Иван почти полтора года ничего не слышал о Наталье – писем не получал. Вот и поинтересовался у Петра. Тот удивился:

– Я думал, ты знаешь… Так она замуж вышла, еще осенью. У нас в клубе человек из райкома выступал – говорил о немецких фашистах, о войне, о том, как важно сейчас беречь каждый колосок, каждый кочан капусты… Потом три для в деревне жил, по полям ездил, смотрел, как идет работа, какой урожай… И у него как-то очень быстро с Наташкой закрутилось. Не успели мы оглянуться, а он ее в райцентр уже увез. Там они и поженились. Должность у него приличная, вот Наташка и согласилась. К тому же жить в городе, сам понимаешь…

Иван печально вздохнул: что ж, этого следовало ожидать – Наталье он не пара. Хоть с медалью, хоть с орденом. Она выбрала мужа солидного, с должностью. Обидно, конечно, но что делать? К тому же, если разобраться, ждать его она не обещалась и про свою любовь никогда не говорила. В общем, все, как всегда в жизни…

– Ладно, Вань, не кисни, – толкнул его в бок Петька, – найдется и для тебя невеста. Не одна наша Наташка – красавица, будут и другие. Вот закончится война, вернешься ты домой – и выбирай! Все девки, считай, твои будут – такого героя!

Петр кивнул на грудь Ивана, которую украшала круглая медаль. Меньшов усмехнулся:

– Если ты у меня девок не отобьешь!

Если честно, он был несколько стеснителен в сердечных делах – терялся, не знал, как к девушке подойти, о чем говорить. Петр же с ходу мог подцепить любую, особенно на танцах в их клубе.

Не успеют они войти – а он уже к кому-то приклеился. Стоят вместе, семечки лузгают, разговаривают. Хромов что-то девушке на ушко шепчет, а та краснеет и тонко хихикает… А потом – уже потащил ее танцевать, кружатся вместе весь вечер. Иван же по большей части стоял в это время у стены и страшно завидовал своему другу.

Правда, за Петькину любвеобильность им часто доставалось: парни из соседних деревень поджидали после танцев, чтобы разобраться. Приходилось драться… Тут на первый план выходил уже Иван: несмотря на невысокий рост, он дрался отважно и умело. Был ловок, храбр, не боялся более крупных и сильных соперников…

…А все благодаря деду, Тимофею Васильевичу. Тот учил: «Мы, Меньшовы, никого не боимся и никогда не трусим. Надо драться – значит, дерись, не отступай. Бьют тебя – терпи, не хнычь и не скули. И всегда давай сдачи, особенно сильному и наглому сопернику, никому не спускай! Только так и сможешь заставить себя уважать. Не показывай слабость и никогда не проси о пощаде, иначе ты не мужик, не Меньшов!»

Иван хорошо запомнил наставления деда и смело вступал в бой. И благодаря природной ловкости и верткости часто одерживал верх. Или хотя бы давал достойный отпор… Поэтому деревенские ребята к нему и не лезли. А чужие парни видели в Меньшове всего лишь слабака, задохлика, вот и задирали. И получали в глаз…

Петр всегда расплачивался с Иваном за помощь – находил для него девушку. Если приглашал свою подругу на свидание, то всегда просил привести еще кого-то для Ивана. Так что Меньшов тоже имел свой кусок пирога…

– Ничего, как-нибудь поделим! – хохотнул Хромов. – Ты же знаешь – я не жадный. Девок у нас в деревне много, всем хватит. Да и новые подрастут. Лишь бы нам самим домой живыми вернуться…

Иван кивнул – верно, это самое главное. И хорошо бы еще – целым, с руками и ногами. Инвалид в деревне никому не нужен, работник из него никакой, только обуза для своей семьи. Уж лучше тогда, как поется в песне: «Если смерти – то мгновенной, если раны – небольшой…»

– Когда мы еще вернемся домой, – задумчиво произнес Меньшов, – война, поди, нескоро кончится…

Петр согласился:

– Да, точно не в этом году. Смотри, сколько эшелонов с ранеными. Значит, бои в Крыму тяжелые…

И кивнул на санитарные поезда, идущие в сторону тыла – они действительно были переполнены ранеными. А вот их, наоборот, везут под Керчь, в самое пекло…

Иван посмотрел и равнодушно пожал плечами – чему быть, того не миновать. От судьбы, как говорится, не уйдешь. И хорошо, что он не женился до войны – не сделает жену вдовой. Если погибнет – не такая уж и большая потеря. Дед с бабкой поплачут, конечно, но ничего – они старые, свое уже прожили. А оставлять молодую женщину вдову… Неправильно это.

