И они лежали в молчании целый день. В любом случае, им ничего больше не оставалось. Шерлок кашлял, погружаясь ненадолго в беспокойный сон, а Джон обнимал его и думал об Анджело.

Две недели спустя охранник, совершая свой вечерний обход объявил:

— Джон и Стивен Уотсон, завтра вы предстанете перед судом. Хотите помыться или посетить парикмахера?

— Минуточку, сэр, — сказал Джон и повернулся к Шерлоку. — У нас не так то много осталось денег, — прошептал он.

— И они, конечно, здорово пригодятся нам, если нас повесят, — сердито шепнул Шерлок.— А нас, безусловно, приговорят, увидев такими. Мои волосы так отросли, что я смахиваю на дикаря, и никто не поверит, что тебе лишь шестнадцать, когда на щеках у тебя почти борода!

С этим было трудно поспорить.

— Нам понадобится и то, и другое, сэр, — сказал Джон охраннику.— Позвольте передать вам монетку.

Утром Шерлок и Джон, как когда-то Анджело, распределили свои вещи между оставшимися заключенными, и пожали соседям руки. Джон после некоторого размышления отдал заостренный гвоздь тому мальчишке-карманнику, что был постарше.

— Присматривай за своим братом, — сказал он мальчишке, не надеясь передать это одним выразительным кивком, как прекрасно получалось у Анджело.

— Присмотрю, — серьезно ответил мальчик.

Охранник отвел их в каменную нетопленную умывальную, где уже находилось немало мужчин, и выдал им таз с водой и кусочек мыла.

Шерлок необычайно воодушевился.

— О-о-о, — воскликнул он.— Ты первый, Джон, я собираюсь использовать всю воду, и лучше ты помоешься прежде, чем я это сделаю.

Джон последовал примеру других узников и ограничился тем, что вымыл только лицо и руки; в любом случае чистой одежды у них не было, но Шерлок отскребал каждый дюйм своего тела с завидным энтузиазмом. Вода в тазу почернела, когда он закончил.

— Как жаль, что я не могу и волосы вымыть, но я полагаю, что с ними я скоро всё равно расстанусь, так что… — сказал он, поглядывая на свои сильно отросшие локоны. — Это ужасно, что снова придется натягивать эту одежду. Она страшно грязная.

— Мне кажется, ты еще больше подрос, — удивленно заметил Джон. Последние недели они были по щиколотку в соломе, и он не заметил, что штаны Шерлока стали тому сильно коротки.

Шерлок сделал опечаленное лицо, тронув пояс своих штанов, что буквально висели на бедрах.

— Жаль, что вширь я не вырос. Так куда нам идти, чтобы нас подстригли?

С укороченными кудрями Шерлок выглядел как новорожденный ягненок, черты его заострились, но когда он увидел Джона, то остался доволен новым обликом друга.

— Так гораздо лучше, — сказал он, проведя своим длинным тонким пальцем по теперь ставшей гладкой щеке Уотсона. — Никогда не отращивай бакенбарды. Ты мне нравишься вот таким.

— И чему ты так радуешься? Нас же завтра могут повесить!

— Не повесят. Но также и не оправдают, но это неважно. Нас отправят в эти новые школы, на работы, но мы оттуда сбежим.

— Откуда ты знаешь? Эти школы могли закрыть, и, скорее всего, так и сделали. Отменили всё это, как другие реформы.

— Нет, только не школы. Их почти повсеместно поддерживали. Если где-то их и могли закрыть, то уж точно не здесь, не в Бластбурне.

— Но как ты можешь это…?

— Джон, взгляни вокруг. Большинство заключенных — рабочие с фабрик. Из-за всех этих беспорядков, тут некому будет работать, а с лета положение здесь еще хуже. Им нужны рабочие, а единственно, где они могут их сейчас получить, это…

—… новые школы, — закончил Джон. — Хм-м, ну, может, ты прав.

— Конечно, я прав, — сказал Шерлок с апломбом. Он поднял голову. — У меня теперь шея мерзнет.

— Мои щеки тоже, — ответил Уотсон.

Даже Шерлок притих, когда их доставили в зал суда. Спотыкающихся и скованных, их провели в большое квадратное помещение, уже переполненное другими такими же горемыками, ожидающими напряженно вызова в суд.

— Помни, не надо придумывать лишнего, — шептал Джону Шерлок, пока они жались друг к другу на краешке жесткой скамьи. — Просто повтори ту историю, которую мы придумали. Они, в любом случае, не станут докапываться, им не хочется долго возиться с каждым.

