— Мы дадим тебе кое-что, чтобы тебе не было больно. Потерпи еще немножко.
В этот момент он услышал звук быстрых шагов, и в палату вошла сестра. На лице ее была смесь вины и удовлетворения, а в руках она сжимала несколько бутылочек. Она протянула одну Майку, а другую Джону:
— Это действительно последнее, что у нас есть, так что будьте экономны.
Джон рассеяно поблагодарил ее и наполнил шприц, думая, остались ли на руках Скрэпа неповрежденные вены. Он потянулся к жгуту и в этот момент понял, что заполнил шприц до предела, как будто собирался использовать его для взрослого мужчины. Боже мой, подумал он. Это слишком много для Скрэпа, это….
Джон замер и посмотрел на шприц. В его памяти всплыли слова доктора Вудкорта:
— Я никому не дам смертельной дозы. Я не могу причинять вред.
Но Джон еще не давал клятвы. И что в такой ситуации было бы большим вредом?
Скрэп слабо захныкал, когда Джон поднял его руку, чтобы зафиксировать жгут, но никак не отреагировал на укол и боль от инъекции. Джон снял жгут и снова положил руку на голову мальчику.
— Скрэп, — прошептал он. — Я не знаю, какие молитвы ты читаешь, но я знаю одну – Отче наш. Ты знаешь ее? Католики тоже читают такую молитву, ведь так? Давай прочтем ее вместе?
Следующие несколько дней прошли как в тумане. Иногда Джон ощущал, что время растягивалось как резина, часы изнурительного труда: купание, перевязка, попытки напоить пациентов, а иногда он едва успевал моргнуть, и, казалось, что утро сразу же сменялось ночью. Когда его руки начинали дрожать, он бежал в ординаторскую, чтобы быстро чего-нибудь перекусить, запивая бесконечными чашками чая, или ненадолго присаживаясь, чтобы сделать записи. Когда он уставал так, что уже не мог видеть, он забирался наверх, в комнаты санитаров, и валился на первую же свободную кровать, не смотря на то, который сейчас час, пока кто-то не тряс его за плечо, чтобы он освободил ее.
Он узнал позже, что прошла неделя, когда однажды доктор Вудкорт увидел, как он пишет на карточке, и мягко вынул ее из его рук.
— Джон, — сказал он. — Иди домой.
Джон, нахмурившись, посмотрел на него. На мгновение он подумал, что доктор Вудкорт хочет, чтобы он отправился в Шерринфорд-холл, и ощутил смутное ликование: может быть, Шерлок придумал какой-то чудесный план, пока Джон был в больнице?
— Возвращайся в школу, — терпеливо сказал доктор Вудкорт. — Поспи ночь в своей кровати. Причем, выспись и нормально позавтракай, а затем возвращайся. Хорошо?
— Но Майк и Молли…
— Они уже ушли. И ты иди.
Джон устало кивнул и пошел обратно в школу. Он не знал, сколько сейчас времени, но когда, спотыкаясь, вышел во двор, то подумал, что уже, должно быть, вечер; воздух стал мягче, и солнце уже почти опустилось за фабрику. Он увидел тонкую прямую фигурку, сидящую на ступеньках у кухонной двери Бартса. Когда он приблизился, то с усталым удивлением понял, что это Шерлок, который сидел неподвижно и смотрел, как Джон, спотыкаясь, бредет через двор. Его глаза были такого же сумеречно-серого цвета, как и небо, подумал Джон. Краем сознания он понимал, что рад видеть Шерлока, но, казалось, всё это принадлежало какой-то другой жизни или другому миру, далекому от полного страданий и крови места, которое было реальностью Джона последние дни.
Он подошел и остановился перед Шерлоком, который поднял голову и посмотрел на него; между его бровей залегла морщинка.
— Что ты делаешь здесь?
— Я увидел, что Майк вернулся к обеду, — ответил Шерлок. — Он сказал, что ты идешь. — Он поднял сложенные вместе руки, на которых лежал кусочек хлеба. — Я подумал, что ты будешь голоден, и сохранил это для тебя.
— Спасибо, — сказал Джон.
Он сел рядом с ним и начал медленно есть хлеб, кусочек за кусочком. Он даже не знал уже, голоден он или нет. В ушах у него что-то тихо звенело, что-то похожее на стоны Джорджа Бейкера. Джон съел хлеб и посмотрел на свои руки, они были грязными, а под ногтями оставались следы запекшейся крови. В голове не было ни единой мысли.