Иван допил чай и поднялся.

– Спасибо, друг, но мне пора. Хорошего, как говорится, понемножку.

Хромов понимающе кивнул.

– Иди, конечно, раз надо. Вечером, если сможешь, загляни – посидим еще, поговорим. Чайку попьем, а может, чего и покрепче. Когда командиры уснут…

На этом они и расстались: Иван поспешил в свой вагон, а Петр занялся привычными делами. Из которых, собственно говоря, и состоит вся армейская служба. А также человеческая жизнь…

После возвращения Меньшов сменил Стрелкова за пулеметом. Стоял и смотрел в небо: не появятся ли откуда проклятые «лаптежники»? Но погода, к счастью, переменилась, нависли тяжелые, серые тучи, потом заморосило. Иван весь промок (плащ совсем не спасал от дождя), зато был очень доволен: не надо отбиваться от «юнкерсов». Значит, нигде больше не задержимся, поезд вовремя придет в Тамань.

Туда направлялись все составы с техникой, артиллерией и людьми. А обратно шли санитарные поезда, забитые до отказа стонущими бойцами…

Оперативная сводка за 4 мая 1942 года

Утреннее сообщение 4 мая

В течение ночи на 4 мая на фронте ничего существенного не произошло.

Вечернее сообщение 4 мая

В течение 4 мая на некоторых участках фронта наши войска вели наступательные бои и улучшили свои позиции.

За 3 мая уничтожено 12 немецких самолетов. Наши потери – 8 самолетов.

За 3 мая частями нашей авиации уничтожено или повреждено 42 немецких автомашины с войсками и грузами, 6 полевых и зенитных орудий, 9 минометов, 13 зенитно-пулеметных точек, подавлен огонь 6 артиллерийских батарей, рассеяно и частью уничтожено до роты пехоты противника.

За истекшую неделю с 26 апреля по 2 мая немецкая авиация потеряла 264 самолета. Наши потери за этот же период – 71 самолет.

Теперь ехали практически без остановок – нагоняли потерянное время. Паровоз бодро тащил эшелон в сторону Черного моря.

Зайти к Петру у Ивана не получилось – дежурил за пулеметом. Но он не особо расстроился: все, что нужно, уже узнал. О родных, о Наталье… А просто так сидеть и трепаться – это не в его правилах, дед Тимофей всегда говорил: «Языку – минута, делу – час». Вот и не привык Иван тратить время попусту. К тому же дежурство неплохо отвлекало от мрачных мыслей. О доме, о несостоявшейся любви…

Ночью, когда совсем стемнело, экипаж сел ужинать. Дежурил Денис Губин. Он, не особо мудрствуя, сварил в котелке картошку. «Буржуйка» в вагоне работала отлично, все было готово за двадцать минут. Просто и дешево, и главное – вкусно. Картошку Денис выменял у бабок на Лихой, пока стояли. Да еще малосольных огурчиков и укропчика прихватил – для гарнира…

Конечно, у экипажа имелись свои продукты – их выдали по норме (и пшенку, и сало, и сухари, и даже тушенку), но их решили пока не трогать – кто знает, когда еще пополним… Был приличный запас табака – взяли на пятерых, а дымили в основном трое: Виктор Михайлович, Стрелков и Иван. Капитан Вальцев только иногда баловался, а Денис Губин не курил вовсе. Поэтому часть папирос пустили на обмен – женщины охотно давали за них картошку, соленые огурцы и помидоры, первую зелень. После долгой и голодной ленинградской зимы было особенно вкусно.

После скромного ужина сразу завалились спать – поздно уже, а завтра рано вставать: поезд в пять утра приходит в Тамань, надо будет готовиться к переправе…

Ивану не спалось, он ворочался на жесткой деревянной полке, несколько раз выходил курить (босиком, без сапог – чтобы не будить товарищей). И смолил в тамбуре папиросу за папиросой. В вагоне было жарко, не продохнуть, окна плотно зашторены – светомаскировка, лишь из приоткрытой двери чуть тянуло свежим ночным ветерком…