— Я знаю. А ты не забывай говорить «сэр» и «милорд». И, ради бога, никаких дедукций!

— Постараюсь, — сказал Шерлок и, не удержавшись, добавил: — Вон тот мужчина, справа от нас, прикончил свою жену.

— Тш-ш…

— У охранника вросшие ногти, ему жмут ботинки.

— Этот охранник тебе голову оторвет, если не замолчишь. Веди себя тихо, ладно? Когда выберемся отсюда, можешь хоть до утра делиться со мной наблюдениями.

Шерлок согласно кивнул, хотя Джон видел, как внимательно его светлые глаза изучают находившихся рядом людей. Он знал, что тот просто пытается как-то отвлечься. Если б Джон не боялся привлечь к ним нежелательное внимание, он и сам с удовольствием бы послушал «дедукции» Шерлока, но сейчас разозленный охранник — это было последнее, что им требовалось. Или рассвирепевший убийца.

— Джон Уотсон, — выкрикнул пристав.

Джон поднялся на ноги и чуть не упал, когда скованные ноги не позволили ему сделать шаг. Он аккуратно пошел к большой двери, нервно оглянувшись на Шерлока, чье бледное испуганное лицо стояло у Джона перед глазами, пока он не вошел в зал суда.

Это было большое, пугающее помещение, в котором было много людей; все шумели и никто на него и внимания не обращал, пока пристав не крикнул: «К порядку!». И началось рассмотрение дела. В качестве доказательств вины были приведены показания солдат, затем Джону велели дать присягу и назвать свой возраст.

Когда Джон сказал, что ему шестнадцать, его спросили:

— Когда вам исполнилось шестнадцать?

— В последний Майклмас**, милорд, — ответил Джон, надеясь, что ему поверят на слово и что возрастной предел не был изменен.

— Вы заявили, что не крали лошадей, как же они тогда перешли в ваше владение?

— Мы их не крали, милорд. Мой кузен и я выросли в Уиллогби-чейз, нас выучили на жокеев. Когда Стивен стал слишком высоким, а я разбился на скачках, грумы в поместье больше не требовались, но нам повезло устроиться у друга сэра Уиллогби, графа Шерринфорда. В ночь, когда на дом графа напали, мы, я и мой кузен, спали в амбаре, и потому первыми увидели пожар, когда злодеи пришли в поместье. Мы подняли и тревогу и были отправлены главным грумом, мистером Грегсоном, в город, чтобы привести помощь. Но два других поместья в ту ночь тоже были разгромлены, хотя тогда мы об этом еще не знали, потому не смогли привести помощь. А потом стало слишком поздно, а вокруг был хаос. В тех местах мы чужие, потому мы решили вернуться домой, и надеялись, что сэр Уиллогби решит, как ему поступить с лошадьми, и кому их вернуть.

— А что насчет пистолета? Как он попал к вам?

— Нам дал его мистер Грегсон, милорд, на тот случай, если мы встретимся с грабителями, — сказал Джон и почти не соврал.

— Вы можете сесть, — сказал ему адвокат, и Джон нервно спустился и сел на скамью.

Некоторое время шло обсуждение, а потом судья стукнул молоточком.

— Джон Уотсон, вы виновны в краже лошади у его светлости графа Шерринфорда. Приняв во внимание ваш юный возраст, суд проявляет к вам милосердие, в надежде, что вы извлечете урок из своих ошибок и в дальнейшем будете вести более достойную жизнь; вы отправляетесь в школу Святого Варфоломея для своенравных мальчиков, где и останетесь, пока не достигнете совершеннолетия. Следующий!

Джон моргнул, ошеломленный. На какой-то миг он был так удивлен тем, что его признали виновным, что даже не почувствовал никакого облегчения оттого, что его не приговорили к смерти. Затем его вывели из зала суда, в котором, как успел он расслышать, выкрикнули имя следующего заключенного. Шерлок, подумал он. Сколько еще пройдет времени, до того как вызовут Стивена Уотсона?

Джона отвели в другой зал, не менее переполненный, затем заперли в унылой маленькой комнате. Она была пустой, за исключением мальчика, на несколько лет моложе Джона, который с надеждой взглянул на вошедших, а затем снова сел, зажмурившись, сжал руки и начал качаться. Это было жутковатое зрелище. В комнате было так тихо, что Джон услышал, как мальчик что-то бормочет, поняв вскоре, что это молитва.