Было ясно, что Буранов видит в ситуации нечто бо́льшее, нежели смерть отдельного человека. Что именно, до этой темы разговор ещё не дошёл. Зато намерение Михаила Михайловича привлечь меня к расследованию трагедии полностью совпадало с моим желанием. Я задыхался от ненависти, сам не зная, к кому. Ничего так не хотелось, как найти убийцу – или убийц – и разорвать в клочья собственными руками.

Приняв рюмку-другую, за руль я обычно не сажусь, а с Бурановым-то мы выпили целую бутылку. Но сегодня я плюнул на всё. В принципе, удостоверение сотрудника Департамента – железный аргумент в любом споре с дорожной полицией. Избегай происшествий, а на прочее ребята закроют глаза.

Я неторопливо проехал Литейный проспект, свернул на улицу Столыпина, а потом, набирая скорость, рванул по мало загруженному в этот час бульвару имени атамана Платова. Недавно купленный в рассрочку «Стриж» летел синей стрелой, легко и плавно обгоняя менее скоростные «Кабриолеты», «Руссо-франки», «Енисеи». Несмотря на выпитый коньяк, я чувствовал себя уверенно: двадцать лет езды выработали полный автоматизм.

Доехав до своей двенадцатиэтажки, я запарковал машину у подъезда и медленно выбрался наружу. Домой отчаянно не хотелось. Там стоял телефон, с которого надо звонить в Лондон и говорить с Лизой. Я никогда не умел выражать соболезнование. Не знаешь, что сказать, все слова кажутся лишними, даже фальшивыми… Сейчас для Лизы главное – не сойти с ума от горя. Серёги больше нет, но малолетние Ленька с Настей остались, и жить теперь надо ради них… Кажется, у Лизы ещё здравствуют родители. Я тоже буду помогать, чем только смогу…

На лавочке возле подъезда сидела женщина. По многолетней профессиональной привычке я механически, одним взглядом, снял информацию: молода, рыжеволоса, веснушчата… Снял и пошёл дальше, доставая на ходу ключ от подъезда. Успел подумать, что никогда не видел её в нашем доме или поблизости.

– Мистер Ходько, если не ошибаюсь?

Вопрос был задан грудным низким голосом и почему-то на английском языке. Я резко обернулся. Поднявшись, женщина приблизилась, и я ощутил горьковатый запах элитных духов «Принцесса Каролина».

– Не имею чести быть представлен, мисс, – произнёс я по-английски же, мгновенно оглянувшись. Возле подъезда находились только мы двое. Поодаль в песочнице, под присмотром бдительных мамаш, возилась окрестная малышня.

– Меня зовут Айрин Мэддокс. Я прилетела из Лондона. Мне надо поговорить с вами.

– О чём?

– О вашем покойном друге Сергее Добромыслове.

Я напрягся. В России о гибели Серёги пока что знали считанные люди. Впрочем, если она действительно из Британии, узнать могла прямо там же, сразу…

В опустившихся сумерках лицо женщины казалось алебастровой маской, и лишь большие тёмно-карие глаза смотрели на меня беспокойно и вопросительно.

– Пойдёмте, – коротко сказал я, открывая подъезд.

Вообще-то жилище сотрудника Департамента для посторонних посещений не предназначено. Не в том смысле, что у меня холостяцкий беспорядок, а так, на всякий случай… Но не улице же разговаривать.

В лифте мы молча разглядывали друг друга. Я убедился, что женщина не столь молода, как показалось на первый взгляд – лет примерно тридцать пять. Её заметно старили морщины в уголках глаз, бледность лица и длинный тёмный плащ, совершенно лишний в тёплый майский вечер. Во всём прочем она была вполне привлекательна. Веснушки трогательно облепили прямой носик и высокий лоб, уютные очертания скул и подбородка намекали на добрый нрав, и даже ярко-рыжие волосы (неубиенный символ хитрости и коварства!) казались мягкими и пушистыми. А когда в квартире она сняла плащ, оказалось, что он скрывал изящную фигуру с небольшой грудью, узкой талией и длинными ногами.

– Я весь внимание, мисс Мэддокс, – сказал я после того, как усадил нежданную гостью на диван, а сам устроился напротив, оседлав стул. – Или миссис?

– Мисс. Я не замужем… Послушайте, у вас есть что-нибудь выпить?

