Вечность проходит, когда пальцы начинает сводить судорогой, и Джон заставляет себя разжать пиджак Шерлока, а затем легонько оттолкнуть его, чтобы высвободиться из его хватки. Некоторое время они молча смотрят друг на друга, тяжело дыша, расходятся каждый к своему креслу. Огонь в камине согревает, поленья уютно потрескивают, и Джон впервые за два года чувствует себя по настоящему живым.
- Расскажешь? – после вечности тишины голос Джона кажется хриплым. – И если ты еще не понял, я рад, что ты жив!
- Я знаю, - кивает Шерлок, - я расскажу. Все расскажу и объясню, Джон. У меня, правда, не было иного выхода.
- Тогда чаю, - говорит Джон и идет на кухню заваривать чай, а Шерлок, как в старые добрые времена, идет за ним.
Они сидят в своих креслах, спрятавшись за чашками с чаем, как за баррикадой, но Джон все равно ВИДИТ Шерлока, замечает все то, что не заметил при первой встрече, что, возможно, Шерлок не хотел бы показывать: он повзрослел – Шерлоку двадцать четыре, возраст уже не юноши, но еще и не мужа, Джону самому тридцать и подобные рассуждения кажутся смешными. Он похудел, хотя куда уж больше – Шерлок всегда был костляв и остроуголен, постарел – Джон отмечает новые наметившиеся морщинки, горькие складки в уголках рта и у переносицы, новые шрамы на руках и глубокий розовый след странгуляционной полосы на шее, прикрытый воротником застегнутой на все пуговицы рубашки. Сердце с ужасом отстукивает неровный ритм, понимая, что Джон мог потерять его не раз тогда, когда считал мертвым, и сейчас Шерлок мог продолжать считаться трупом, а не сидеть напротив него, вцепившись побелевшими пальцами в чашку. События кошмарных дней, предшествовавших самоубийству, до сих пор свежи в памяти: Джон ни на минуту не усомнился в Шерлоке, и потому простить за малодушие тех, кого считал близкими ему людьми и друзьями просто не в состоянии – Майкрофт, Лестрейд, даже Молли, вызывали и вызывают у Джона злость своим равнодушием и попустительством, тем, что позволили случиться той мерзкой травле. Шерлок – не толстокожий слон, ни тогда, когда все случилось, ни даже сейчас, пройдя испытания, о которых Джон еще ничего не знает. Он всего лишь мальчишка, гениальный и невероятный, но все же мальчишка. Пусть у них разница в шесть лет, не так уж много на самом деле, но Джон чувствует себя по сравнению с Шерлоком стариком, умудренным опытом, и то, что он не сумел тогда помочь ему, грузом лежит на душе, отягощенное личным помешательством. Джон с трудом подавляет в себе желание наброситься на Шерлока и начать зацеловывать все его шрамы, чтобы стереть память о двух годах без него, Джона, которого не было рядом, чтобы прикрыть спину и защитить. Он подавляет в себе это ненормальное сексуальное влечение, с которым справлялся тот год, что они были вместе, используя девушек на одно свидание, сексуальное влечение, возникшее практически сразу, с их первой встречи в лаборатории Молли. Увидев Шерлока впервые, Джон понял, что пропал навсегда, хотя была свежа боль от потери Эндрю, угнетали физические лишения, неспособность вспомнить несколько лет своей жизни. Чувство, что нашел свое, родное, когда-то утраченное, нахлынуло ураганом, сметая все, что переживал раньше, подчеркивая несущественность и тусклость прежних привязанностей и связей. Джон тонул в этих прозрачных глазах, и все что мог тогда – просто стиснуть зубы и держать эмоции под грифом «секретно». Джон знал, еще не согласившись на соседство, что сделает теперь все, чтобы быть вместе с этим невозможно красивым и быстрым как ртуть мальчишкой, бьющим наотмашь своим интеллектом, своей отличностью от других. Даже тогда, у Анджело, когда Шерлок непрозрачно намекнул, что не заинтересован в отношениях, и надежда на ответное чувство умерла в зародыше, Джон знал, что не уйдет, предпочтет страдания неразделенной любви одиночеству вдали от этого абсолютно ненормального совершенства. И теперь, вспоминая их прошлое, вновь переживая боль утраты самого дорогого человека, прыгнувшего в смертельный полет прямо у него, Джона, на глазах, знал, что простит. Уже простил. Но Шерлоку об этом знать не обязательно. Джон тоже прячется за кружкой, пытаясь утаить свои мысли и чувства, хотя знает, Шерлок все равно увидит и поймет, рано или поздно. Шансов что-то скрыть от него почти нет. Так пусть лучше поздно, чтобы не выглядеть таким жалким.
