.

- Антон Павлович! - закричал он. - Мы вас искали, искали...

Быстро пожав спутнику руку, Лидия Алексеевна кинулась к брату.

- Ты довольна вечером? - весело осведомился он. Все близкие знали о её слабости.

- Ни слова Мише, - умоляюще попросила она.

"Я - Яворская? - вертелось в голове. - Он ответит со сцены Яворской?" Она почему-то всё ещё сомневалась, что Антон Павлович узнал её.

17. Ч а й к а

- Вот тебе, чехистка! - сказал муж, протягивая театральный билет. - С трудом достал, и то не в партер, а в амфитеатр. Как же, бенефис Левкеевой, любимицы публики...

- А ты? - удивилась она, что билет на премьеру "Чайки" один.

- У меня заседание. И, по правде сказать, невелика потеря... - сухо отозвался он.

Она для приличия подосадовала, но на самом деле была рада. Чехов обещал ей дать со сцены ответ на все вопросы. Миша рядом будет мешать.

Театр был переполнен: зрители пришли "на Левкееву", ожидая весёлого зрелища. Началось представление. Вся - внимание, она глядела на сцену, беспокойно ловя каждое слово.

- Люди, львы, орлы... - начала монолог Нина Заречная.

В зале засмеялись. Будто пробудившись, Лидия Алексеевна стала с недоумением прислушиваться к проносившемуся по рядам ропоту. Что такое? В зале шушукались и смеялись. Не может быть. Чехов так популярен, так любим...

Первое действие закончилось, занавес стал опускаться. И тут поднялось невообразимое. Зрители свистели, хлопали, улюлюкали, хохотали. Место Лидии Алексеевны было возле двери, и она хорошо слышала проходивших мимо в фойе людей. "Писал бы свои мелкие рассказики... Зазнался, распустился... За кого он принимает столичную публику?..."