Внутренне взвыв от нетерпения, я достал из настенного бара бутылку «Хэнесси», рюмки, а заодно и пепельницу. И угадал: пока я разливал коньяк, женщина вынула из сумочки пачку дамских сигарет, щёлкнула зажигалкой и торопливо затянулась. Потом так же торопливо, одним глотком, выпила свою рюмку. Было заметно, что мисс Мэддокс пытается любым способом унять волнение.

– Слушаю вас внимательно, – напомнил я, сочтя, что гостья достаточно успокоилась.

Женщина глубоко вздохнула.

– О гибели Сергея вы уже знаете, – полувопросительно-полуутвердительно выговорила она с трудом.

– Знаю, – коротко подтвердил я.

– Где, как, при каких обстоятельствах он погиб, тоже знаете?

– Где и как – да. А насчёт обстоятельств пока ничего не ясно. Вы что-то можете рассказать?

– Я – нет. Вряд ли. Догадки, предположения – это не в счёт. Но, может быть, что-то подскажет письмо Сергея?

Она достала из сумочки белый конверт, на котором Серегиным чётким почерком было написано «Для В.А.Ходько».

Ни хрена себе поворот…

Я машинально взял плотный конверт. Взвесил на ладони. И отложил в сторону. Женщина посмотрела с нескрываемым удивлением.

– Вы не хотите знать, что в письме? – нервно спросила она.

– Очень хочу, – ответил я, закуривая. – И непременно узнаю, чуть позже. Но пока меня интересуете вы. Кто вы? Откуда вы знаете… знали Сергея? Почему это письмо оказалось у вас?

Мисс Мэддокс передёрнула плечами, словно в приступе озноба:

– Ну да… я же толком не представилась. Извините. Я историк, преподаю в Лондонском королевском университете. С Сергеем познакомилась около года назад, когда ему понадобились консультации по древним британским культам, и кто-то посоветовал обратиться ко мне. Это письмо он оставил за день до поездки в Эйвбери… той самой поездки. Сказал, что если с ним что-нибудь случится, письмо надо немедленно передать вам лично. Рассказал о вас, описал внешность, объяснил, как в Санкт-Петербурге найти ваш дом… И вот я здесь. Что ещё вас интересует?

– Меня интересует, – медленно сказал я, – почему он не отослал письмо обычным порядком: почтой, или по дипломатическим каналам, а предпочёл доставку с курьером.

Женщина покачала головой:

– Любую почту в принципе можно перехватить, и Сергей, судя по всему, этого опасался. Письмо предназначено только для вас. А как вы распорядитесь информацией, которая в нем, решать вам.

– Тогда ещё один вопрос. Если уж письмо настолько конфиденциальное, почему он доверил именно вам?

Айрин исподлобья посмотрела на меня.

– Мы были любовниками, – устало и горько сказала она.

Михаил Буранов

Судя по рассказу Ходько, со вчерашней гостьей они проговорили допоздна. Затем он устроил её на ночь в ближайшей гостинице, а поутру отвёз в аэропорт, где и посадил на ближайший рейс в Лондон. Затем полковник позвонил мне, и вскоре мы встретились в его кабинете.

– Ну-с, и что вы об этом думаете? – задал я банальный, однако неизбежный вопрос.

Вместо ответа Ходько протянул мне посмертное письмо Добромыслова.

– Вы сначала прочтите, а потом обсудим, – предложил он. – А я пока чаю сделаю… Читайте, читайте, там почти ничего личного.

Можно подумать, что даже будь письмо совершенно личным, я бы его не истребовал! Служба… Развернув исписанные от руки листы, я стал читать:

«Володя, дружище, привет!

Скажу сразу: если это письмо попало тебе в руки, значит, со мной что-то произошло. Поверь, что пишу отнюдь не в припадке мнительности. После некоторых эпизодов, случившихся за последние несколько дней, я понял, что мне угрожает опасность – непонятная, однако совершенно реальная.

В течение последних трёх-четырёх недель за мной следят. Сначала было простое ощущение, потом превратилось в уверенность, а третьего дня, окажись я чуть проворнее, схватил бы топтуна за шиворот. Классический тип без особых примет… Я замедлил ход, подпустил его поближе и, резко обернувшись, зашагал навстречу. Пора, думаю, поговорить по душам. Тип рванул от меня, как наскипидаренный. Я следом. Топтун добежал до машины, прыгнул внутрь и был таков. Номера́ авто, как и следовало ожидать, вмёртвую заляпаны грязью.