— Пойдем, — тихо сказал Шерлок. — Они пошли спать. — Он помог Джону подняться на ноги. Джон последовал за ним, всё еще чувствуя себя безучастным и слишком усталым, чтобы как-то реагировать. Они зашли в умывальную, и Шерлок без слов взял мыло и стал оттирать руки Джона.
В спальной комнате некоторые мальчики хотели поздороваться с Джоном, но Шерлок так же без слов пристально посмотрел на них, и они отошли. Джон с чувством благодарности забрался в кровать. Он был так истощен сейчас, что был очень рад знакомому запаху их расшатанной узкой койки. Шерлок уложил его на бок и обнял, обвив руки вокруг его груди, а щекой прижавшись к его волосам.
Я же говорил тебе, что когда ты за моей спиной, нам удобнее, подумал Джон, но сейчас он был просто не способен сказать что-то вслух. Ему было тепло, он ощущал себя в чистоте и безопасности, и вместе с тем чувствовал, что невероятно устал. Шерлок начал тихонько, почти шепотом напевать ему на ухо.
Картошку убрали, мороз на земле,
И Китти лежит у стены.
Лето пришло, и клевер вокруг,
И Китти лежит у стены.
Он спел все куплеты, и нигде не ошибся, но когда он закончил, Джон уже сладко спал.
— Джон, я хочу кое-что попросить у тебя.
Джон удивленно поднял голову. Он не привык по утрам так рано видеть доктора Вудкорта. Еще около двух недель после взрыва больница не могла вернуться к привычному ритму жизни. Палаты для пациентов в критическом состоянии были переполнены. Джон не вернулся в больницу, пока не проспал все восемь часов на руках Шерлока.
— Конечно, сэр.
— Одна молодая особа пришла в больницу вчера ночью с жалобами на боль в животе, — сказал доктор Вудкорт, рассеянно поигрывая карманными часами. — Она очень молода и не замужем, ее состояние сегодня ухудшилось. Судя по тому, что мне сказала Старшая медсестра, та пыталась стереть один грех другим, и сейчас расплачивается за это.
Джон кивнул, показывая, что он понял.
— Ее нужно перевести в палату для тяжелых пациентов, и в нормальной ситуации я бы попросил Молли приглядывать за ней, потому что в ее ведении находится палата для женщин, как и некоторые пострадавшие рабочие. Однако… — Сейчас доктор Вудкорт заметно волновался и избегал взгляда Джона. — Сестры сказали мне, что из-за лихорадки эта женщина начала бредить, и ее бред содержит неподобающие откровения. Кажется, она вела до этого весьма недостойную жизнь и шокировала сестер, ухаживающих за ней, тем, как она разговаривала с ними. Я знаю, что Молли сочтет мою заботу излишней, но я считаю, что она находится под моей опекой, и я несу ответственность за нее, как несли бы ее родители. Я отношусь к этому очень серьезно, и не хотел, чтоб она слышала разговоры той особы.
— Я понял, сэр, — ответил Джон, на самом деле не вполне уверенный, к чему ведет его наставник.
На лице доктора отразилось облегчение.
— Из вас двоих я считаю тебя лучшим выбором, чем Майк. Мне кажется, он был лучше, чем ты, укрыт от горестей этой жизни, до того, как попал сюда, и то, что я слышал из разговоров пациентов… я не хотел бы, чтобы он впитал в себя некоторые идеи, а, возможно, и стал бы заинтересованным… — Доктор слегка покраснел. — Но думаю, что в твоем случае этого опасаться не придется.
— Полагаю, что нет, сэр, — сказал Джон, который был теперь в полном замешательстве.
— Вот и прекрасно, — кивнул доктор Вудкорт. — Я скажу, чтобы ее перенесли.
Джон, нахмурившись, смотрел ему вслед. Какого рода идеями, как полагал доктор, могла заразить Майка эта особа? И почему он считал, что у Джона к этому оказался бы иммунитет?
Вскоре ему всё стало ясно.
Пациентка, которую перенесли на действительно последнее свободное место в палате Джона, и правда, была весьма молода – может быть, на несколько лет старше Джона, и при этом она была чрезвычайно хорошенькая, даже теперь, когда лицо ее покраснело и отекло вследствие лихорадки. У нее были очень густые и длинные темные волосы, на которые сестра взглянула с явным неодобрением.
