— Привет, — смотрю вперед, будто меня это не касается.

Мать с ним тоже поздоровалась.

— Это кто? — спрашивает.

— Учимся вместе.

Оглядываюсь, вижу, как Панов в подворотню идет Машу-Марину искать. Двигаем дальше. Вдруг я останавливаюсь:

— Знаешь, мам… Я, пожалуй, не пойду в кино.

— Почему? — удивляется.

— Так, расхотелось.

— Да что же это?..

— Ладно, — смотрю в сторону. — В общем, я пошла.

— А билеты?

— Билеты, билеты! — срываюсь. — Позвони своему Сергей Иванычу! Чем в ванной под шум воды реветь… Сохнешь по нему, так нечего! Не девочка.

И я иду, почти бегу куда глаза глядят. А мать остается с билетами в руках возле кинотеатра.

Тишина. Мел по доске — тук-тук-тук… Моя рука пишет цифры, буквы, складывает, вычитает, извлекает корень и наконец выводит ответ: икс равен… Подчеркиваю его два раза, кладу мел в желобок под доской. Отряхиваю руки, смотрю в пространство.

Елена — у окна. Мельком взглянув на ответ, идет к учительскому столу.

— Можешь стирать, — говорит на ходу. — Пятерка. — И закрывает журнал: — Урок окончен.

В классе поднимается легкий шум — запихиваются в портфели и сумки учебники, тетради, ручки.

— Поскольку завтра мы с вами не увидимся, — перекрывая этот шум, повышает голос Елена, — математики у вас нет, небольшая информация… По традиции приглашаю всех на свой день рождения.

— У-у! О-о! А-а! — раздаются возгласы. Доволен народ.

— Назначаю сбор на шесть часов. Лучше, если без опозданий. Чай и традиционный пирог гарантируются.

— Не опоздаем, это же не в школу, — замечает кто-то.

— И меня приглашаете? — По-прежнему стою у свежевытертой доски.

— Ты для меня не исключение, — делает вид, будто ничего между нами не произошло. — До свидания, — громко говорит напоследок всем Елена и быстро выходит за порог.

— Мальчики-девочки! — тут же останавливаю общий порыв поскорее выбраться из класса. — У меня дополнительная информация! Тихо! — кричу. — Дайте сказать!

Все друг друга успокаивать начали. Пятиэтажный даже съездил кому-то по загривку, чтобы тот заглох. В общем, совсем меня народ зауважал.

— Неувязочка, братцы, — говорю. — У меня завтра тоже день рождения. И я вас тоже всех приглашаю.

Тут уж в классе совсем тихо стало.

— А как же Елена? — спрашивает кто-то.

— Я же не виновата, — говорю, — что в один день с ней родилась.

Народ призадумался. Друг на друга поглядывают.

— Нет, — продолжаю после паузы, — в конце концов, я не настаиваю. Кто хочет — к Елене. Кто хочет — ко мне.

Тишина в ответ.

— Мы по традиции в этот день у Елены… — неуверенно начинает Шептунова.

— Значит, ты, Шептунова, к Елене? — уточняю. — Иди! А вот ты, Маш, наверное, ко мне?

— Я? Конечно, — оторопев, соглашается Маша-Марина.

— А ты, Шлепаков? Ты давно хотел?

— В общем, да… — мнется.

— Да нет, — Шептунова тут же, — я просто… Традиция…

Вдруг Панов демонстративно поднимается с места, шагает по классу, проходит мимо меня и за дверь.

— Ладно, — заявляю, — я свой день рождения ради традиций отменять не собираюсь. Жду всех в шестнадцать тридцать. У меня всё.

Народ загалдел, к выходу потянулся. Шура-пятиэтажный ко мне пробивается, сумку мою тащит.

— Держи, — протягивает.

— Спасибо. — Идем с ним из класса. — Ты-то ко мне?

— Конечно! У Елены чай, разговоры заумные — тоска.

— Тогда у меня к тебе просьба…

И мы выходим в коридор…

И вот уже на усилителе бегают красные индикаторы мощности звука. Работает мой «Акай» на всю катушку. Обеденный стол сдвинут в угол. На столе бутерброды, закуски, напитки. Такой «аляфуршетик». Попробуйте-ка двадцать с лишним человек в нашей малогабаритной живопырке за столом разместить! Тесно! Но каждый тем не менее смог себе место отыскать — кто журналы изучает, где девицы модные и шмотки нафотографированы, кто медали и кубки разглядывает, кто топчется посреди комнаты, танцует. Шлепаков устроился в углу с большим альбомом Босха, Шептунова мои цацки заграничные с девками обсуждает. Маша-Марина с Нечаевым на диванчике сидит, болтает о чем-то, сок со льдом через трубочку потягивая. Словом, все, как в лучших домах, не считая жилплощади.