Шерлок вздыхает, греет руки об остывающую чашку чая и рассказывает о том, что случилось на крыше Бартса, о Мориарти, его помешательстве, условиях и самоубийстве, о том, что предвидя подобное, Шерлоку пришлось обратиться за помощью к Майкрофту и Молли (Джон отводит взгляд, не в силах простить ее за то, что заслужила доверие больше него самого), о разработанном плане и его осуществлении. Джон слушает и наполняется горечью - осознание собственной ничтожности для Шерлока больно жалит в самое сердце. Что ж, он, конечно, подозревал, их отношения не равнозначны и более того, скорее всего, эмоционально односторонние, но получить подтверждение из первых рук невыносимо. Джону хочется заплакать, но он – стойкий оловянный солдатик, поплачет дома, без свидетелей.
- Джон! Джон! – яростный крик возвращает из собственных дум на Бейкер-стрит, к злому Шерлоку. – Джон! – Джон поднимает измученный взгляд на него – почему Шерлок не отпустит его, зачем возвращаться к прошлому, которого и не было, по крайней мере, такого, каким помнит его Джон. – Джон! – Джон моргает, выходя из самоуничижительного транса. – Все не так, ну почему ты не понимаешь? Я принял то решение, которое принял, по одной простой причине – оно было самым безопасным для тебя. Ну не мог я допустить, чтобы с тобой хоть что-то случилось. Расскажи я обо всем, ты выдал бы себя, меня – ты плохой актер, Джон, врать не умеешь. А это привело бы к твоей гибели – за тобой постоянно следили, снайпер за твоими плечами – мой кошмар все эти годы. Я не мог допустить, чтобы ты погиб, прости. Пришлось два года выслеживать людей Мориарти, распутывать чертову паутину, что сплел этот паук, но все ради того, чтобы ты жил. Жил, а не лежал с пулей в затылке на столе в прозекторской. Все, что я сделал, сделал ради тебя, возможно, жестоко, да, - и тут Джон взрывается:
- Я, блядь, не просил тебя что-то делать ради меня. Мне не пять лет, я взрослый мальчик и как-нибудь сам способен разобраться с опасностью. Ты всего лишь мог все рассказать мне, и вместе мы что-нибудь придумали. Вместе, Шерлок! А ты поделился проблемой с Майкрофтом, со своими бездомными, даже с Молли, но только не со мной. Ты позволил мне два года оплакивать тебя, Шерлок. И ты ЭТО называешь заботой?
Шерлок бледнеет и опять прячется за кружкой. Джон видит, что ему есть что еще сказать, но слушать не хочется – свой чай он уже выпил. Джон встает, на минуту и вправду собираясь уйти, громко хлопнув дверью, ловит испуганный взгляд Шерлока, тоже поверившего в эту вероятность, и качает головой – как бы зол он не был, бросить Шерлока одного просто не может.
- Еще чаю, - тихо произносит наконец Джон и уходит на кухню, где гремит чайником, заодно проверяя запасы еды Шерлока.
В холодильнике ожидаемо пусто, и Джон расстраивается, что не догадался заглянуть в Теско хотя бы за печеньем. Как теперь откармливать это костлявое чудовище с аноректическими замашками на расстоянии? Надо переезжать, только гордость не позволяет прямо сейчас броситься за чемоданами. Джон поднимает задумчивый взгляд на кухонный стол, и голову пронзает боль, словно удар молнии в затылок, навылет через лоб. Джон падает, глаза застилает туман, а когда он рассеивается, Джон видит себя и Шерлока, на чьей-то чужой кухне, маленькой и неуютной, вроде той, что в его квартире, и кухонный стол, тоже маленький, квадратный, пластиковый. Шерлок лежит на животе, прямо на столе, из одежды на нем лишь какая-то застиранная полинялая футболка с чужого плеча, задранная до подмышек. Больше ничего. Шерлок вцепился пальцами в край стола, а Джон, сам обнаженный до неприличия, целует его спину, позвонки, лопатки, ласкает ладонями округлый невинно-белого цвета зад, трется вставшим членом о расселину между двух полукружий, и вжимается, вжимается в этого непривычно чужого и такого родного Шерлока, который и сам прогибается, словно кошка, пытаясь насадиться на член Джона, трется о него ягодицами, и стонет до невозможности развратно и призывно:
