— Что ты здесь делаешь?

Джон резко остановился. Ну, конечно же, сзади стоял директор. Еще одна минута, и Джон был бы в безопасности.

— Сэр, — запинаясь, сказал он.

— Джон Уотсон, не так ли? Разве ты не должен работать в больнице?

— Сэр, я уже закончил работу и…

— Что это там у тебя?

Джон неохотно достал банку мази.

— Это мазь, сэр. Я…

— Я знаю, что ты делаешь с этим, — мистер Брокльхерст прищурился, и лицо его, нездорово бледное, запылало красными пятнами, как случалось, когда он был в бешенстве. — Ты, и правда, думал, что можешь принести это средство греха в стены благословенной школы, и это останется незамеченным?

Он взял банку, держа ее на отлете, словно там таилась зараза, и швырнул ее на пол, так, что та разлетелась осколками у их ног. Жирноватые брызги попали на брюки Джона.

— Повернись.

Джон замер. Мистер Брокльхерст подумал, будто он собирался использовать мазь для того, чтоб…

— Нет, сэр, это для тех, кто работает в прачечных. Доктор…

— Шесть ударов за дерзость, — сказал директор. Он не повысил голоса, но его уже услыхали. Несколько учеников выглянули в коридор из столовой. — И двенадцать — за намерение обмануть и грешить. А затем — холодный подвал за то, что отлыниваешь от работы. Повернись.

Джон подчинился. В ушах у него звенело, и он был потрясен тем, что всё пошло так неправильно, так, что даже не подготовился, когда ноги поразил жестокий удар. Он пошатнулся, поскользнувшись на скользкой мази, чувствуя, что начинает падать… И ударился головой о край каменной лестницы. Боль пронзила висок — и всё погрузилось во тьму.

Джон очнулся, ощутив холодный осенний дождь на лице. Был толчок, и он понял, что несколько рук его подняли и несут… с поля, в дом? Но это неправильно, ведь был август, жаркий солнечный день, а не сырой и холодный. Голова его просто раскалывалась, и он чувствовал, как накатывает тошнота. Он сжал зубы, и всё вновь поплыло вокруг.

— Джон? Джон, ты меня слышишь?

Джон открыл глаза. Он лежал на кровати, и над ним склонилось лицо доктора Вудкорта.

— Хорошо, — сказал тот, улыбаясь. — Как тебя зовут, ты можешь сказать мне?

— Джон Хэмиш Уотсон, — прошептал он.

— Чудесно. А где мы находимся?

— В Шерринфорд-холле, — сказал Джон и нахмурился. Что-то было неправильно. Он закрыл глаза.

— Очень хорошо. Лежи тихо, Джон. Ты очень сильно ударился головой, и тебе нужен отдых и полный покой. Ты понял меня? Эббот за тобой приглядит.

— Спасибо, — шепнул Джон с благодарностью, позволяя, чтоб тьма снова поглотила его.

Следующие два дня были долгим потоком запутанных странных снов, иногда прерываемых прикосновениями заботливых рук, что пытались его напоить водой и бульоном, и меняли на лбу холодный компресс. Головная боль постепенно стихала, в голове становилось яснее, хоть попытка на чем-то сосредоточиться всё равно приводила к тому, что Джон словно бы уплывал куда-то. Ну, по крайней мере, теперь он знал, где находится. Майк зашел проведать его на исходе второго дня, и по-доброму улыбнулся, встретив взгляд Джона.

— О, пришел в себя? Как ты себя чувствуешь?

— Как будто ночь была бесконечно длинной, — ответил Джон, желая, чтобы Майк говорил чуть потише.

Тот рассмеялся.

— Ну, я такого никогда не испытывал, но если всё так, как выглядит, то я лучше поверю на слово. Доктор Вудкорт хотел, чтобы я спросил у тебя, помнишь ли ты, что с тобой случилось.

— Абсолютно не помню. Целый день как будто исчез. Когда я пытаюсь вспомнить, что было, у меня начинает болеть голова.

— Хорошо, хорошо, не надо тогда. Ты знаешь, где ты сейчас, так ведь? Вчера ты говорил мне, чтобы вы были в карьере.

— Нет, мы уже возвращались оттуда, когда нас пре… впрочем, это неважно, долго рассказывать, — сказал Джон, оборвав себя. — Ну, а вкратце, такое со мной уже было, когда упал с лошади, и я просто чуточку всё перепутал. Я знаю, что я в больнице, в Бластбурне.