Заглядываю в кухню. И там люди: Федюня, Тюхин, пятиэтажный. Шура во всю бутерброды наворачивает.

— Шурик, — зову его, — ты мне нужен на два слова.

— Сейчас, — рот набит до отказа, запивает бутерброд, ставит стакан на холодильник, ко мне направляется.

В это время, с телефоном в руках, в прихожей возникает Александрова Ленка. Есть у нас в классе такая — сплошное ничто.

— Тань, тебя к телефону.

— Спасибо, — забираю у нее аппарат. — Скажи там, чтобы музыку привернули.

Делаю знак пятиэтажному повременить, говорю в трубку:

— Да?..

— Танечка, это я, — слышу голос матери.

Иду с телефоном в ванную, прикрываю за собой дверь.

— Да, мама, я слушаю.

— Ну, как вы там, уже собрались? — спрашивает.

— Угу.

— Все у вас в порядке?

— Да. '

— Ну, ладно… Значит, я уже освободилась, звони, если что, тете Любе.

— Хорошо.

— Вы там не очень шумите и часам к одиннадцати закругляйтесь, слышишь?

— Да, мама.

— Ладно… — довольна, что я ей не возражаю, слушаюсь. — Кстати, все забываю спросить, а по какому поводу гуляете?

— День рождения, — смотрю на себя в зеркало.

— Чей? — удивляется.

— Нашего класса.

— Ишь ты, — смеется, — придумают же! Ну все, целую…

— Пока.

Отношу телефон на кухню, возвращаюсь в прихожую, где у зеркала меня ждет пятиэтажный.

— Закрой, — киваю на дверь комнаты.

Шура моментально повинуется.

— Кого нет? — спрашиваю.

— Все здесь, — докладывает, — кроме Панова.

— Ас ним ты говорил?

Молчит. Тут Витька Крыленко из комнаты в прихожую попробовал выйти. Пятиэтажный его обратно задвинул.

— Мне надо, — говорит Крыленко в щель.

— Потерпишь. — Пятиэтажный закрывает дверь наглухо, держит ее рукой, говорит мне: — Да бесполезно с Пановым говорить, он не из пугливых.

— От коллектива отстает, — качаю я головой. — Нехорошо.

— Да он давно напрашивается, — поддерживает меня пятиэтажный.

— У тебя счеты с ним? — интересуюсь.

— Так… В друзьях когда-то ходили, до пятого класса, а потом… Долго рассказывать.

Смотрю на свои электронные. Время- семнадцать пятнадцать.

— Одевайся, — говорю, — есть возможность отличиться.

— Халяву берем? — просекает с полуслова.

— Возьми для кучности.

— А эти? — кивает на комнату.

— Пусть веселятся. Мы ведь ненадолго.

— Можно, что ль? — вылезает снова из-за двери Крыленко.

— Да иди. иди, — говорю ему.

Крыленко топает в туалет, а в комнате лупит музыка, дым стоит коромыслом-гуляет народ.

Стоим в парадном Елены. Я, Халиков, пятиэтажный. Ждем. Стенки возле лифта размалеваны надписями: «Зенит — чемпион» и так далее. Бывают же ублюдки, которые стены портят!

Смотрю на часы — семнадцать сорок пять.

Открывается входная дверь. Насторожились. Однако тревога ложная — какая-то женщина пожилая вошла, увидела нас, остановилась в нерешительности. Потом быстро-быстро, опустив глаза, мимо прошмыгнула и по лестнице наверх — топ-топ-топ. Проводили ее взглядами. Слышим, как поднялась на второй этаж, погремела ключами. Дверь хлопнула, и снова тихо.

Пятиэтажный прокашлялся, на пол сплюнул. Халиков носом шмыгнул.

Опять заскрипела пружина на входе. Панов! Аккуратно придержал дверь ногой, нас пока не видит. В руках цветы, в бумагу завернутые. Надо же, к концу декабря — цветы!

Откалываемся от стены, выстраиваемся в шеренгу.

От входных дверей до лифта — лестничный парад, ступенек семь-восемь. Мы наверху, Панов — внизу. Увидел нас, притормозил.

— Привет, — делаю шаг вперед.

Панов молчит, смотрит на меня, не мигая.