Отец торопливо шагал впереди и катил чемодан. Мама семенила рядом, придерживая за локоть.

– Стас, какой у нее терминал? «А» или «Б»?

– «А», – буркнул отец, не оборачиваясь.

– Надя, ты ничего не забыла? У тебя телефон заряжен?

– Угу, – отозвалась я.

– Пришли СМС как долетишь. Я позвоню тебе через два часа.

– Если ты все равно позвонишь, зачем писать?

– Не спорь с матерью.

Любимая фраза…

Мы подошли к терминалу. Дальше идти одной. Сердце запрыгало в груди, руки похолодели и стали влажными.

Неужели отпустят?

– Давайте подождем в сторонке. Времени еще предостаточно, – в голосе мамы послышалось волнение.

Только не это…

– Мам, мне пора, – попыталась возразить я.

– Посидим на дорожку. Вот сюда, – она схватила меня за руку и потащила к креслам.

Отец уныло покатил чемодан за нами.

Неужели она передумала? Документы и посадочный талон у нее…

– Мне еще паспортный контроль проходить и досмотр. Там очередь…

– Успеешь, – отрезала она.

Мать усадила меня в кресло, сама опустилась на соседнее. Мы молчали.

– Надя, ты опять кричала ночью.

– Мам, ну зачем об этом сейчас? – я попыталась встать, но она удержала.

– Сколько это будет продолжатся? Я волнуюсь.

Я знала этот тон. Сейчас она начнет нервничать, потом злиться, а потом возьмет такси, и мы поедем домой.

Объявили начало посадки на Пражский рейс. Я вскочила и схватилась за ручку чемодана.

– Мне нужен мой билет и паспорт, – я протянула руку. Пальцы предательски задрожали.

– Ну разве можно ее отпускать в таком состоянии? – как всегда, мать искала поддержки у отца, но на этот раз проиграла.

– Анастасия, отдай документы и пойдем. Уже все решено.

– Стас, ты разве не видишь, что эта летняя школа – просто предлог. Она хочет…

Отец схватил ее сумочку, вытащил бумаги и протянул мне.

– Счастливо, дочка, – он обнял меня и поцеловал в щеку. – Не делай глупостей, ты обещала.

Так и не попрощавшись как следует с родителями, я побежала к турникетам на терминал.

……

Мы приземлились в Праге. Вой турбин затих, и из динамиков над головой заиграла музыка. Легкие переливы, словно журчание апрельского ручейка в ледяном русле. Жаль, что нет рядом Софи, она бы наверняка знала, кто сочинил это чудо. Скорее всего, какой-то неизвестный мне классик.

Стюардесса, растягивая гласные, приветствовала на «чешской земле» и попросила не вставать до полной остановки самолета.

Неужели эта поездка состоялась? Невероятно, что родители отпустили меня одну так далеко и так надолго. Казалось, я сойду с трапа и опять увижу их осточертевшие лица. После трех лет ежедневного, ежечасного, ежеминутного контроля… Они в буквальном смысле не спускали с меня глаз. И вот я одна в Праге! Мои надзиратели приедут через несколько дней. Но до тех пор я абсолютно свободна!

Времена, когда я мечтала провести с родителями хотя бы один выходной, давно прошли. Помню, лет в пять, еще до школы, я упрашивала их отвести меня в парк на карусели. «У меня дома аттракцион» – отвечала мама, бросая недовольные взгляды на папу. А тот хмурился, но продолжал писать свои загадочные закорючки и формулы. Часто потом эти бумаги с непонятными вычислениями летели в корзину для мусора. Иногда я забиралась к папе под стол, пока он работал, выуживала из корзины бумажку и начинала рисовать поверх писанины. Однажды папа в порыве выкинул какие-то гениальные расчеты, и мне здорово досталось за своих медуз и цветных рыбок.

И все равно нравилось сидеть у папы под столом. Иногда он бросал на меня ласковый взгляд, а потом опять продолжал работать.

В детстве у меня всегда было достаточно времени побыть наедине с собой. Родители отдавали себя работе, решению бытовых проблемам, обсуждению тревожных новостей по телевизору, выяснению отношений – чему угодно, только не своему ребенку. Неважные оценки в школе их особо не волновали. Только когда я получала очередную двойку по математике, мама начинала приставать к отцу, чтобы он позанимался со мной. Тот отмалчивался или говорил, что ему некогда, что у него на работе аврал и нужно подготовить результаты к институтской конференции, или проверить курсовые работы студентов, или что-то еще. Отговорки находились всегда. Маму это бесило. Она начинала кричать, что толку от его научной деятельности с гулькин нос, денег она не приносит, а «ребенок выдающегося физика ходит в обносках и получает двойки по математике, потому что отец у нее ни на что не годный». Отец на такие заявления пыхтел и хмурился. Крыть ему было нечем. В конце концов он убегал из квартиры, громко хлопнув дверью, но не забыв прихватить пару тетрадей и ручку. Маму это особенно огорчало. Она плакала, а я уходила в свою комнату. Приближаться к ней в такие моменты было себе дороже. Радовало только, что о моей двойке уже никто не вспоминал.

Надо было ценить то время.

Мой побег в зазеркалье перевернул все с ног на голову. Нам пришлось изменить образ жизни, имена, страну… Мой «никчемный» отец вряд ли сумел бы провернуть такое. На счастье, дядя Сережа («настоящий мужик» дядя Сережа), который всегда с обожанием смотрела на маму, помог бесследно исчезнуть, оставив позади прошлое с его неразрешимыми проблемами.

Мы сбежали в западную Европу и поселились в маленьком Бельгийском городке Льеже. Отца пригласили профессором в местный университет. Зарабатывал он теперь не в пример больше, поэтому мама не работала вовсе, проводя со мной двадцать четыре часа в сутки. Друзей у меня не было так же, как и возможности ими обзавестись. В школе я училась заочно. Вечерние занятия французского для эмигрантов мы посещали всей семьей. Вместе гуляли в парке, ходили в кино и на выставки. Вскоре отец приобрёл старенький Форд, и наша троица исколесила все близлежащие страны, останавливаясь в кемпингах или дешёвых отелях.

В общем, родители из кожи вон лезли, чтобы отвлечь меня и втянуть в новую благополучную, стерильную и абсолютно искусственную жизнь. Было очевидно, что и родителям обрыдло такое существование. Отец окончательно ушел в метафизический мир формул и вычислений. Там ему было понятней и проще. А мама оказалась совершенно одинокой. Ее связь с многочисленными подругами быстро прервалась. Французский ей не давался. А из меня собеседник был тот еще. Наш дом превратился в тюрьму для нас обеих.

Нетрудно догадаться, чего боялись родители, и именно это раздражало больше всего. Ведь в нашем доме даже ложки не блестели, а слово «зеркало» и вовсе считалось табу.

В прошлом году ситуация обострилась до предела. Настал момент, когда я поняла, что больше не могу жить с чувством вины за безоблачную жизнь в искусственном и комфортном мире. Как ни старалась, не получалось найти себе оправдание и дальше мириться с тем, что оставила его там одного, не смогла вернуться, как обещала.

В тот день я тайком наточила лезвие маленького кухонного ножа до остроты скальпеля и сообщила родителям, что собираюсь расслабиться в ванной… Они увлеченно смотрели какой-то новый фильм. Действовать пришлось быстро. Я привязала ручку двери к трубе раковины шнуром от стиральной машины. Закатала рукав пижамы. Однако дальше все оказалось непросто. Решимость испарилась, как только я взяла нож. Руки дрожали. На лбу выступил холодный пот. Как и в тот роковой момент я поняла, что не хочу этого… Не хочу расстаться с жизнью. Но отступать было поздно.

Трагический суицид не удался, оставив красочный шрам и потрясенных предков. Меня скрутили и увезли в скорую. Руку зашили. Врач настоятельно рекомендовал обратиться к психологу. Родители кивали, но я знала, никакого психолога ко мне не подпустят. Ночью мама дежурила у моей постели. Утром отец забрал нас домой.

Дома родители, сообщили, что дальше так продолжаться не может.

Еще бы!

Они соглашались дать мне больше свободы и самостоятельности, если только я поклянусь не приближаться к зеркалам. Мама, как всегда, пустила слезу и пригрозила, что сама покончит с собой, если я еще раз уйду в отражение. Я дала обещание.