— Да, и явно тебе становится лучше, — сказал Майк одобряющим тоном. — Я вернулся сегодня утром. Меня не было в Бартсе, я был всё время с детьми, но теперь доктор Вудкорт сказал, что мне нужно вернуться в школу и выспаться.

— Ты можешь найти Стивена и передать ему, что со мной всё в порядке? — спросил Джон. — Солги ему, если нужно. Я не хочу, чтобы он во что-нибудь влип.

Сейчас, когда он подумал об этом, то удивился, что Шерлок не попытался за эти два дня сам как-то узнать, что с Джоном.

— Конечно. Я всё ему передам, — обещал ему Майк. — А сейчас немного поспи, хорошо?

Потом Стэмфорд ушел, а Джон просто закрыл глаза, чтобы в них не светила лампа. Ему следовало бы расслабиться, но какое-то гнетущее чувство тревоги лишь усиливалось с каждой минутой, и он ничего не мог с этим поделать. Наконец, он все-таки задремал.

Ему снился любимый сон — про тот день у озера, когда он учил Шерлока плавать. Он чувствовал ту же радость, что и тогда, но что-то пошло не так. Солнце скрылось, и, глянув вверх, он увидел плывущие грозовые тучи. Вода стала очень холодной. Он взглянул на Шерлока, но чудесные серые глаза друга стали вдруг обесцвечиваться, обретая тот же мертвенный, бледный оттенок, как пустое небо над головой.

— Нет! — услышал он собственный голос, но как будто издалека. — Я просто… не могу… — И затем разжал руки. Шерлок без единого слова ушел под воду, глаза его были всё еще широко раскрыты, вода заливала их, а затем он погрузился в воду так глубоко, что Джон больше не мог его видеть.

Он проснулся в ужасе, задыхаясь, с дико бьющимся сердцем и комкая одеяло, словно бы пытаясь остановить, что ему привиделось. И тут на него нахлынули воспоминания: ссора, мазь, мистер Брокльхерст.

— О мой бог, — прошептал Джон. — О, господи.

Утром Джон с нетерпением ждал Майка Стэмфорда, но едва тот шагнул на порог, понял, что хорошего ждать не приходится. Майк беспомощно покачал головой.

— Я не смог найти его, извини, — сказал тот удрученно. — Он, должно быть, раньше поднялся наверх. Я просил, чтобы парень из вашей спальни передал ему, что ты сказал, но тот странно взглянул на меня, а потом мистер Минчин принялся кричать, и я должен был возвращаться в себе. Я сегодня попробую еще раз.

— Хорошо, Майк, спасибо, — сказал Джон, ощущая тревогу в сердце. Он вытянулся на койке и прикрыл ладонью глаза. Может, Шерлок не знает, что с ним случилось, и думает, что он просто в больнице, и берет дежурства, чтобы его избегать?

Или, что еще хуже, может, Шерлок решил двигаться дальше, посчитав, что Джон не хочет его? Джон представил себе его с Пипом — по-настоящему в этот раз, — и немедленно запретил себе думать об этом, потому что его голова начала болеть очень сильно.

Посмотри в глаза правде, Джон Уотсон, — говорил он себе. — Ты сделал ошибку, и всё испортил.

Он знал в глубине души, совершенно ясно и несомненно, что любит Шерлока — так, как только возможно любить человеческое существо. Любит сильно и всепоглощающе. И он должен сказать это Шерлоку. Только хватит ли храбрости?

Что же до всего остального… они ведь могли подождать немного, подумать и вернуться к этому разговору, когда вырвутся из этого мрачного места.

Да, конечно.

Успокоенный этими мыслями, Джон позволил беспокойному сну захватить себя.

Майк зашел к нему в полдень, перед тем как опять отправиться в школу.

— Я подумал, пойду чуть пораньше и поймаю его до обеда, — сказал он до того, как Джон задал вопрос. — Ты выглядишь лучше.

— Я и чувствую себя лучше, — согласился Джон. — Иногда боль накатывает волнами, но, по крайней мере, мне уже больше не кажется, что в моей голове одна вата.

— И ты понимаешь, где ты, всё время, хотя, может быть, это как раз и не самая хорошая вещь, — усмехнулся Майк. — Хорошо, я пойду. Расскажу тебе утром, что у меня получилось.

Доктор Вудкорт тоже остался доволен.

— Хороший ночной сон поможет тебе лучше всего, я полагаю,— сказал он. — Я пришлю тебе легкое успокоительное. Ты, наверное, плохо спишь по ночам?